Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
Вернувшись к Сионе, Айдахо пригляделся к покрою коричневой одежды Гаруна, заметил, как она узка, явно из-за необходимости экономить материю. Под робой проглядывал серый лоснящийся стилсьют — ни один настоящий Свободный никогда бы не стал так сильно выставлять свой стилсьют под солнечный свет. Айдахо поглядел на остальных членов делегации, заметил, что и они не менее скаредны с материей для своих одежд. Это говорило об их душевном складе. Такие одежды не дозволяли размашистых жестов, свободы движений. Узкие и сковывающие одеяния говорят о характере целого народа! В нем вспыхнуло отвращение, он резко ступил вперед и распахнул плащ Гаруна, чтобы увидеть стилсьют. В точности как он и подозревал! Стилсьют был еще одной подделкой — ни рукавов, ни ножных насосов!
Когда Айдахо отдернул плащ, Гарун отпрянул, схватив рукоять ножа, висевшего у него на поясе.
— Эй! Что ты делаешь? — раздраженно воскликнул Гарун. — Не смей так прикасаться к Свободному!
— Это ты-то Свободный? — осведомился Айдахо. — Я жил со Свободными. Я сражался на их стороне против Харконненов! Я умер вместе со Свободными! А ты? Ты — мошенник!
Костяшки пальцев Гаруна побелели на рукоятке ножа. Он обратился к Сионе.
— Кто этот человек?
Ответила ему Найла:
— Это Данкан Айдахо.
— Гхола? — Гарун поглядел на лицо Айдахо. — Мы никогда здесь не видели ни одного из твоих подобий.
Айдахо почувствовал, как его обуревает почти непреодолимое желание очистить это место, даже если это будет стоить ему жизни, покончить с бесконечной повторяемостью жалкого существования тех, кто ему, вроде бы, должен быть глубоко безразличен.
«Да, устаревшая модель!» Но это — не Свободные.
— Выхвати свой нож или убери с него руку, — сказал Айдахо.
Гарун отдернул руку от ножа.
— Это не настоящий нож, — проговорил он. — Этот просто для вида, — голос его стал жалким. — Но у нас есть настоящие ножи, даже крисножи. Они заперты в музейных витринах для лучшей сохранности.
Айдахо не смог с собой совладать. Он запрокинул голову и расхохотался. Сиона улыбнулась, но Найла стала задумчивой, и весь отряд Рыбословш пододвинулся к ним поближе, образовав вокруг них настороженный круг.
Смех произвел на Гаруна странный эффект: он склонил голову и крепко сплел пальцы рук; но Айдахо успел заметить, как они дрожат. Когда Гарун опять посмотрел вперед, то взгляд его, устремленный на Айдахо, был суров. Айдахо резко протрезвел. Словно жестоким сапогом втоптали «я» Гаруна в пугливое раболепие, а в глазах — настороженное выжидание. Почему-то, Айдахо, сам не умея объяснить, вспомнил цитату из Оранжевой Католической библии, и спросил себя:
«Те ли это смиренные, что переживут нас всех и унаследуют мироздание?»
Гарун прокашлялся и сказал:
— Может быть, гхола Данкан Айдахо посмотрит наши обычаи, и ритуалы и вынесет о них суждение?
Айдахо устыдился этой молящей просьбы. Он проговорил, не задумываясь:
— Я научу вас любым обычаям Свободных, которые только знаю, — он поднял взгляд и увидел, что Найла сурово хмурится. — Это поможет мне скоротать время, — сказал он. — И кто знает? Может быть, это вернет что-то от истинных Свободных на эту землю.
Сиона проговорила:
— Нам нет надобности играть в старые культовые игры! Отведите нас в наши квартиры.
Найла смущенно склонила голову и проговорила, не глядя на Сиону:
— Командующая, есть то, что я не осмелилась тебе сообщить..
— Что ты должна удостовериться, что мы остаемся в этом вонючем местечке? — взорвалась Сиона.
— Ох, нет! — Найла поглядела в лицо Сионы. — Куда вы сможете отсюда деться? Через Стену перебраться нельзя и, в любом случае, за ней только река. С другой стороне — Сарьер. Ох, нет… это кое-что другое, — Найла покачала головой.
— Не тяни! — резко обрубила Сиона.
— Мне отдан строжайший приказ, командующая, который я не осмелюсь нарушить, — Найла взглянула на остальных членов отряда, затем опять на Сиону. — Ты и… Данкан Айдахо должны быть поселены вместе.
— Это приказ моего отца?
— Госпожа командующая, мне сообщили, что это повеление самого Бога-Императора, а мы не осмеливаемся пойти против него.
Сиона во все глаза поглядела на Айдахо.
— Ты помнишь мое предостережение, Айдахо, когда мы в последний раз разговаривали в Твердыне?
— Мои руки — мои, что захочу, то ими и сделаю, — огрызнулся Айдахо. — И, по-моему, хватит тебе сомневаться, захочу я чего-нибудь или нет!
Она отвернулась от него, коротко ему кивнув, и поглядела на Гаруна.
— Какое имеет значение, где мы будем спать в этом отвратительном местечке? Отведите нас на наши квартиры.
Айдахо нашел реакцию Гаруна восхитительной — повернув к гхоле лицо, закрытое капюшоном Свободного, он заговорщицки подмигнул Айдахо. И только после этого Гарун повел их за собой по грязной улочке.
~ ~ ~
Какова непосредственнейшая опасность моему правлению? Я вам поведаю. Это — истинный провидец, человек, представший перед Богом с полным осознанием того, перед кем он предстоит. Экстаз провидчества высвобождает энергию, которая сродни энергии секса — ей нет дела ни до чего, кроме творения. Один акт творения может быть очень похож на другой. Все зависит от видения.
Украденные дневникиЛито лежал без тележки на верхнем крытом балконе башни Малой Твердыни, охваченный раздражением, происходившим из-за вызванных необходимостью задержек, отсрочивавших день его свадьбы с Хви Нори. Он пристально поглядел на юго-запад. Где-то там, за темнеющим горизонтом, Данкан, Сиона и их попутчики уже шесть дней провели в деревне Туоно.
«Все эти задержки — из-за меня», — подумал Лито. — «Я сам сменил место проведения свадьбы, заставив бедного Монео переделывать уже все готовое.»
А теперь еще, конечно, и это дело с Молки.
Необходимость этого невозможно объяснить Монео, шаги которого слышались сейчас в центральной палате верхних покоев башни. Он переживает, что ему пришлось покинуть свой командный пост, откуда он руководил приготовлениями к празднеству. Монео всегда так беспокоится!
Лито глядел на заходящее солнце — оно плыло низко над горизонтом, подернутое тусклыми оранжевыми тонами недавно прошедшей бури. К югу за Сарьером сгущались дождевые тучи. Перед тем Лито молча смотрел на дождь, и длилось это, казалось, без начала и конца.
На угрюмом сером небе распухали тучи, отчетливо виднелась каждая струя дождя. Лито почувствовал, как окутывают его незваные воспоминания. Это настроение было слишком тяжело стряхнуть с себя и, даже не думая, он пробормотал памятные ему строки древнего стихотворения.
— Ты заговорил, Владыка? — голос Монео раздался совсем близко от Лито. Всего лишь поведя глазами, Лито увидел преданного мажордома, стоящего во внимательном ожидании.
Лито перевел на галакс процитированные им строки:
«Соловей гнездится в сливовом дереве, но что ему делать, когда подует ветер?»
— Это вопрос, Владыка?
— Старый вопрос. Ответ прост. Пусть соловей держится своих цветков.
— Я не понимаю, Владыка.
— Перестань нести банальности, Монео. Меня раздражает, когда ты этим занимаешься.
— Прости, Владыка.
— Что еще я могу поделать? — Лито пристально вгляделся в удрученное лицо Монео. — Что бы еще ни значило сделанное нами, Монео, мы закладываем основы хорошего театра.
Монео воззрился на лицо Лито.
— Владыка?
— Обряды религиозных празднеств в честь Вакха стали зародышем греческого театра, Монео. Религия часто ведет к театрализации. Благодаря нам, у людей будет чудесный театр, — Лито опять оглянулся и поглядел на юго-западную часть горизонта.
Теперь там ветер собирал тучи. Лито представил, что слышит, гонимый со свистом по дюнам песок, но это было лишь резонирующее безмолвие верхней палаты башни, тишь, и лишь слабый до нельзя посвист ветра проступает за ней.
— Облака, — прошептал он. — Мне бы вновь — чашу лунного света, да древнее море, приливающее к моим ногам, цепляющиеся к меркнущему небу перья облаков, сине-серый плащ, окутывающий плечи и ржущих по близости лошадей.
— Государь встревожен, — проговорил Монео.
Сострадание в его голосе болью откликнулось в Лито.
— Яркие тени всех моих прошлых, — сказал Лито. — Они никогда не оставят меня в покое. Я прислушиваюсь к утешительному звуку, к закатному перезвону колоколов над городком и он говорит мне только, что я — звук и душа этого места.
Башню окутала тьма, пока он произносил эти слова. Вокруг них сразу автоматически зажегся свет. Лито устремил взгляд туда, где тонкий дынный ломоть первой луны плыл поверх облаков, освещенный оранжевым отсветом планеты, на фоне которого тенью дорисовывалась полная окружность спутника.
