Аарон Дембски-Боуден - Первый еретик. Падение в Хаос
Он всегда подавлял свой психический потенциал, скрывая его и ненавидя в равной степени. Он был ненадежным, беспорядочным, нестабильным и причинял боль. Эта сила не была желанным даром, как у Магнуса, и потому он загонял ее вглубь, закрывая стеной несокрушимой решимости.
Но не теперь. Крик облегчения вырвался наружу не изо рта, а из его мозга. Эхо пронеслось над всем полем битвы. И отозвалось в бездне. С его брони посыпались искры, и шестое чувство, наконец освободившееся от пут, вырвалось во всей своей чистоте, возможно лишь немного подпорченной Хаосом. По ущелью пронесся звук, напоминавший грохот волн в Океане Душ, и Лоргар ощутил нараставший жар собственной ярости. Он чувствовал, как ничем не сдерживаемая мощь рвется наружу, не только умножая его силы, но и помогая его сынам в этом сражении.
И вот он встал посреди битвы, окрыленный и освещенный бесформенными завихрениями энергии, и выкрикнул в бурю имя своего брата.
Коракс ответил пронзительным воплем — призывом предателя и криком преданного, — и ворон сошелся с еретиком в грохоте когтей и крозиуса.
Это, донесся голос, и есть крик богов, которого мы оба ждали.
У Аргел Тала не было никакой надежды ответить. Боль с такой силой пронизывала каждую клеточку его тела, что он пытался покончить с собой, вцепившись когтями в свой шлем и горло, чувствуя, как горят пальцы от собственной крови, и срывая куски брони со своего тела и клочья плоти с костей.
Не противься единству.
Он снова проигнорировал голос. Он не умирал, как ни старался. Загнутые когти вырвали клок кожи с горла, а вместе с ним половину ключицы. Каждую секунду он наносил себе рану за раной, но никак не мог умереть. Он царапал броню и костяной щит, закрывавший оба сердца, отчаянно стараясь вырвать их из груди.
Единство… Вознесение…
Крылатая тень пропала из поля зрения Аргел Тала, и небо над ним осветилось последними лучами заходящего солнца.
Я жив, подумал он, разрывая себя на части, вытягивая из разбитой грудной клетки дымящиеся органы и раздавливая рукой первое сердце. Я не умер в тени и теперь не могу себя уничтожить.
Боль лишит тебя рассудка. Дай мне подняться!
Несмотря на мучения, которых не смогло бы пережить ни одно живое существо, внутри него продолжалась яростная борьба. Аргел Тал хотел умереть, ощутить вкус небытия, но не продолжать падение в бездну. Существо, называющее себя Раум, в результате оказалось запертым в глубине души, упрямо не желавшей сдаваться.
Я спасу нас и не причиню вреда. ОСВОБОДИ МЕНЯ.
Решимость Несущего Слово ослабела, но не потому, что он поверил словам демона, а потому, что его силы окончательно иссякли.
Аргел Тал закрыл глаза.
Открыл глаза Раум.
Раздвоенное копыто из обесцвеченной кости, покрытое изменившим форму керамитом, вдавило задыхающегося воина Гвардии Ворона в грязь. Огромные лапы со множеством суставов напоминали хлещущие ветви лишенных листвы деревьев, они постоянно сжимались и разжимались, и каждый длинный палец заканчивался черным когтем. Алая броня стала еще массивнее, покрывшись твердыми костяными выступами и рубчатыми шипами. Существо возвышалось над всеми Астартес, хотя и уступало размерами сражавшимся неподалеку примархам.
Шлем венчало языческое великолепие рогов из слоновой кости, и в свете яркого пламени взрывов демон напоминал Тавра из Миноса, персонажа доимперской мифологии Терры. Его ноги теперь сгибались назад, и под броней выросли новые бугры мышц, а могучие черные копыта оставляли в земле дымящиеся отпечатки. Шлем Астартес лопнул по линии щек и решетки рта, открыв акулью пасть с рядами острейших зубов, поблескивающих чисто кислотной слюной.
Демон набрал в грудь воздуха и зарычал на ряды отступающих воинов Гвардии Ворона. Эта чудовищная стена звука ударила Астартес, словно над ними смеялось землетрясение. Воины десятками падали на четвереньки.
Вокруг левой глазной линзы исковерканного шлема еще сохранился золотой солнечный ободок, и только он один указывал на человека, которым когда-то было это создание.
Глава 27
СНИМОК, КОТОРЫЙ ПРИНЕСЕТ ЕМУ СЛАВУ
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
БРЕМЯ ИСТИНЫ
Исхак прыгнул вперед и перекатился под дверцей люка, пока она не опустилась. Это было не так опасно, как можно себе представить, поскольку для спуска защитных перегородок все же требовалось некоторое время, но в вое сирен и тусклом красном полумраке аварийного освещения он утратил способность к ясному мышлению. Он не хотел, чтобы его через пробоину выбросило в открытый космос, но и не хотел остаться в этой ловушке до окончания битвы. Он должен был идти и идти не останавливаясь.
Убедившись, что пиктер еще цел, он снова бросился бежать, отчаянно желая выбраться с этой чертовой палубы. Лабиринты коридоров мешали ему это сделать, уводя все дальше вглубь, поскольку большая часть надписей на стенах была выполнена не имперским готиком, а колхидскими рунами.
«Я уже был здесь?»
Коридоры ничем не отличались друг от друга. Вдали слышался стук задраивающихся люков. Каждое повреждение, полученное кораблем, отзывалось грохотом рушащихся переборок. Он уже проходил по некоторым переходам, где от стен остались на полу только груды обломков искореженной стали и железа.
Исхак опять перешел на бег. За очередным поворотом он наткнулся на четырех мертвецов — четыре эухарских солдата, почти полностью погребенные под обломками обрушенной стены.
Нет. Три мертвеца.
— Помоги мне, — простонал четвертый.
Исхак замер на содрогающейся палубе. Если этот солдат выживет и впоследствии узнает его, он сам очень скоро станет мертвецом за то, что пробрался на монастырскую палубу.
— Пожалуйста, — дрожащим голосом умолял раненый.
Исхак встал рядом с ним на колени и снял с его ног часть обломков. Эухарец закричал, и имажист, прищурившись в сумраке аварийных ламп, понял причину его вопля. Некоторые из осколков металла пронзили ноги и живот эухарца, пригвоздив его к палубе. Помочь ему было невозможно. Вытащить их мог только хирург, да и то он вряд ли спас бы беднягу.
— Я не могу. Прости. Не могу. — Исхак поднялся на ноги. — Я ничего не могу сделать.
— Пристрели меня, глупый ублю…
— У меня нет…
Он заметил винтовку солдата, наполовину засыпанную мусором, и вытащил ее. Пытаясь прицелиться, Исхак едва не упал от очередного удара по кораблю.
Щелкнул курок. Щелк. Щелк.
— Предохранитель, — простонал солдат. Под ним уже растекалась лужа крови. — Переключатель.
Исхак передвинул рычаг на боковой стороне винтовки и снова нажал на курок. Раньше ему никогда не приходилось стрелять из лазерной винтовки. После треска и вспышки перед его глазами заплясали разноцветные пятна, и он не сразу смог посмотреть на солдата. Человек был мертв, и содержимое его головы осталось на стене позади. Сам коридор был полностью завален обломками, и Исхак, бросив лязгнувшую об пол винтовку, отправился назад тем же путем, которым пришел. Переборка перед пересечением проходов опустилась со щелчком, который, как мог поклясться Исхак, прозвучал с самодовольным смешком, оставив его в коридоре с четырьмя трупами и грудами обломков. Отсюда вела только одна дверь, помеченная, как ему показалось, колхидскими стихами, написанными по обе стороны от проема.
Он забарабанил по ней кулаками, но не получил никакого ответа. Дверь оказалась теплой на ощупь, как будто с другой стороны находилось жилое помещение. Исхак стал набирать на панели замка случайные сочетания цифр, но безрезультатно.
В конце концов он снова взял лазерную винтовку, закрыл глаза и выстрелил в панель. В клавиатуре произошло короткое замыкание, она заискрилась, и дверь в сердце монастырской палубы открылась с усталым вздохом вырвавшегося воздуха. Порыв принес отвратительную вонь явно биологического происхождения — запах немытой плоти и смрад продуктов жизнедеятельности, скопившихся за время долгого заточения. Кроме запахов, воздух принес и голоса. Они что-то бубнили и бормотали, но без всякого смысла.
Исхак стоял, глядя внутрь, не в силах подобрать слова.
Сверкнула вспышка пиктера. Вот наконец снимок, который принесет ему славу.
Его брат был воином и полководцем, и с первого момента, как их оружие столкнулось, Коракс сражался, чтобы убить, а Лоргар — чтобы выжить. Сражение проходило слишком быстро для глаз смертных, и оба примарха напрягали все свои силы, как еще не напрягали никогда.
Коракс избегал ударов крозиуса, даже не парируя их. Он отклонялся в сторону, уходя из зоны поражения, или включал прыжковый ранец и поднимался выше тяжеловесных выпадов Лоргара. Зато у Лоргара, вынужденного блокировать атакующие удары брата, от напряжения пот заливал глаза. Огромное навершие Иллюминариума, отбивая когти повелителя Воронов, звенело словно церковный колокол.
