Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
Айдахо взглянул на Хви.
— Он говорит и за тебя?
Хви положила руку на руку Айдахо.
— Я сама говорю за себя.
Монео по-журавлиному изогнул шею, чтобы взглянуть на сплетенные руки, лежавшие на подушке, и вздохнул.
— Вы не должны этого делать.
Айдахо еще сильнее стиснул руку Хви и почувствовал, что она отвечает ему таким же пожатием.
— До того, как кто-либо из вас спросит об этом, — проговорил Монео, — моя дочь и Бог-Император все еще не вернулись с испытания.
Айдахо ощутил, с каким усилием дается Монео говорить спокойно. Хви тоже расслышала это усилие.
— Правду ли говорят Рыбословши? — спросила она. — Сиона умрет, если не выдержит испытания?
Монео промолчал, но лицо его стало каменным.
— Это похоже на испытание Бене Джессерит? — спросил Айдахо. — Муад Диб говорил, Орден испытывает для того, чтобы выяснить, являешься ли ты человеком.
Рука Хви задрожала. Айдахо посмотрел на Хви, ощутив эту дрожь.
— Они и тебя испытывали?
— Нет, — ответила Хви, — но я слышала, как молодые бенеджессеритки говорили об этом. Они говорили, что нужно пройти через муку, не теряя ощущения собственного «я».
Айдахо вновь перенес взгляд на Монео, заметил, что левый глаз мажордома начал подергиваться.
— Монео! — выдохнул Айдахо, осененный внезапным пониманием. — Он испытывал тебя?
— Я не желаю обсуждать вопросы испытаний, — ответил Монео. — Мы здесь, чтобы решить, как надо поступить с вами.
— Разве не нам самим это решать? — спросил Айдахо.
Он почувствовал, как рука Хви в его руке становится скользкой от пота.
— Решать это Богу-Императору, — ответил Монео.
— Даже если Сиона провалится? — спросил Айдахо.
— Особенно тогда!
— Как он тебя испытывал? — спросил Айдахо.
— Он дал мне чуть-чуть посмотреть — на что это похоже: быть Богом-Императором.
— И?..
— Я увидел столько, сколько способен был увидеть.
Рука Хви судорожно стиснула руку Айдахо.
— Значит, это правда, что некогда ты был мятежником, — сказал Айдахо.
— Я начинал с любви и молитвы, — сказал Монео. — Я сменил их на гнев и мятеж. Я был превращен в то, что теперь перед вами. Я осознаю свой долг и исполняю его.
— Что он с тобой сделал? — вопросил Айдахо.
— Он процитировал мне молитву моего детства:
«Жизнь мою я посвящаю возвеличиванию славы Господней».
Монео произнес это с глубокой задумчивостью.
Айдахо заметил, как застыла Хви, как глаза ее прикованы к лицу Монео. О чем она думает?
— Я признал, что это было моей молитвой, — сказал Монео. — И Бог-Император спросил меня, отступлюсь ли я, если моей жизни не будет достаточно. Он закричал на меня: «Что твоя жизнь, если дар более великий ты придерживаешь?»
Хви понимающе кивнула, но Айдахо ощущал только смятение.
— Я расслышал правду в его голосе, — сказал Монео.
— Ты, что, Видящий Правду? — спросила Хви.
— Понукаемый отчаянием, — сказал Монео. — Но только тогда. Я клянусь вам, он говорил мне правду.
— Некоторые Атридесы владели Голосом, — пробормотал Айдахо.
Монео покачал головой.
— Нет, это была правда. Он сказал мне: «Я сейчас гляжу на тебя, и, если бы я мог заплакать, я бы это сделал. Подумай, каково же мое желание воистину заплакать».
Хви, качнувшись вперед, почти коснулась стола.
— Он не способен плакать?
— Песчаный червь, — прошептал Айдахо.
— Что? — Хви повернулась к Айдахо.
— Песчаных червей Свободные убивали водой, — пояснил Айдахо. — Утонув, черви производили эссенцию спайса для религиозных оргий Свободных.
— Но Владыка Лито еще не полностью Червь, — сказал Монео.
Хви, глядя на Монео отпрянула назад.
Айдахо задумчиво поджал губы. Может быть Лито соблюдает запрет Свободных на слезы? Как трепетно Свободные всегда относились к подобной потере влаги! Отдавание воды мертвым.
Монео обратился к Айдахо:
— Я надеялся, тебя можно будет привести к пониманию. Владыка Лито сказал свое слово: ты и Хви должны расстаться и никогда больше не видеть друг друга.
Хви вынула свою руку из руки Айдахо.
— Мы знаем.
Айдахо заговорил с покорной горечью:
— Мы знаем его силу.
— Но вы его не понимаете, — сказал Монео.
— Самое большое, чего я хочу — понять его, — сказала Хви.
Она положила свою руку на руку Айдахо, чтобы не дать ему вступить в разговор. — Нет, Данкан, нашим личным страстям здесь нет места.
— Может быть, тебе стоило бы МОЛИТЬСЯ ему, — сказал Айдахо.
Она повернулась всем телом и пристально вгляделась него, пока Айдахо не отвел глаза.
Когда она заговорила, ее голос звучал живостью и вдохновением, которых Айдахо никогда прежде не слышал.
— Мой дядя Молки всегда говорил, что Владыка Лито никогда не отзывается на молитву. Он говорил, Владыка Лито смотрит на молитву, как на попытку насильно навязать свою волю выбранному богу, указать Бессмертному, что ему следует делать: ДАЙ МНЕ ЧУДО, БОЖЕ, или я не поверю в тебя!
— Молитва — это форма спеси, — сказал Монео. — Навязывание себя в собеседники.
— Как он может быть Богом? — осведомился Айдахо. — По его собственному признанию — он не бессмертен.
— Я процитирую самого Владыку Лито, — сказал Монео. — «Я — вся та часть Бога, которая должна быть видна. Я есть Слово, ставшее чудом. Я — все мои предки, разве это недостаточное чудо? Чего еще вы могли бы только желать? Спросите сами себя — где существует более великое Чудо?»
— Пустые слова, — глумливо заметил Айдахо.
— Я тоже над ним глумился, — сказал Монео. — Я бросил ему в ответ его собственные слова, сохраненные в Устной Истории: «Возвеличь славу Божию!»
У Хви перехватило дыхание.
— Он рассмеялся надо мной, — сказал Монео. — Он рассмеялся и спросил, как я могу возвеличить то, что уже принадлежит Богу?
— Ты рассердился? — спросила Хви.
— О, да. Он увидел это и сказал, что наставит меня, как жертвовать Божьей славе. Он сказал: «Ты можешь заметить, что ты до последней крохи, являешься таким же чудом, как и я».
Монео отвернулся и посмотрел в левое окно.
— Боюсь, мой гнев сделал меня полностью глухим, и я был совершенно не подготовлен.
— О, он умен, — процедил Айдахо.
— Умен? — Монео поглядел на него. — Я так не думаю, даже в том смысле, который подразумеваешь ты. В этом смысле, по-моему, Владыка Лито, возможно не умнее меня.
— К чему те не был подготовлен? — спросила Хви.
— К риску, — ответил Монео.
— Но ты многим рисковал в своем гневе, — сказала она.
— Не так много, как он. Я вижу по глазам, Хви, что ты это понимаешь. Отталкивает ли тебя его тело?
— Больше нет, — сказала она.
Айдахо расстроенно заскрипел зубами.
— Он вызывает у меня отвращение!
— Любимый, ты не должен так говорить, — сказала Хви.
— Ты не должна называть его любимым, — высказал Монео.
— Ты бы, конечно, предпочел, если бы она научилась любить более объемистого и злобного, чем грезилось когда-либо любому из Харконненов, — сказал Айдахо.
Монео пожевал губами, затем сказал:
— Владыка Лито рассказывал мне об этом злодейском старике твоих времен, Данкан. По-моему, ты не понял своего врага.
— Он был толст, чудовищен…
— Он был искателем ощущений, — сказал Монео. — Толщина оказалась побочным эффектом, — а затем, может быть, стала очень его устраивать, своим безобразием оскорбляя людей, — а он ведь находил радость в нанесении оскорблений.
— Барон заглотил всего лишь несколько планет, — сказал Айдахо. — Лито заглатывает все мироздание.
— Любимый, пожалуйста, — запротестовала Хви.
— Пусть его разглагольствует, — сказал Монео. — Когда я был молод и невежествен, совсем как моя Сиона и этот бедный дурачок, я говорил схожие вещи.
— Вот почему ты позволил своей дочери пойти на смерть? — осведомился Айдахо.
— Любимый, это жестоко, — сказала Хви.
— Данкан, склонность к истерии всегда была одним из твоих изъянов, — сказал Монео. — Я предостерегаю тебя — невежество жаждет истерии. Твои гены поставляют жизненную силу, и ты можешь вдохновить некоторых Рыбословш, но ты — плохой вождь.
— Не старайся рассердить меня, — сказал Айдахо. — Я понимаю, что мне не стоит на тебя нападать, но не заходи слишком далеко.
Хви попыталась взять Айдахо за руку, но он руку убрал.
— Я знаю свое место, — сказал Айдахо. — Я — полезный исполнитель. Я могу нести знамя Атридесов. Зеленое с черным на моей спине!
— Недостойный черпает силы, подогревая свою истерию, — заметил Монео.
— Искусство Атридесов — искусство править без истерии, со всей ответственностью пользоваться властью.
