Яцек Дукай - Иные песни
Стратегос задумчиво стучал ножом по тарелке с рисовым паштетом: раз, два, три, четыре, пять, задумчиво поглядывая на вроде бы невозмутимую эгиптянку.
— Если ты хочешь сказать, будто бы Иллея так все и задумала, и Шулима сознательно возвращалась в Александрию, чтобы служить гарантией безопасности для кратистосов…
— А ты обязательно должен был об этом знать? Не должен.
— Ошибаешься, вы ошибаетесь, этого в планах не было; Госпожа предусматривала наступление только через несколько десятков лет.
— Тогда что ты здесь делаешь?
— Это ее единственная дочка, единственный живой ребенок.
— Не без причины ее называют Жестокой. Впрочем, что мы можем знать о чувствах кратистосов?
Бербелек покачал головой.
— Чувства кратистосов — и вправду, было бы лучше, если бы у них их вообще не было, как это описывается в поэмах и театральных пьесах. К сожалению, это неправда.
Аурелия посчитала, что эстлос Бербелек сейчас имеет в виду Максима Рога, который впал в морфу Чернокнижника исключительно из ярости и отчаяния после смерти своей жены. Которое это уже столетие подряд, как он мстит миру и людям? Кошмар, деформирующий половину Азии и Европы, горы, реки, леса и города, языки, религии и народы; порождающий во мраке Урала не имеющие имени какоморфии человека и животных — он представлял собой отражение одной, весьма конкретной Формы. Вот только стратегос был не прав: именно об этом больше всего рассказывали драмы и баллады — о Трауре Вдовца. Сама Аурелия видела несколько уличных представлений. Уже Ксенофан писал, что люди творят богов по своему образу и подобию.
За бокалами вина (разбодяженная сладкая водила с берегов Роны) беседа на мгновение в тоне и теме вернулась к начальной легкости, к шуткам и банальным вещам. Но, еще до того, как распрощаться, стратегос вновь изменил форму разговора.
— Быть может, он вообще еще не принял решения, уверенности пока что нет, — сказал он, подавая эстле Игнатии зажженную никотину. — Вышлет ли Гипатия войска на Сколиодои? Присоединится ли Навуходоносор к рейду сквозь звездные сферы? Видимо, так как и другие, он ждет, чтобы увидеть вначале, в чью пользу сложится общий вид победы. Вот только, что он сделает, если тот сложится удачно для адинатосов?
— Не забывай, эстлос, что у Навуходоносора на восточном фланге имеется Семипалый.
Бербелек выпустил из легких синий дым и хрипло рассмеялся.
— Разве это цена? На южном фланге у него имеется Сколиодои — но будет торговаться за шансы собственного выживания?
— Почему нет? Эгипет занимает ключевую позицию: между Сколиодои, Семипалым и Чернокнижником, на стыке их аур. И смотри, что ты выторговал от Ведьмы?
Теперь смеялись они оба.
Аурелия не понимала этого смеха, поэтому на всякий случай молчала. Индусский племянник эстле, скорее всего, тоже ничего не понимал, но молчал из принципа.
— Мелочь, действительно, мелочь! — смеялся тем временем стратегос. — Запиши, Аурелия. Так какова эта цена конкретно, эстле?
— Смерть Чернокнижника, — подмигнула ему весело эгиптянка. — И падение Вавилона.
— Нет вопросов. Ты записала?
Аурелия постучала согнутым пальцем по виску.
— Так, эстлос, следующая неделя у нас свободная. В Диес Меркурии тебе еще нужно разрушить Великую Стену в Джунгуо, и делу конец.
— На том и договорились! — обрадовалась ашаканидийка, поднимаясь из-за стола. — Как приятно вести переговоры с сюзереном, который не должен спрашивать согласия любого господина!
Бербелек поцеловал запястье эгиптянки, провел ее до дверей. Хоррорные отдали салют. Эстле помахала в ответ веером. Индусский племянник отвесил деревянный поклон.
Вернувшись в салон, Бербелек выбросил окурок в иллюминатор, плюнул вслед.
— То ли под старость она поглупела, то ли в этом сидит какая-то интрига, которой еще не вижу.
— Кто?
— Иллея, кто же еще? Навуходоносор только что купил Мезопотамию взамен за жизнь Шулимы.
— Ты и вправду собираешься ударить на Семипалого?
— А у меня есть другой выход?
Аурелия провела пальцами по голому черепу, в ее глазах затанцевали искры, в ноздрях появился черный дым. Бербелек глянул на девушку, сморщил брови. Она не отвела взгляда.
— Если бы Лакатойя погибла, пребывая в неволе Навуходоносора, — тихо произнесла она, — ты сделал бы все возможное, чтобы избежать гнева Госпожи.
Через иллюминатор вливалось ослепительно яркое солнце, очерчивая силуэт стратег оса и освещая лицо Аурелии; глаза она не щурила. Корабль трещал и скрипел, легко раскачиваясь на волнах; покрикивали матросы, звенела цепь на лебедке, на мостике отзвонили второго Нептуна. Минута, две, три. Аурелия, распаленная, приглядывалась к эстлосу; она знала, что тот, словно набожный пифагореец, перебирает про себя цифры.
— Видимо, ты пребываешь со мной слишком долго.
Она привстала на колено и поцеловала перстень на пальце поданной ладони.
— Кириос.
* * *Прибью Змею, придушу. Усмехнулся под носом, проходя мимо хоррорных. Теперь она мой зверь, не убежит. Скажу ему, что, так или иначе, мне необходимо отправиться в Александрию. Он не может мне запретить. Не догадается, не имеет права догадаться. А потом еще и поблагодарит. А если и нет — все равно, я должен ему эту услугу. Надо мной висит долг. Манат, Аллаху, Охрмазда — одарите меня спокойствием и силой. Он постучал. Старый Порте впустил его в средину. Лунянки с Бербелеком не было. Вместе с капитаном Оттогном Принцем и Хейнмерле Трепт стратегос склонился над навигационными атласами. Трепт что-то записывала в своем штурманском дневнике, на нимрода даже не взглянула. Тот почувствовал, что вспотели ладони — но в их присутствии это было нормальным.
— Эстлос.
— Давай перейдем, — кивнул ему стратегос.
Они перешли под выступ кормы. Двери и окна были раскрыты, теплый закатный свет вливался в каюту, когда же они встали в проходе, их тени нарушили порядок света и полумрака. Кто-то крикнул доулосу, чтобы тот зажег лампы. Стратег осу пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой о фрамугу, тень грациозно выгнулась.
— Отплываем? — спросил Ихмет, не глядя на Бербелека, высматривая что-то в океаносе. Правую ладонь он передвигал по черному херсонскому кафтану, машинально выглаживая невидимые морщины и вытирая пот.
— Еще нет, осталось несколько туров; они ведь ведут переговоры и между собой, и условия все время изменяются. Об Аурелии кому-нибудь говорил?
— Нет, эстлос.
— Ты же знаешь, в конечном расчете кампания направлена на Сколиодои их обитателей. Нас финансирует Луна. Они пострадали первыми. Тебе это мешает?
— Ага, значит, я должен говорить откровенно!
Стратегос рассмеялся, хлопнул его по плечу. Ихмет послал ему рассеянный взгляд.
— Если бы ты и вправду желал сейчас моей откровенности, эстлос, то не строил из себя веселого приятеля.
— Если бы ты действительно пожелал мне навредить, то не открылся бы по поводу Аурелии. Говори, у меня нет времени.
— Отпусти меня. С тобой я путешествовал, поскольку мне хотелось. Ты мне не платишь, я не давал тебе клятвы верности, никакое слово меня не связывает.
— Как я могу тебя отпустить? Я тебе не плачу, ты не давал мне клятву верности, слово тебя не связывает. Пожалуйста, отправляйся, куда желаешь. Зачем ты спрашиваешь у меня разрешения?
— Если бы я ушел без объяснений…
— Да какое, собственно, объяснение? Тебе надоело общество Аурелии?
Ихмет сморщил бровь, откашлялся.
— Я не желаю принимать во всем этом участия. Считаю, что ты пал жертвой интриги Иллеи, эстлос. И что для тебя все это плохо кончится.
— Интриги, цель которой заключается в…?
— Отомстить ее врагам. Возможно, вернуться на Землю.
— Ага, и вот в таких сложных обстоятельствах ты меня покидаешь! — засмеялся стратегос.
Нимрод оскалил зубы, дернул головой, пальцы искривились в когти, мышцы напряглись, ноздри раздулись, он издал хриплый рык из самой глубины горла.
— Затравленный! — сплюнул Ихмет. — Затравленный!
Стратегос Бербелек пригляделся к нему неожиданно серьезно. Он все еще стоял, сгорбившись, под выступом, но теперь казалось, будто склоняется над собравшимся для дикой атаки персом с какой-то отцовской заботой. Хотя был явно моложе нимрода.
— Еще сегодня? — буркнул Иероним.
— Да!
— Куда?
— Вернусь в Эгипет. Там осталась пара не завершенных дел…
— Ага. — Стратегос выглянул в иллюминатор, на море, алое в лучах тонущего Солнца. В нескольких сотнях пусов от «Апостола» на волнах колыхались два галлона. Он указал на них жестом головы. — «Брута» Меузулека сегодня возвращается в Сали, там эстлос Ануджабар посадит тебя на первое же судно Африканской Компании до Александрии.
— Благодарю.
— Зайдешь ко мне после десятого нептуна, я передам с тобой письма Алитее, Шулиме и Панатакису.
