Джордж Мартин - Битва королей. Книга I
Мейстер Крессен заморгал. «Станнис. Мой лорд, мой грустный угрюмый мальчик, не делай этого. Разве ты не знаешь, как я заботился о тебе, жил ради тебя, любил тебя, несмотря ни на что? Да, любил, больше, чем Роберта или Ренли, ибо ты был нелюбимым ребенком и больше всех нуждался во мне».
– Как вам будет угодно, милорд, – сказал Крессен вслух, – но я… я голоден. Позволено ли мне будет занять место за вашим столом? – (Рядом с тобой, где я сидел всегда…)
Сир Давос поднялся со скамьи:
– Мейстер окажет мне честь, если сядет рядом со мной, ваше величество.
– Дело твое. – Станнис отвернулся и сказал что-то Мелисандре, сидевшей на почетном месте, по правую руку от него. Леди Селиса сидела по левую руку, и ее улыбка не уступала блеском ее драгоценностям.
«Сир Давос сидит слишком далеко, – уныло подумал Крессен. – Добрая половина лордов-знаменосцев отделяет контрабандиста от высокого стола. Надо сесть поближе, к ней, если я хочу бросить душителя в ее чашу, но как?»
Пестряк скакал вокруг мейстера, пока тот совершал свой медленный путь вокруг стола к Давосу Сиворту.
– Здесь мы едим рыбу, – весело сообщил шут, размахивая своим дурацким жезлом, – а на дне морском рыбы едят нас. Я знаю, я-то знаю.
Сир Давос подвинулся, освобождая место на скамье.
– Нам всем бы сегодня следовало облачиться в дурацкий наряд, – проворчал он, когда мейстер сел рядом, – потому что мы собираемся свалять большого дурака. Красная женщина углядела в пламени победу, и Станнис вознамерился действовать, невзирая на то, сколько нас. Боюсь, что еще до конца этой затеи мы все увидим то, что повидал Пестряк, – морское дно.
Крессен спрятал руки в рукавах, как будто для того, чтобы погреть их, и нащупал кристаллы под шерстью.
– Лорд Станнис.
Станнис повернулся к нему, но первой ответила леди Селиса:
– Король Станнис. Вы забываетесь, мейстер.
– Он стар и слабеет разумом, – ворчливо сказал ей король. – В чем дело, Крессен? Говори.
– Если вы собираетесь выйти в море, вам необходимо объединиться с лордом Старком или леди Аррен…
– Я ни с кем не намерен объединяться.
– Не более, чем свет объединяется с тьмой. – Леди Селиса взяла мужа за руку. Станнис кивнул:
– Старки хотят украсть половину моего королевства – как Ланнистеры украли мой трон, а мой родной братец – крепости и мечи, принадлежащие мне по праву. Все они узурпаторы и враги мне.
«Я потерял его», – в отчаянии подумал Крессен. Если бы можно было как-нибудь незаметно подобраться к Мелисандре и к ее чаше… всего на один миг.
– Вы законный наследник вашего брата Роберта, истинный государь Семи Королевств, король андалов, ройнаров и Первых Людей, – отважно произнес мейстер, – но при всем при том не можете надеяться на победу, не имея союзников.
– У него есть союзник, – заявила леди Селиса. – Рглор, Владыка Света, Пламенное Сердце, Бог Огня и Тени.
– Боги – союзники в лучшем случае ненадежные, – не уступал старик, – а этот здесь и вовсе бессилен.
– Вы так думаете? – Леди Мелисандра повернула голову, и ее рубин сверкнул, став на миг ярким, как комета. – За такие умные речи вас следует снова увенчать вашей короной.
– Да, – согласилась леди Селиса, – короной Пестряка. Она тебе в самый раз, старик. Надень ее снова. Я приказываю.
– На дне морском головных уборов не носят, – вмешался Пестряк. – Я знаю, я-то знаю.
Лорд Станнис насупил свои тяжелые брови и стиснул зубы, молча двигая челюстью. Он всегда стискивал зубы, когда сердился.
– Дурак, – сказал он наконец, – исполни приказ моей леди-жены. Отдай Крессену свой колпак.
«Нет, – подумал старый мейстер. – Ты не мог сказать такого. Ты всегда был справедлив и при всей своей суровости никогда не был жестоким. Ты ни над кем не насмехался – ведь ты не знаешь, что такое смех».
Пестряк запрыгал к нему, звеня колокольчиками: динь-дон, клинь-клон, бим-бом-бом. Мейстер сидел молча, пока дурак надевал свой рогатый колпак ему на лоб. Его голова поникла под тяжестью жестяной кепки, и колокольчики звякнули.
– Пусть теперь поет, когда захочет дать совет, – сказала леди Селиса.
– Ты заходишь слишком далеко, женщина, – ответил лорд Станнис. – Он старый человек и хорошо служил мне.
«Сейчас я сослужу тебе последнюю службу, мой милый лорд, мой бедный одинокий сын». Крессен внезапно понял, как ему быть. Чаша сира Давоса стояла перед ним, наполовину полная красным вином. Мейстер нашел в рукаве кристаллик, зажал его между большим и указательным пальцами и протянул руку к чаше. Только бы сделать это плавно, ловко, без суеты, взмолился он – и боги вняли его мольбе. В один миг его пальцы опустели. Уже много лет его рука не была столь твердой и легкой. Давос видел, но мейстер мог поручиться, что больше никто не заметил. Крессен встал, держа чашу в руке.
– Пожалуй, я и впрямь вел себя как дурак. Не хотите ли разделить со мной чашу вина, леди Мелисандра? В честь вашего бога, Владыки Света? В знак его могущества?
Красная женщина испытующе посмотрела на него.
– Извольте.
Мейстер чувствовал, что все взоры устремлены на него. Когда он перелез через скамью, Давос ухватил его за рукав пальцами, обрубленными лордом Станнисом и шепнул:
– Что вы делаете?
– То, что должно быть сделано, – ответил ему Крессен, – ради нашей державы и души моего господина. – Он оторвал от себя руку Давоса, пролив немного вина на устланный тростником пол.
Женщина спустилась с помоста навстречу ему. Все смотрели на них, но Крессен видел только ее. Красный шелк, красные глаза, красный рубин на шее, красные губы приоткрыты в легкой улыбке. Она накрыла его руку, держащую чашу, своей, горячей, точно от лихорадки.
– Еще не поздно вылить все вино, мейстер.
– Нет, – прошептал он хрипло. – Нет.
– Ну, как угодно. – Мелисандра Асшайская взяла чашу из его рук и сделала долгий, глубокий глоток. Когда она вернула чашу Крессену, вина осталось совсем немного. – А теперь вы.
Его руки тряслись, но он заставил себя быть сильным. Мейстер из Цитадели ничего не должен бояться. Вино было кислое. Он выпустил пустую чашу из рук, она упала на пол и разбилась.
– Он имеет силу и здесь, милорд, – сказала женщина. – А огонь очищает. – Рубин у нее на шее мерцал красным светом.
Крессен хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Кашель, одолевший его при попытке хлебнуть воздуха, перешел в тонкий свист, и железные пальцы стиснули его горло. Но даже упав на колени, он продолжал трясти головой, отрицая ее силу, отрицая ее магию, отрицая ее бога. «Дурак, дурак», – прозвенели колокольчики на жестяном колпаке, а красная женщина смотрела на него с жалостью, и пламя свечей плясало в ее красных, красных глазах.
