Дэн Абнетт - Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III
Это… Сигизмунд никогда раньше не видел ничего подобного. Это и нельзя было видеть. Только воин в центре не изменился. Запавшие и холодные глаза. В них горе, а не триумф. Сигизмунд чувствовал, как в голове громко зазвучали голоса, вытягивая его мысли. Воздух сгустел. Во рту появилась горечь. Время исчезло. Он почувствовал, как против его воли его переполняют мысли, сомнения и воспоминания. Он увидел лицо своего отца Рогала Дорна, доверие в его глазах. Он увидел…
Он видит только путь перед собой. Есть только меч в его руке и враг перед ним. Есть только одно чувство, которое позволено. Чистое и светлое, словно факел во тьме. ГНЕВ!
Он моргнул. Мир вернулся назад. Он побежал вперёд, зная, что стена щитов Имперских Кулаков сломана, сражение превратилось в кружащийся шторм клинков, болтерного огня и когтей. Невольно он подумал о Кхарне, Пожирателе Миров, который бросался в битву с пылающей в затылке яростью.
Существа набросились на него, их руки заканчиваются когтями. Меч врезался в макушку полу сформировавшейся головы. Она разлетелась вдребезги, кровь и гной туманом повисли в воздухе. Он ощутил запах внутренностей и благовоний даже сквозь шлем. Рядом грохотала стрельба. Существа выли всё громче, кружась и прыгая вперёд.
Он видел, как Ранн метнул топор, видел, как он вращался, видел молнию — след активного силового поля. Топор врезался в ближайшую тварь. Существо дёрнулось, по её плоти побежали чёрные трещины. Чудовище взвыло. Ранн не стал метать второй топор и бросился на врага. Но тварь не умерла, как и те, которые толпились рядом и царапали щит, который сенешаль старался держать ровно. Сигизмунд видел, как костяной коготь, лязгнув, играючи расколол лицевую пластину шлема Фафнира. В воздух неожиданно брызнула яркая кровь. Ранн пошатнулся.
Сигизмунд размытым пятном бросился к брату. Что-то обернулось вокруг руки с топором, перекатываясь и блестя, словно пережёванное мясо. Фафнир упал. Существа набросились на него, с их широких челюстей капала кровь и слюна. Сигизмунд врезался в окруживших Имперского Кулака тварей, и нанёс рубящий удар слева направо, словно косой по кукурузе. Он почувствовал, как задрожал клинок, проходя сквозь плоть и кости. Перед ним появилось свободное пространство, и он вступил в него, перешагнув через лежащего Ранна. Он прочертил мечом дугу за спиной и существа снова взвыли, отшатнувшись. Он мельком посмотрел на Фафнира. Броня исцарапана и заляпана свернувшейся кровью. На разбитой лицевой пластине шлема пузыри красной пены.
— Вставай! — тяжело дыша, потребовал Сигизмунд.
— Я заслужил, чтобы меня сегодня прикончили! — Ответил Ранн.
Он поднялся, по-прежнему сжимая топор и щит. На мгновение он покачнулся, затем отряхнулся, разбрасывая кровь как собака, которая стряхивала воду с меха. Несколько тварей перед ним отступили волной отвратительной плоти. Шум сражения всё ещё пел в воздухе, но на секунду он стал словно отдалённым. Перед ними стоял Несущий Слово в чёрной броне. Когда он шагал вперёд, от него отслаивался дым, а ближайшие к нему твари стучали зубами и стонали, подобно усмирённым животным.
Седьмая глава
— Это не должен был быть ты, Сигизмунд, первый сын Дорна. Ты не должен быть здесь. Тебя ждала другая смерть.
Несущий Слово замолчал, повернулся и протянул руку к открытому каменному ларцу на возвышении.
— Заткнись, предатель! — закричал Ранн.
Он сплюнул и бросился вперёд, из его ран снова брызнула кровь. Мгновение спустя за ним устремился и Сигизмунд. Что-то двигалось внутри ларца, что-то раскололось, словно по мазуту побежали трещины. Несущий Слово взял это. Серая молния пробежала по его руке, перекинулась на броню и закружилась на краях размытого тела. Ранн поднял щит и ударил сверху вниз топором. Сигизмунд слышал, как он захрипел от напряжения и видел струю крови на груди Фафнира. В ударе не было ни аккуратности, ни изящества. Самый старый из ударов на войне. Смертельный удар, быстрый и прямой. Несущий Слово повернулся с такой скоростью, что его очертания оказались размытыми. Что-то врезалось в щит Ранна, но тот не сломался. Не всё так просто.
Сенешаль резко отшатнулся от мощи удара и упал, согнувшись, словно перерубленная верёвка. Тёмный воин отвёл оружие назад. Его форма менялась, перетекая из одной в другую, укрепляясь и распадаясь. Оно зашипело, когда Несущий Слово поднял его, чтобы нанести смертельный удар. Ранн неподвижно лежал на полу, из его ран струился шлейф тьмы.
Меч Сигизмунда блокировал удар, вспышка белого света расколола воздух. Оба оружия вгрызлись друг друга.
— Огонь и ветер говорили о твоём конце, Храмовник, — произнёс тёмный апостол.
Сигизмунд отпрянул. Несущий Слово отвёл оружие. Оно застыло, превратившись в длинный зазубренный меч, кровь исчезала с зубчатого лезвия.
— Твоя смерть была предопределена. Могила среди звёзд ждала тебя, но ты здесь.
Зазубренный меч метнулся вперёд. Сигизмунд шагнул в бок, Несущий Слово не отставал. Имперский Кулак повернулся, уворачиваясь от атаки и увидел, что противник открылся. Он сделал выпад, вложив в него всю решимость, всю жизнь и все годы тренировок. Несущий Слово мгновенно ушёл в сторону, его дрожащая фигура исчезла между двумя мгновениями, словно он и не двигался. Чёрный силуэт появился на прежнем месте, постепенно проявляясь в воздухе, подобно кровоподтёку. Он контратаковал, меч устремился вниз и изменил форму. Теперь это была чёрная булава с тяжёлым навершием и шипами. За ней тянулся застывший шлейф ночного огня.
Меч Сигизмунда остановил удар, но слишком поздно. Его сбили с ног. Он почувствовал, как мощь атаки дробит кости в державшем оружие предплечье. Он упал на пол, перевернулся и быстро вскочил на ноги. Твари набросились на него, кудахча бесчисленными голосами. Заныли повреждённые сервомоторы доспеха. Дисплей шлема залил красный предупредительный свет. Внутри головы он сражался, стараясь сохранить концентрацию, сохранить контролируемую ярость, которая служила ему огнём. Сжимавший булаву тёмный апостол стоял меньше чем в пяти шагах. Тёмные провалы глаз были неподвижны. Он медленно и небрежно повёл плечами и шеей. Этими движениями он напоминал Кхарна.
— Ты рассказал своему отцу?
Холод пронзил Сигизмунда, когда он медленно выпрямлялся.
— Ты признался ему? Рассказал, почему отринул долг, чтобы вернуться на Терру?
Слова эхом отозвались в нём. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он случайно встретился с Киилер на “Фаланге” и она показала ему будущее, после чего он попросил Рогала Дорна о возвращении с ним на Терру. Он всё время помнил её слова, но не говорил о них никому.
— В варпе нет секретов. Я вижу твоё сердце и вижу твою судьбу. Я исповедовался, и боги даровали твою смерть в мои руки. Ты не уйдёшь отсюда живым. Ты умрёшь и не увидишь, как твой примарх потерпит поражение. Ты умрёшь и не увидишь, как падёт ложный Империум. Ведьма солгала тебе, Храмовник. Солгала.
Сигизмунд почувствовал, как холод сковывает руки и ноги. Он шагнул вперёд и поднял меч, но клинок больше не был частью его, а словно превратился в мёртвую конечность, прикованную цепью к руке. Он услышал далёкий и спокойный голос Киилер, заговоривший с ним из коридоров памяти.
— Вы должны выбрать своё будущее и будущее вашего легиона, Сигизмунд, первый капитан Имперских Кулаков.
Сигизмунд чувствовал, как кровь бьётся в венах. Несущий Слово двигался так быстро, что это казалось невозможным. Тень и жирный дым следовали за ним по пятам. Снова вернулись голоса из былой ночной пустоты.
— Долг связывает нас. Он поддерживает нас. Он направляет нас.
— Клинок — свободен, сын Дорна. Надеть цепи на него — надеть цепи на себя.
Он помнил вопрос, заданный им Киилер на “Фаланге”.
— Что за иной путь?
Сигизмунд вскинул меч, но чёрная булава врезалась ему в грудь.
— Смерть, Сигизмунд. Смерть и жертва.
Восьмая глава
Кровь и темнота. Мир вокруг рушился, становясь всё меньше, превратившись в пропасть боли, в которой он тонет. Он ничего не видел, а единственный звуком был гром в ушах. Одно сердце остановилось, другое билось, разрезая жизнь с каждым замедляющимся ударом. Он не чувствовал ни меча в руке, ни пробитые пластины брони.
— Мы существуем, чтобы служить.
— И больше ни для чего?
— Больше ни для чего!
— Неважно к чему он ведёт нас или зачем.
— Правда, что его никогда не победили, что он не проиграл ни одного поединка и никогда не уступал?
— Правда.
— Но если столпы, на которых стоит твой мир, пошатнутся, если долг направит тебя на путь, где всё под сомнением. Что тогда?
