Джон Френч - Чемпионы Темных Богов
«Нет, — подумал я, — это неправильно. Они не могли надеяться уничтожить нас таким образом».
Но казалось, мой разум наблюдает из сгущающегося тумана. Все происходило с медлительностью текущего сиропа.
Рубрика открыла огонь по фигурам, продвигающимся под растущими деревьями. В плоти разорвались болты. Розово-голубые огни спиралью взвихрились над чернеющими костями. Варп стал сворачивающейся массой отчаяния, густой и тягучей, как будто смола. Из трясины поднимались новые изможденные фигуры, их конечности формировались из обугленного супа, оставшегося от сородичей. Переступив вязкие груды жира и плоти, они направились к нам.
Астреос вытянул руки, и силовая лента бритвой прошила воздух. Раздувшиеся тела разорвало в брызгах желеобразной грязи и внутренностей.
Я все еще не шевелился. Мои мысли заклинило, словно шестеренки в сломанных часах.
+ Ктесиас. +
Голос был таким слабым, что походил на шепот, растоптанный шумом боя.
+ Ктесиас, + послышался он опять. Я поднял глаза. Оракул неподвижно застыл в воздухе. По его серебряным доспехам расползалась черная коррозия, из шлема, пузырясь, вытекали грязные жидкости. Глаза вокруг него еще вращались, но теперь их затуманивали катаракты, а по поверхностям ветвились черные сетки суженных вен. + Это… Это не… +
Он не мог собраться с силами для следующих слов, да ему и не требовалось. Я уже понял предупреждение, браня себя за то, что не догадался раньше. Менкаура был силен, благословлен богами и пользовался благоволением варпа. Сила, которая приготовила для нас ловушку, одолела Оракула и заняла его место, но не смогла победить Менкауру до конца. Частица его еще оставалась, невзирая на то, что все остальное было поглощено, дюйм за дюймом, и эта частица еще боролась, пытаясь предупредить нас, что настоящая ловушка еще не захлопнулась.
Его забила дрожь. Доспехи раскололись. Из трещин вниз и вверх потекла темная жидкость.
+ Ариман! + позвал я, но он превратился в столп ярости, его физическая форма — маслянистая тень в сердце неистового ада. Демоны отступали, и сражавшийся подле него Санахт стал размытым пятном, выплетая парными мечами дуги призрачного штормового света. Воины Рубрики стреляли и стреляли, болтерные снаряды нескончаемым потопом накрывали мертвую плоть. Окинув взглядом сцену битвы, я заметил раздувшегося демона с телом насекомого, что летел на Астреоса. Отступник вихрем развернулся и разрубил его одним движением. Демон развалился напополам, по инерции угодив под удар. Он упал на пол, крылья еще продолжали жужжать, пока две половинки тела пытались поднять себя в воздух. Астреос наступил на него, раздавив ботинком хитин и подкожный жир.
+ Ариман! + я снова окликнул его, и увидел, что когда он обернулся, то наконец ощутил то же, что я узрел ранее.
Он как раз успел увидеть, как бытие выворачивается наизнанку.
Тело Оракула разорвалось надвое. Звук пилой заскрежетал в варпе. Из расколотого тела брызнула кровь, каждая капля была влажной черной дырой, брызгами негативного пространства, падающими сквозь реальность. Зал замерцал и вытянулся. Ряды демонов стали замаранными цветами силуэтами, их рты — дырами в потустороннюю тьму.
Мы больше не стояли у барьера между реальным и нереальным — мы оказались в саду разложения. Мы оказались в варпе.
Псайкер — существо, чей разум является дверью в эфир, проводником парадокса. Мы прикасаемся к неописуемому, но все так же состоим из плоти, все так же вылеплены из глины низменной реальности. Когда демоны ступают в реальный мир, они начинают умирать, как выброшенная из моря рыба задохнется в воздухе, которым мы дышим.
Вот только когда мы, обычные создания, ныряем в Море Душ, мы не тонем.
Мы горим.
Огненный ад разошелся от Аримана во все стороны. Его очертания размылись, по краям распадаясь на яркие частицы. Санахт упал, содрогаясь в судорогах, его руки и шея выгнулись дугой, как будто через них прошел разряд молнии. Астреос застыл на месте, его конечности, несмотря на все усилия, отказывались повиноваться. Рубрику окружили вопящие ореолы, орущие лицами, что формировались из расколотого света и клубящейся пыли. Не знаю, как я сам выглядел в тот момент, знаю только то, как оно ощущалось — казалось, все мысли, что были у меня в голове, вытягивали крючьями и разбрасывали по пропасти, что становилась все шире и шире. Все, чем я был, превратилось в тонкий пласт идей, памяти и воли. Демоны перестали быть существами из гниющих костей и кожи. Они превратились в зерцала моего отчаяния и надежды, в тонколицые кошмары, созданные из каждого сожаления, что мне приходилось когда-либо чувствовать.
В этот сад разложения проникло существо, которое поджидало нас. Его очертания и форма возникли как влажный пузырь из бледной слизи. Затем стали вздуваться жир и мышцы, и оно начало расширяться, принимая очертания и текстуру, подобно подрагивающему раскадрированию растущего и распускающегося растения, втиснутому в пару секунд. Тело его было огромной горой изодранной сырой плоти, голова — массой сломанных рогов. Я почувствовал запах горелого, густую, тяжелую вонь топленого жира и костяной сажи. Исходившая от него мощь удушала. Другие демоны отступили, выскользнув из-под моего взора. Я только и мог, что не позволять своей душе угодить на орбиту этого исполинского создания.
Я узнал его.
Мне известны многие демоны. Одних я сковывал, других видел мельком, о куда большем их числе я только слышал. Многие существа часто меняют свои имена и титулы, скрывая слабость за ложной славой, как мелкий вор, что воображает себя принцем, рядится в плащ из ярких перьев и шелков. Иные не нуждаются в подобных ухищрениях — их существование резонирует в варпе. Титулы слетаются к ним, будто мухи к навозной куче, и силой они уступают только Темным Богам, что их породили. Это было как раз такое существо. Владыка Личинок, Властитель Чумной Ямы, Седьмой Кровопийца Скорби, Вороний Червь — я слышал, как герольды с рыданиями восхваляют его славу в глубинах Ока, и видел его тень в смертях миллиардов.
Он посмотрел на меня. Не на Аримана, не на других.
Прямо на меня.
На месте глаз у него были ожоговые шрамы.
Он заговорил, и слова его рассеяли туман в моем разуме.
— Ты надеялся сковать меня, мелкий колдунишка? — улыбнулся он. С его губы стекала густая капля кровавого гноя. В корнях зубов копошились личинки. Его язык был массой засохшей крови и волос. Я просто задрожал, пытаясь снова собраться с мыслями, удержать то, что составляло мое естество.
Владыка Личинок захохотал, и от его содрогающегося тела отслоились куски кожи. Он повернул свою огромную голову к остальным. Огонь вокруг Аримана погас. Ни один колдун, с которым мне приходилось встречаться, не мог тягаться с ним, но даже он не мог бросить вызов одному из самых возвышенных из демонического рода, если только не было другого выхода. Наблюдая за Ариманом, я знал, что он ищет выход из положения, невзирая даже на то, что зверь возвышался прямо над нами.
— Ты не знаешь меня, — прохрипел демон. — Мы раньше не встречались, но я следил за тобой. Я видел твой взлет и падение, и новый взлет.
— Где наш брат? — холодно, держа себя в руках, спросил Ариман. — Где Менкаура?
— Ушел, изгнанный сын, ушел в бездну на корм свежерожденным. Ушел, чтобы не существовать более.
— Нет, — произнес Ариман. — Твой род пожирает, извращает и разлагает, но он не уничтожает.
— Разве? Трупные болота истории и слезы, пролитые у могил, поют иную песнь.
— Верни его.
— Нет. Не думаю, что верну его, — ответил демон и покачал головой. От его покачивающихся подбородков отвалились белые черви и куски плоти. — Это собрание не для требований. Оно для предложений, для оценки возможностей.
— Тебе нечего нам предложить.
Смех демона громовым раскатом пронесся по залу, и у него в горле запульсировали куски кожи. Он облизал губы.
— О, это не так, — он поднял огромную руку и указал на воинов Рубрики, стоявших в лучащихся ореолах боли.
— Ты — повелитель мертвого братства. Ты пытался спасти то, о чем заботился, но только одному под силу закончить эти страдания, — его голос стал вязким рокотом наполненных слизью легких. — Мы положим конец бренности, Ариман. Мы присмотрим за тем, чтобы ты и твои братья восстали из хладных могил. Ты чувствуешь боль за то, чем они стали, за то, что ты сделал, и за то, что, как тебе кажется, ты должен сделать. Эта боль может пройти. В печали может не быть нужды. Ты можешь спасти себя, и спасти своих братьев, — он поднял руки, словно в мольбе, протянув к нему толстые пальцы. — Все, что тебе нужно — лишь попросить. Сдайся. Пусть цепи спадут. Тебе не нужно принимать это освобождение. Тебе просто нужно позволить ему принять тебя.
