Грэм Макнилл - Адептус Механикус: Омнибус
Робаут повидал за свою жизнь предостаточно космических левиафанов, как имперских, так и иных, но он ещё не встречал ничего, что сравнилось бы с невероятной безжалостностью и стремлением Механикус построить столь ужасно впечатляющий корабль.
— Нам потребуется несколько дней, чтобы добраться с посадочной палубы до мостика, — сказал Эмиль.
— Возможно, у них есть внутренние телепорты, — предположил Робаут.
— Не шутите так, — отозвался Адара.
— Я не шучу. Серьёзно, не шучу. Как ещё кто-нибудь может перемещаться на судне такого размера?
— Никто и никогда не станет меня никуда телепортировать, — упорствовал Адара.
— Отлично, ты можешь остаться на “Ренарде” и не дать его разобрать и изучить, — сказал Эмиль.
— Ты думаешь, они пойдут на это?
— Сомневаюсь, но чем чёрт не шутит, — ответил Робаут, похлопав инкрустированные жемчугом подлокотники командного трона. — “Ренард” — классический образец “Триплекс-Фолл” 99 типа “Неустрашимый” с санкционированной на Коноре модернизацией щитов. Я не стал бы доверять техножрецу с гаечным ключом, который окажется рядом.
— Несправедливая оценка, — произнесла Линья Тихон. — Никто из техножрецов не прикоснётся к кораблю, как только они загрузят его историю. Их слишком напугает перспектива системной деградации от таких древних данных.
— Вопросительно: это шутка? — спросила Павелька, механодендриты техножрицы напряглись, а жидкообращение ускорилось, принимая вызов, направленный на её корабль.
— Это шутка, — сказала Линья.
— Не оскорбляйте наш корабль. Уж кому-кому, а вам следует это знать лучше всего.
— Прошу прощения, магос, — извинилась Линья с бинарным кашлем, чтобы подчеркнуть своё раскаяние. — Неудачная шутка.
— Что это за суда? — поинтересовался Адара, указывая на несколько высокобортных кораблей, омываемых светом луны Джоуры, неуклюжие суда, напоминавшие формой “Капитолий Империалис”. Они направлялись в похожий на пещеру трюм одного из кормовых посадочных грузовых отсеков и хотя каждый, несомненно, был огромен, даже их затмевала “Сперанца”. Эмиль медленно начал вращать медный диск ауспиков, чтобы поймать частоту радиообмена между судами, и вздрогнул от боли, когда имена вызывающе ворвались в космос. Он схватил ушной имплантат, уменьшая звук, когда голоса на машинном языке громко выкрикивали имена и предупреждения.
— Легио Сириус, — объяснил Эмиль, растирая бок головы, где бинарный визг перегрузил несколько имплантированных когнитивных матриц. Робаут кивнул, увидев канидайский символ на бортах транспортов.
— Титаны, боги-машины, — почти неслышно прошептала Павелька. — Я когда-то проводила ритуал обслуживания раненой машины Легио Претор. Только “Пса войны”, но всё же…
— Легио предупреждает людей держаться подальше от их погрузочных операций, — произнёс магос Тихон.
— Для таких крупных ублюдков они скромнее офелийской госпитальерки в первую брачную ночь, — сказал Эмиль, хитро подмигивая. — Поверь мне, я знаю, о чём говорю.
— Ты не должен говорить такие вещи о сороритас, — покраснел Адара.
Робаута никогда не переставало удивлять, что человек, столь умело отнимавший жизнь и причинявший вред, оказался таким невинным в отношении женщин. Адара отточил свои навыки в одной сфере, пренебрегая другими. Капитан мог бы восхититься этой чертой, потому что видел, как другие следовали тому же пути на борту “Иглы Иши”, но те времена давно прошли, и он держал их при себе.
Пальцы Эмиля затанцевали на панели управления, и она начала последовательно мигать. Чтобы не говорили об Эмиле Надере — он был первоклассным пилотом. Робаут почувствовал движение палубы, когда “Ренард” начал поворачиваться и опускать тупой нос, чтобы пролететь под “Сперанцей”, ожидая последнего разрешения на стыковку, которую выполнят диспетчеры Механикус. Управление было передано, и Эмиль откинулся на спинку кресла.
— О’кей, если мы теперь разобьёмся и сгорим, то уже не по моей вине.
Робаут собрался ответить, но в этот момент они попали в гравитационную зону ковчега Механикус, корпус задрожал, а по надстройкам “Ренарда” пронёсся скрежущий гул. Масса и плотность “Сперанцы” были столь колоссальны, что она создавала искажённое поле силы тяжести, как у нестабильной луны. Следовать сквозь такое изменчивое пространство без электромагнитного фала было очень опасно, впрочем, это не помешало Эмилю желать попробовать.
Капитан наблюдал за похожим на пещеру трюмом “Сперанцы”, который с каждой секундой становился всё шире, пока “Ренард” дрожал в гравитационных помехах. С каждым километром сердце Робаута билось всё сильнее, их тянули словно добычу, заглотившую приманку.
Подобное сравнение ничуть не обнадёживало.
Эмиль наклонился и прошептал. — Между прочим, я всё ещё считаю это ужасной затеей.
— Ты уже несколько раз дал чётко это понять.
— Ты же знаешь, что не обязан идти на это, Робаут. У нас много выгодных маршрутов, а контрактов больше, чем мы можем выполнить. Если ты спросишь меня, что ты почти никогда не делаешь, то попытка направиться за Шрам Ореола — это ненужный нам риск.
— Это — приключение. Подумай о том, что мы можем там найти.
— Я подумал. И поэтому мне снятся кошмары, — ответил Эмиль, оглядываясь на дверь капитанской каюты. — Ты уверен, что штука в стазисном сундуке настоящая? Сомневаюсь, что марсианские жрецы обрадуются, если это не так.
— Она настоящая, я уверен, — сказал Робаут, и ковчег Механикус проглотил “Ренард”.
— Я рад, что хоть один из нас уверен, — обеспокоенно ответил Эмиль.
Макроконтент 03
Мало что изменилось для Авреема и остальных, насильно завербованных в портовом баре. С неприличной поспешностью их переводили из одного крепкого металлического контейнера в другой, кормили густой, богатой сахаром питательной пастой и подвергли принудительной вакцинации антилихорадочными препаратами. Их жизнь превратилась в длинные отрезки отчаяния, сопровождаемые острыми приступами ужасающей активности.
Каждого несчастного заклеймили подкожным идентификатором преданности, который, как утверждали гулкие объявления, регулярно ревущие из вокс-решёток с высоких герметичных стальных стен, отмечал их, как крепостных архимагоса Лекселя Котова, насильно завербованных для службы на борту “Сперанцы” до тех пор, пока они не возместят свой долг Империуму.
— Значит навсегда, — язвительно ответил Хоук на вопрос Авреема, что это означает.
Их окатили водой с чистящими химикатами, проведя столь полную дезинфекцию, что Авреем поблагодарил Императора за то, что больше не собирался иметь детей. Большинство захваченных людей — преимущественно мужчины, хотя попались и несколько женщин — замкнулись в себе, угрюмые и покорные судьбе. Немногие протестовали и орали до хрипоты на своё заключение, но и они быстро сдались, когда поняли, что их слова попадают в равнодушные уши.
Тем не менее, Исмаил отказался последовать их примеру и требовал разговора со старшим магосом с замечательным — но бессмысленным — постоянством. В конце концов, дверь открылась и появилась пара крепко сложенных воинов в громоздкой панцирной броне, их лица покрывал металл и крепкие пластековые имплантаты. От вошедших исходила угроза, и Исмаил попятился, поняв, что совершил серьёзную ошибку. Воины выволокли управляющего и с тех пор его не видели. Авреем не особо скучал по шумному и раздражающему присутствию Исмаила, хотя ему и не нравилось думать о том, что произошло с бывшим начальником.
Огрин-вышибала из бара держался особняком, Авреем задался вопросом, понимал ли тот вообще, что с ним произошло? Он смирился с судьбой или просто ждал кого-то, кто скажет, что делать? Хоук быстро пристроился рядом с неуклюжим существом, втеревшись в доверие несколькими короткими фразами, которые огрин, похоже, не понял. Авреем не мог отрицать логику в попытке подружиться с самым большим и невзрачным пленником — это было хитро. Из того, что он узнал о гвардейце Хоуке, изворотливость и хитрость были теми качествами, которыми тот обладал в избытке. Юлий родился выживать, и Авреем понимал, что если он собирается пройти через это, то следует действовать также.
Он держался рядом с Хоуком и огрином, прихватив Койна, руководствуясь принципом, что чем больше людей, которых ты знаешь, тем лучше. У огрина не было имени, по крайней мере, никто не смог его вспомнить. Хозяин бара называл его Крушила, что было ничуть не хуже остальных имён. Койн почти всё время горевал по жене, которую, скорее всего, больше никогда не увидит, но Авреем пролил очень мало слёз по своей половине. Сначала отсутствие сожалений вызывало у него отвращение, но после самоанализа, который принесло заключение, Авреем понял: заработанные им на кране кредиты — вот единственное, чего ей будет не хватать.
