Александр Бруссуев - Не от мира сего 2
В частности, издеваться и глумиться над слабыми. Илейко полагал, что, как и любое человеческое существо, обуянное бесами, "заклятые" не упустят возможность посамоутверждаться над безвредной и неопасной тварью, кем он и должен был предстать пред их очами. К сожалению, он осознавал, что издеваться над безответными — становится отличительной чертой характера, присущей человечеству.
Также, кривляясь в направлении открытого берега, в первый раз у него возникло желание оказаться в трудности не в одиночку, а рядом с теми, на которых можно бы было положиться. "Сюда бы братцев Луку и Матвея Петровых, они бы учинили акробатические этюды!" — подумалось ливу, когда он в очередной раз завалился на землю, якобы для усугубления жалости и пренебрежения к себе. Конечно, на жалость рассчитывать не приходилось, но вот на остальное он надеялся. "Был бы здесь Дюк Стефан, он придумал бы настоящий выход из сложившегося положения!" "А если б тут оказался Сампса Колыванович, то и беды бы никакой не случилось — разметал бы всех супостатов по кустам, да и пошли бы себе дальше, слушая птичек!"
Но никого в помощь поблизости не было, только Мишка Торопанишка надрывался в своих потугах, не вылезая из оврага. Если у Илейки ничего не выйдет, то у лешего, пожалуй, и сил не останется, чтобы убежать. Да и толку-то — стрела между лопаток все равно достанет, как быстро ни беги.
Однако влияние Хийси чувствовалось: у Илейки волосы на затылке встали дыбом. А сам он, при стороннем взгляде, то пропадал на несколько мигов, возникая уже в другом месте, то контур его тела двоился, троился и временами меркнул. "Заклятые" не могли этого не видеть и, естественно, находили свое объяснение: глупый тролль пытается сгинуть, отвести глаза, но у него черта с два, что путное получится! Не могли они ничего иного предположить. Они обязаны были думать только так!
Сначала двое, потом еще тройка людей вышла из леса, растянулась полукругом, не давая Илейке возможности побежать вдоль берега. Это замечательно, это значит, что будут ловить его живым, чтобы помучить всласть. Он хоть и не тот леший, что был заказан, но для потехи тоже сойдет. А сволочь Мишка никуда не денется — некуда ему деваться. Только ни в коем случае нельзя смотреть на них в открытую, тем более — в глаза. Почувствуют мгновенно какой-то подвох и от греха подальше пристрелят, недолго думая.
Лив продолжал пятиться к озеру, как мог, изучая приближающихся к нему "заклятых". Были они примерно одного роста, да и возраста, наверно, тоже. Что же их, со всех лесов собрали? Не может быть, чтоб в Ливонии водилось столько отверженных. Как правило, рано или поздно, обычные деревенские мужики организовывали облаву и забивали насмерть дрекольем прибившегося к окрестностям гада. "Заклятые" не умеют жить, не чиня злодейства. Появляется такая тварь вблизи с людским поселением — начинает охотиться за детишками, либо за девками. И единственное спасение для людей от беды — смерть "заклятого". Бес он, а не человек, сожрал душу без остатка, только людская оболочка осталась. Значит — никакой жалости к нему.
Илейко, вроде бы бестолково оглядываясь по сторонам, даже вздрогнул без всякого притворства. Один из приближающихся людей не похож на парня. Девка! Волосы космами (вот уж действительно настоящими космами!) ниспадают по плечам на спину. Может быть, они когда-то и собираются в косу, да вот только не знают они платка. Жизнь в лесу заставляет забыть всякие головные уборы.
Именно волосы, не стриженные и свободные от любых платков и шапок, помогают чувствовать пространство вокруг себя. В лесной глухомани это очень важно, потому что прочие чувства животного мира, как то — обоняние, слух и зрение — у людей никак не сравнятся со звериными. А жить хочется всем. Поэтому только такой человек, пусть даже и "заклятый", начинает конкурировать с окружающей средой, начинает не проигрывать в своей борьбе за существование. Только волосатый. "Лысым здесь не место".
Человек носил шапку издавна не только для того, чтобы голову свою греть. Особенно внутри человеческого общества: всю ненависть и соучастие, ложь и правду — можно было уловить, даже без ненужных и подчас опасных контактов. Поэтому, чтобы скрыть свое отношение к человеку на макушку напяливали кусок ткани, либо меха.
Когда вокруг собирается много самого разнообразного народа, то прикрытые шапкой волосы помогают скрыть не только свои коварные замыслы, но и не получить на себя такую порцию негатива, что потом начинают одолевать мигрени, мучать кошмары и вообще становится плохо. Укрыть голову — своего рода защититься. Еще можно остричь кудри, либо вовсе — сделаться плешивым. Kalju (плешивый, в переводе, примечание автора) был несчастным человеком, своего рода инвалидом, лишенным возможности чувствовать мир. Но потом волосы начали стричь, а лысые вообще пристроились на самых верхних ступенях иерархических лестниц. Им не надо ничего чувствовать, они все и так знают, поэтому легко решают любые вопросы. В зависимости от советов "внутреннего голоса", то есть — совести, или того, что получилось на месте ее.
Конечно, существуют различия в этом "волосяном" деле — люди-то все разные. Женщинам тяжелее всего. Они слабы, потому что созданы вовсе не для борьбы и противостояния. Они сильны только в любви. И также сильны, причем кратно — в ненависти. Нельзя женщинам впитывать людскую злобу, она в них растворяется, как вода в губке. Поэтому и ходили женщины в платках, чтоб всякая мерзость не приставала. И не только на службе в церквях. Вообще — в любом общественном месте, поэтому этикет и не приписывает им обязательно "простоволоситься".
Но если случилось так, что отравились в женщине естественные ее качества любви и созидания, то мужчины могут трепетать: переворот к ненависти и разрушению будет столь категоричным, что плакать будут все, сильный пол — в первую очередь.
Поэтому в той растрепанной "заклятой" Илейко вычислил главаря. Она, падла, скоро, едва Мишкины усилия будут слабеть, все комедиантство лива раскроет в один взмах ресниц. Да и сейчас, когда "коллеги", криво ухмыляясь, сужают свой круг ко все еще временами бликующему "троллю", держится наособицу, не до конца избавившись от чувства какого-то подвоха.
Она права, она не может быть обманутой, она, черт возьми, ведьма! Она ведает, она уже открывает рот, чтобы отдать приказ бить из луков. Ее мысленный посыл дошел до мозга косматых мужиков, они остановились и недоуменно начали смотреть друг на друга. Илейко больше не имеет времени для продолжения своей игры, да она, по сути, ему уже и не нужна. Цель была одна — вычислить мозговой центр, обнаружить наиболее чувствительное существо. В самом-то деле, должны же эти несчастные "заклятые" получать каким-то образом наставления по дальнейшим действиям! Не с почтовыми же голубями приходили к ним вести! Кто-то должен был их организовывать, и этот кто-то — женщина. Точнее, она могла бы быть женщиной. Да вот приняла на себя заклятье.
"А глаза у нее — черные-черные", — подумал Илейко, лишь только один раз в них взглянув, да и то на долю мига.
Он сделал рывок вверх, словно собираясь подпрыгнуть на месте, но ноги от земли не оторвал. Правой рукой через левое плечо лив ухватился за всколыхнувшуюся под рубашкой рукоять булавы, бросился вперед наземь, переворачиваясь через голову с уже вытащенной палицей. В этот момент их глаза с "заклятой" встретились. А в следующий — он уже метнул свое оружие, целясь в исковерканный рождающимся криком оскаленный рот.
Мимоходом отметив про себя, что он почему-то обжег ладонь, отбросив все сомнения в своем неудачном броске, Илейко ринулся к ближайшему лиходею. Тот заполошно искал концом стрелы тетиву, но ни в коем случае не успевал. Во-первых, расстояние между ним и преобразившимся "троллем" было невелико, во-вторых, чтобы дернуть колчан пришлось сбросить под ноги жуткого вида крюк — последний, вероятно, служил излюбленной "игрушкой" в общении со слабыми.
Но прочие три человека вполне успевали и наложить тетивы, и пустить стрелы в цель. Что и было проделано безотлагательно. Все выстрелы нашли свою мишень — стрелять с такого расстояния мог бы даже великий князь Владимир Мстиславович, чтобы объявить себя снайпером. Вот только цель претерпела изменение: она перестала быть Илейкой, зато легко стала безымянным "заклятым".
Дело в том, что лив, сблизившись с врагом, так и не успевшим вооружить свой лук, рывком сдернул его тело на себя, прикрывшись им, как щитом. Все стрелы с чмоканьем вошли тому в спину, что нисколько его не порадовало. Он вздрогнул, всхлипнул, пробормотал на кестеньгском языке: "За что?" и испустил дух.
Илейко поморщился, поворотил нос в сторону и закричал боевой клич, побежав с чужим телом наперевес по направлению к врагам. Клич отчего-то не удался — то ли потому, что не набрал в легкие воздуха, боясь задохнуться, то ли потому что, кувыркаясь, досадил себе некий чувствительный орган, который иногда вынуждает взрослых мужчин говорить детскими голосами.
