Фрэнк Герберт - Мессия Дюны
— Вот это дети Атрейдесов? — спросил Скитале.
— Хара! — вскричал Пауль. — Не подпускай ее к детям.
— Эй, оставайтесь на местах! — крикнул Скитале. — Все! Предупреждаю. Лицеделы могут разить быстрее, чем вы подозреваете. И нож мой успеет забрать их жизни прежде, чем вы прикоснетесь ко мне.
Пауль почувствовал, как кто-то коснулся его правого рукава… скользнул в сторону.
— Алия, — приказал Скитале, — хватит!
— Я виновата, — простонала Алия, — я виновата!
— Ну, Атрейдес, — обратился к нему Скитале, — начнем торг?
Пауль услышал за спиной хриплое ругательство. Горло его на мгновение стиснул невольный страх — так ужасен был голос Айдахо. Только бы он выдержал! Иначе Скитале убьет детей!
— Чтобы заключить сделку, надо иметь, что продать, — начал Скитале. — Не так ли, Атрейдес? Хочешь обнять живую Чани? Мы, тлейлаксу, сделаем ее заново. Это, правда, будет гхола, Атрейдес. Но она будет помнить всё! Но поспешим, пусть твои друзья внесут сюда криогенный бак, чтобы сохранить ее плоть.
Снова слышать голос Чани, — подумал Пауль. — Вновь ощутить ее присутствие возле себя. Ах-хх, вот почему они подарили мне гхолу — Айдахо… чтобы я знал, насколько копия может быть похожей на оригинал. А теперь сулят полное восстановление личности… но за свою цену. И я, наверное, останусь орудием в руках тлейлаксу. Вместе с Чани… В вечной тревоге за жизнь детей, снова под угрозой заговора Квизарата…
— Каким же способом вы вернете Чани память? — спросил Пауль, стараясь сохранять спокойствие в голосе. — Заставив убить одного из ее собственных детей?
— Мы воспользуемся тем способом, который удовлетворит нас, — отвечал Скитале. — Ну, что скажешь в ответ, Атрейдес?
— Алия, — сказал Пауль, — займись переговорами с этой тварью. Я не могу торговаться с тем, кого не вижу.
— Мудрое решение, — торжествовал Скитале. — Ну, Алия, и что же ты предложишь мне от лица своего брата?
Пауль опустил голову, заставляя себя обрести глубочайшее спокойствие. И вдруг прямо перед глазами он заметил — видение?.. Нет, не совсем. Рядом с ним был нож. Вот оно!
— Дай мне немного подумать, — проговорила Алия.
— Мой нож может и потерпеть, — проговорил Скитале, — но не плоть Чани. Постарайся не слишком затянуть свои размышления.
Пауль вдруг понял, что моргает. Этого не могло быть… но тем не менее! Он ощущал глаза. И видел… он глядел из какого-то непонятного места… взгляд его дергался из стороны в сторону. Вот! Перед глазами появился нож. Потрясенный, не веря себе, Пауль понял. Он видел глазами одного из своих детей! Он видел нож Скитале из колыбели, нож блестел совсем рядом. Да — Пауль видел и себя самого. Он неподвижно стоял, опустив голову, ни для кого не опасный, позабытый всеми в комнате.
— Начнем с того, что вы откажетесь от всей своей доли в КООАМ, — предложил Скитале.
— Всей? — переспросила Алия.
— Всей.
Видя себя самого из колыбели, Пауль потянулся к ножу на поясе. Он ощущал странную двойственность. Тщательно высчитал расстояние, угол. Другого шанса не будет. И как положено Бене Гессерит, он подготовил все свое тело, словно заводя пружину для единственного движения, вмещавшего все… праджна требовала объединенного действия всех мышц в едином усилии.
Крис вылетел из его руки, сверкнув молочным блеском, и вонзился в правый глаз Скитале, ударил, отбросив голову лицедела назад. Вскинув вверх руки, Скитале отшатнулся к стене, нож его взлетел к потолку, звякнул об пол. Ударившись о стену, Скитале рухнул; смерть наступила прежде, чем тело коснулось пола.
Все еще теми глазами из колыбели, Пауль увидел потрясенные лица, обращенные к нему, слепцу. А потом Алия метнулась к колыбели и закрыла от него комнату.
— Ох, они в безопасности, — выдохнула Алия, — все в порядке.
— Мой господин, — прошептал Айдахо. — И вот это тоже было частью вашего видения?
— Нет, — он махнул Айдахо рукой. — Но так лучше.
— Прости меня, Пауль, — проговорила Алия, — но когда эта тварь сказала, что может… оживить…
— Есть цена, которую Атрейдес платить не может, — отвечал Пауль. — И ты знаешь это.
— Знаю, — вздохнула она. — Но искушение…
— Кто не знал искушений? Вот и я… — горько сказал Пауль. Он отвернулся ото всех, добрался до стены, припал к ней лицом, пытаясь понять, что он сделал. И, главное, как? Как? И эти глаза в колыбели. Он был словно на грани потрясающего откровения.
«Это мои глаза, отец», — затрепетали перед его внутренним взором слова.
— Сын! — отвечал Пауль, тихо, чтобы никто не слышал. — Ты… сознаешь?
«Да, отец. Погляди!»
Головокружение заставило Пауля теснее прижаться к стене. Он чувствовал себя вывернутым и опустошенным. И собственная жизнь промелькнула мимо него. Он увидел собственного отца. И стал им. А потом дедом и прадедом — всеми, что жили до него. Сознание его мчалось от пращура к пращуру — по безумному коридору жизней всех его предков по мужской линии. Как? — безмолвно спросил он.
Неясно проступили слова и растаяли, словно им трудно было удержаться в сознании. Пауль вытер утолок рта. Он вспомнил, как пробудилось сознание Алие в чреве леди Джессики. Но сейчас… ведь не было воды жизни, не было меланжи… или была, но он не знал об этом? Может быть, Чани и была так голодна из-за этого? Или, быть может, просто такова наследственность его рода, предвиденная Преподобной Гайей-Еленой Мохийам, результат генетической программы Бене Гессерит?
И Пауль чувствовал, что лежит в колыбели, а Алия воркует над ним. Руки ее утешали. Огромное лицо глядело прямо на него. Алия повернула ребенка, и он увидел свою соседку… худенькую малышку, исполненную той силы, которая передается обитателями Пустыни по наследству. Эта головка в густых темно-рыжих кудрях! Она открыла глаза перед его взором. Эти глаза! Из них глядела Чани… леди Джессика. И не только они… множество жизней…
— Погляди-ка, — сказала Алия. — Они глядят друг на друга.
— Дети в этом возрасте еще не могут сфокусировать взгляд, — отвечала Хара.
— Ну, я-то ведь могла, — возразила Алия.
Пауль медленно высвобождался из этой бесконечной цепи сознаний. И вновь оказался у своей Стены плача. Айдахо осторожно тронул его за плечо.
— Мой господин?
— Пусть сын мой в честь деда зовется Лето, — произнес Пауль, выпрямляясь.
— Во время именования, — проговорила Хара, — я стану возле тебя как подруга матери и назову это имя.
— А моя дочь, — продолжал Пауль, — пусть зовется Ганима.
