Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
Впервые за очень долгое время, Лито заметил, что Монео постарел.
«До чего же это неожиданно с ними происходит», — подумал Лито.
Только сейчас Лито понял, до чего же он дорожит Монео.
«Мне бы не стоило допускать, чтобы я к кому-то привязывался, но не могу ничего с этим поделать… особенно сейчас, когда здесь Хви.»
— Над Тобою будут смеяться и отпускать непристойные шутки, сказал Монео.
— Это хорошо.
— Как такое может быть хорошо?
— В этом есть что-то новое. Наша задача всегда была и есть приводить новое к равновесию и с помощью этого умиротворять поведение, в то же время не подавляя способности к выживанию.
— Если так, как ты можешь такое приветствовать?
— Сотворение непотребных шуток? — спросил Лито. — Какая противоположность есть у непристойности?
Глаза Монео широко раскрылись во внезапном вопрошающем понимании. Он видел действие многих противоположностей — и многое через свою противоположность становилось ясным.
«У всякой вещи есть фон, ее подчеркивающий и выделяющий», подумал Лито. — «Наверняка, Монео это увидит.»
— Это слишком опасно, — сказал Монео.
«Истинно консервативный приговор!»
Монео убежден не был. У него вырвался мучительный, глубокий вздох.
«Я должен помнить о том, что надо учитывать и их сомнения», — подумал Лито. — «Вот в чем я особенно дал маху, появившись на площади перед Рыбословшами. Икшианцы делают ставку на то, чтобы бередить человеческие сомнения. Хви — тому доказательство.»
Из приемной послышалась суматоха. Лито мысленным приказом затворил дверь перед назойливым вторжением.
— Прибыл мой Данкан, — сказал он.
— Он, вероятно, услышал о Твоих планах женитьбы…
— Вероятно.
Лито наблюдал, как Монео борется со своими сомнениями, его мысли были видны как на ладони. В этот миг Монео точно вошел в ту человеческую нишу, в которую нацеливал его Лито.
«В нем есть полный спектр: от сомнения к доверию, от любви к ненависти… все! Все эти драгоценные качества, которые созревают и расцветают под теплом чувств, под желанием прожить свои дни настоящей жизнью.»
— Почему Хви на это соглашается? — спросил Монео.
Лито улыбнулся. «Раз Монео не может сомневаться во мне — то должен сомневаться в других.»
— Согласен, это не ординарный союз. Она человек, а я больше не являюсь полностью человеком.
Опять Монео вступил в борьбу с тем, что он мог только ощутить, но не выразить.
Наблюдая за Монео, Лито ощутил в себе прилив потока сознания, особого мыслительного процесса, который случался с ним очень редко. Эти моменты были так живы и ярки, что Лито боялся даже пошевельнуться, чтобы не спугнуть необыкновенного состояния.
«Человек думает, и, думая, выживает. В его мыслях есть то, что движется вместе с его клетками. Это — поток человеческой заботы за род. Иногда они прикрывают его, отгораживают и прячут за толстыми оградами, но я специально сделал Монео сверхчувствительным к таким глубинным движениям души. Он следует за мной, поскольку верит, что я веду человечество наилучшим путем к выживанию. Он знает, что это — клеточное сознание, подобно тому, как я мысленно выверяю ясновидением Золотую Тропу. В этом и человечество, и мы оба сходимся: Золотая Тропа должна надежно продолжаться!»
— Где, когда и как состоится свадебная церемония? — спросил Монео.
«Он не спрашивает „почему“», — отметил про себя Лито, видя, что Монео отступил на безопасные позиции, приступив к исполнению своих обязанностей мажордома, главы всего хозяйства Бога-Императора, его премьер-министра.
«У него есть слова, тот лексикон, за который можно спрятаться или выразить себя. Слова для него есть и будут лишь звуками обыденной необходимости. Монео никогда и на миг не приоткроется трансцендентальный потенциал используемых слов, но он хорошо понимает их привычное, земное значение.»
— Так как насчет моего вопроса? — настойчиво повторил Монео.
Лито прищурился, глядя на него и думая: «В отличии от Монео я нахожу слова наиболее полезными тогда, когда они дают возможность хоть мельком увидеть привлекательное и неоткрытое. Но польза слов так мала в понимании цивилизации, до сих пор беспрекословно верящей в механистическое мироздание абсолютных причин и следствий, с ее склонностью сводить все к единичному корню-причине и одному простейшему зачатку-следствию.»
— До чего же прилипчивы к человеческим делам заблуждения икшианцев и Тлейлакса, как банный лист — сказал Лито.
— Владыка, меня глубоко тревожит, когда Ты не обращаешь внимания.
— Но я обращаю внимание, Монео.
— Не на меня.
— И на тебя тоже.
— Твое внимание блуждает, Владыка. Ты не должен скрывать этого от меня. Я бы предал самого себя прежде, чем предал бы Тебя.
— По-твоему, я витаю в облаках?
— В каких облаках, Владыка? — Монео прежде никогда не слышал этого выражения, но теперь…
Лито объяснил ему значение выражения, подумав при этом, до чего же оно древнее.
— Ты предаешься праздным мыслям, — обвинил Монео.
— У меня есть время для праздных мыслей. Это одна из самых интересных вещей моего существовании, множества-одного.
— Но, Владыка, есть вещи, которые требуют нашего…
— Ты удивился бы, узнав, что вырастает из праздных мыслей, Монео. Я никогда не против того, чтобы провести целый день размышляя о том, о чем человек не стал бы задумываться ни на одну минуту. А почему бы и нет? Когда срок моей жизни приблизительно четыре тысячи лет, что такое одним днем больше или меньше? Сколько времени насчитывает одна человеческая жизнь? Миллион минут? А я уже прожил почти столько же дней.
Монео застыл в молчании, чувствуя как он уменьшился при этом сравнении. Он почувствовал, как его собственный жизненный срок ужался до размеров песчинки в глазах Лито.
«Слова… слова… слова…», — подумал Монео.
— Слова часто бесполезны, когда дело касается ощущений, сказал Лито.
Монео задержал дыхание почти до предела. Владыка способен читать мысли!
— На протяжении всей истории, — сказал Лито, — слова больше всего использовались для того, чтобы обойти стороной трансцендентальность какого-нибудь события, отведя этому событию место в общепринятых хрониках, объясняя это событие таким образом, чтобы даже потом мы смогли бы воспользоваться словами и сказать: «Вот то, что это событие значило.»
Монео почувствовал себя сокрушенным словами, его ужасал их невысказанный смысл, к которому они могли его подтолкнуть.
— И вот так события теряются в истории, — сказал Лито. После долгого молчания, Монео рискнул проговорить:
— Ты не ответил на мой вопрос, Владыка. О свадьбе.
«До чего же усталый у него голос», — подумал Лито. — «Голос потерпевшего полное поражение.»
Лито живо проговорил:
— Больше, чем сейчас, я никогда не нуждался в твоих услугах. Свадьба должна быть организована чрезвычайно тщательно, с точностью, на которую способен только ты.
— Где, Владыка?
«В его голосе появилось чуть больше жизни.»
— В деревне Табор, в Сарьере.
— Когда?
— Дату предоставляю назначить Тебе. Огласи ее, когда у Тебя все будет готово.
— А что насчет самой церемонии?
— Я буду руководить ею сам.
— Тогда Тебе будут нужны помощники, Владыка? Или какие-то вещи?
— Ритуальные атрибуты?
— Может быть какая-нибудь особенная вещь, которую я не…
— Нам не много понадобится для нашего маленького представления.
— Владыка! Умоляю Тебя! Пожалуйста…
— Ты будешь стоять рядом с невестой и выдашь ее замуж, сказал Лито. — Мы воспользуемся старым ритуалом Свободных.
— Но тогда нам понадобятся водяные кольца, — сказал Монео.
— Я воспользуюсь водяными кольцами Гани.
— И кто будет присутствовать, Владыка?
— Только гвардия Рыбословш и аристократия.
Монео пылающим взором поглядел в лицо Лито.
— Что… что имеет в виду мой Владыка, говоря об аристократии?
— Ты, твоя семья, вся наша обычная свита, придворные из Твердыни.
— Моя семь… — Монео взглотнул. — Ты включишь Сиону?
— Если она выживет при испытании.
— Но…
— Разве она не семья?
— Разумеется, Владыка. Она Атридес и…
— Тогда Сиона обязательно должна быть включена!
Монео вытащил из кармана крохотный мнемозаписыватель, небольшой черный икшианский аппаратик, существование которого оскорбляло запреты Бутлерианского Джихада. Мягкая улыбка коснулась губ Лито. Монео знает свои обязанности и хорошо теперь с ними справится.
Шум, производимый Данканом Айдахо за входной дверью, стал более резким, но Монео проигнорировал этот звук.
«Монео знает цену своим привилегиям», — подумал Лито. — «Это другая форма брака — между привилегиями и долгом. Это объяснение аристократа и его оправдание.»
