Елизавета Дворецкая - Спящее золото, кн. 1: Сокровища Севера
Вигмар видел, что его собеседник не славится красноречием и подбирает слова с определенным трудом. Он как будто сам не знал, что именно хочет сказать.
– Квиттов довольно много, – наконец ответил Вигмар. Тролли их знают, что могло связать фьялля с Эггбрандом, но, в конце концов, в этом нет ничего невероятного. Доблестный сын Кольбьерна успел прожить на свете целых тридцать лет и повидать множество разных людей. – И далеко не все квитты знакомы друг с другом. С чего ты взял, что я знаю твоего приятеля?
– Он мне не приятель! – резко ответил фьялль, и его единственный глаз так свирепо сверкнул, что Вигмару стало любопытно. Вот кого ему сейчас не хватало, так это Эггбрандова кровного врага. Очень было бы кстати! – Но я очень хочу найти его, – тихо и убежденно добавил Эрнольв, опираясь локтями о колени и глядя в пол. – Очень хочу. И мне почему-то кажется, что ты можешь мне в этом помочь.
– Может быть, – задумчиво протянул Вигмар. – Может быть, ты и сможешь его найти.
Фьялль поднял голову. Его глаз был полон такого тревожного, серьезного ожидания, что Вигмару стало жаль его разочаровывать. Но что поделать?
– Для этого тебе придется всего лишь спуститься в Хель, – продолжал Вигмар и для ясности указал пальцем в пол. – Думаю, та великанша у моста пропустит тебя без вопросов.[43]
Но фьялль не обратил внимания на колючку, так и выпирающую из этих слов. Он продолжал смотреть на Вигмара, как будто ждал еще каких-то разъяснений.
– Он умер? – повторил Эрнольв, хотя слова Вигмара могли иметь только один смысл. А Вигмар удивился: это известие не вызвало у фьялля ни горя, ни радости, а только изумление. Можно подумать, что Эггбранд сын Кольбьерна считался бессмертным. – Ты был при этом? Ты видел своими глазами?
– Более чем, – мягко заверил Вигмар. – Не будет даже преувеличением сказать… Видишь ли, я как раз держал в руке копье, а Эггбранд поскользнулся и упал. Он, видишь ли, очень спешил обнять мою сестру, не спросив, насколько ей это понравится. Так что я совершенно уверен в его смерти. Наконечник был виден со спины. Вот только на погребении его мне побывать не пришлось. Сам понимаешь почему. Не маленький.
Объяснение вышло вполне исчерпывающим, но фьялль все еще смотрел на Вигмара, как будто перед ним сидела вещая вельва и повествовала о новом порядке будущей гибели мира. Вигмар даже усомнился, а не оглох ли внезапно его собеседник.
– Не может быть… – вдруг сказал Эрнольв. – Я бы знал…
При этом он схватился за грудь, и Вигмар посочувствовал: такой молодой, сильный на вид, а сердце уже больное. Впрочем, «гнилая смерть» оставляет свои гибельные следы не только на коже.
Фьялль поднялся и пошел прочь. Через несколько шагов он обернулся, благодарно кивнул Вигмару и вышел из гридницы. И Вигмар проводил его глазами гораздо внимательнее, чем недавно Ингирид. Он чувствовал, что не понимает чего-то очень важного. Смерть Эггбранда сына Кольбьерна не могла иметь никакого отношения к войне фьяллей и квиттов… А что еще может так волновать родича Торбранда конунга?
От изумления Вигмар забыл почти обо всем: и об утренних происшествиях, и об Ингирид. Почему-то было жаль уродливого фьялля, убитого известием больше, чем он хотел показать. И еще больше он жалел себя. До сих пор Вигмар старался не поддаваться гнусному чувству жалости к самому себе, от которого человек раскисает и расползается, как краюха хлеба под сильным дождем. Но сейчас ему нестерпимо постылы сделались эти рауды со своими дурацкими косами на затылке, и их мерзостный конунг, и его дочь, словно странная беседа с фьяллем высвободила чувства, которые он все эти долгие дни загонял в самую глубину души. Фьяллю, по крайней мере, есть куда вернуться, и дома его хоть кто-то ждет. Вигмару нестерпимо захотелось оказаться дома, увидеть Рагну-Гейду, услышать ее голос. Однажды так уже было, прошлой зимой. Тогда он не выдержал, придумал какое-то пустяковое дело к кузнецу Хальму и отправился в Оленью Рощу. Сейчас ничего такого не придумал бы и сам Отец Колдовства…
К счастью, долго размышлять в одиночестве Вигмару не дали. Бальдвиг, окончив игру и уступив место у тавлейной доски другому, подошел к Вигмару и уселся рядом. На лице его отражалось любопытство.
– Я вижу, тебе не грозит заскучать! – проговорил он. – На какой день назначен ваш поединок?
– Какой еще поединок?
– Как – какой? Разве он не собирается отомстить тебе за обиду? Ты, как я видел, не слишком почтительно обходился с Ингирид.
– А! – Вигмар усмехнулся. Он уже успел позабыть, с чего началась его беседа с этим более чем странным фьяллем. – Нет. Мы говорили о другом.
– А о чем же ты говорил с самой Ингирид? Уж не звала ли она к себе в дружину? Вся усадьба только об этом и толкует.
– Нет, не звала. Она предложила мне еще более потрясающий подвиг. Она хотела, чтобы я сложил о ней стихи.
Бальдвиг тихо просвистел.
– Да она сумасшедшая! Но ты ее не слушай! – вдруг с тревогой попросил он, перестав улыбаться. – Я знаю, что умелый скальд всегда рад показать свое искусство, но поверь моему опыту – это не тот случай.
– А я и не собираюсь, – равнодушно обронил Вигмар.
– А ведь, наверное, складывать стихи о женщине трудно? – Бальдвиг покосился с тайным лукавством.
Вигмар пожал плечами:
– Не намного труднее, чем о морских походах и сражениях. Здесь дело в другом. Можно выучить наизусть сто кеннингов и сто хендингов, но стихов не будет, если не будет… Если ты не будешь на самом деле верить, что эта женщина достойна стихов.
– А ты, я полагаю, такую женщину знаешь? – Бальдвиг вздохнул. – Наверное, мне не стоит думать о твоей свадьбе с Альвтруд?
Вигмар покачал головой. Он даже не помнил сейчас, кто такая Альвтруд. Через всю гридницу глядя на далекий огонь очага, Вигмар видел совсем другое: тот черный камень, возле которого они стояли с Рагной-Гейдой, ее изумленный, восхищенный взгляд на пиру, поймав который он чуть не задохнулся от счастья, впервые отчетливо поверив, что сможет быть наяву, не в мечтах, любим этот девушкой. Не требовалось складывать стихов, чтобы приворожить ее: их сплела сама Фрейя и шептала по ночам, навевая сны друг о друге. Только теперь, потеряв надежду на счастье, Вигмар сложил эти стихи, надеясь выбросить боль и любовь из души. Напрасно – он лишь убедился, что они срослись с сердцем и умрут только вместе с ним.
Обещала дать за доблесть
дева кубок Браги брани;
нежный взор той Нанны тканей
мне сокровищ был дороже, —
негромко произнес Вигмар, обращаясь не столько к Бальдвигу, сколько к собственной памяти, которая, как Старый Олень в своем закрытом от света кургане, все перебирала свои сокровища и не могла насытиться их драгоценным блеском. Он сам наслаждался звучанием собственного стиха, и каждое слово казалось весомым, как молитва божеству, которое слышит тебя.
Грани груз со мною ныне:
рад добыче был бы всякий,
но тоской укрыта радость:
Труд обручий я утратил!
Скальда путь от Фрейи пряжи
прочь уводит норны воля:
тьму прорезал пламень ратный,
кровью праздник был окрашен.
Звездный блеск не виден скальду:
свет остался с ветвью злата.
Жизнь отдать не жаль за деву,
жжет тоска – не скажешь лучше.[44]
Вигмар замолчал, продолжая смотреть на пламя очага. Что-то сдвинулось в его душе, даже дышать стало легче. В нем самом обновилось что-то важное. Не зря говорят, что искусно сплетенные стихи обладают волшебной силой. Но чтобы жить, стихи должны быть произнесены вслух. Им мало быть просто сложенными в тайных мыслях. Какой плод принесет росток, еще не проклюнувшийся из-под земли? Стихи должны расцвести в устах, их должны слышать если не люди, то хотя бы земля, море, небо. И это уже очень много.
Шумный пир в гриднице Лейрингов был в разгаре. Племя квиттов веселилось на обручении молодого Вильмунда конунга и йомфру Ингвильды, дочери Фрейвида хевдинга. Напрасно надеялись Лейринги выдать свою Мальфрид за наследника Стюрмира конунга, а богатую наследницу Ингвильду сосватать для Аслака. Арнхильд и Кольбьерн злорадствовали в душе, радуясь посрамлению Лейрингов, которых успели невзлюбить. А Рагна-Гейда то и дело поглядывала на невесту. Конечно, высокородной девице не пристало выставлять свои чувства напоказ и хохотать, как рабыня, которой хозяйка подарила свою старую рубаху, но уж слишком невеселой выглядела Ингвильда дочь Фрейвида. Красивая, стройная девушка с мягкими светлыми волосами, богатством наряда уступающая разве что кюне Далле, сидела молча и почти неподвижно, а на ее миловидном лице застыло строгое выражение, в котором Рагне-Гейде мерещилась тайная решимость.
– Видишь, какая она гордячка? – шептала Рагне-Гейде на ухо обиженная Мальфрид. – Я ее терпеть не могу: никогда даже слова не скажет! Фрейвид еще четыре года назад хотел выдать ее за конунга, когда тот овдовел, а ведь ей всего-то было тогда четырнадцать зим! Этот Фрейвид – такой пройдоха! Но она-то своего добилась! Женихов меняет, как ремешки с башмаков! У нее был какой-то фьялль, но переболел «гнилой смертью» и стал страшнее тролля! А такие люди своего не упустят! Не успел конунг решиться на войну с фьяллями – она уже прежнее забыла и поймала Вильмунда!
