Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины
– В рукаве! – повторил Арне, которого осенила новая мысль. – У нее должно быть золотое обручье в виде дракона! Бергвид хёвдинг обещал за него два его веса в золоте тому, кто его принесет! Посмотри, Тюрвиг…
С этими словами он шагнул к Хёрдис. Та вздрогнула и отшатнулась: изменив облик сама, она ничего не могла сделать с Драконом Судьбы, который не желал ничем притворяться и сиял под ее рваным засаленным рукавом, как солнце в тучах.
– Там! – Арне потянул руку к ее правому запястью.
Сэла вздрогнула, точно хотела броситься на помощь, но что она могла сделать?
А кюна Хёрдис отшатнулась, с неожиданной силой вывернулась из рук хватавшего ее Арне, вскрикнула, хрипло засмеялась… Арне вцепился в ее коричневый линялый плащ, и плащ остался у него в руках; Сэла вскрикнула, а старуха вдруг исчезла.
Порыв сильного ветра промчался над берегом, толкнул людей, а над Арне, стоявшим с плащом в руках и с разинутым ртом, вдруг взмыла черная ворона. Люди закричали, а ворона с хриплым карканьем, похожим на смех, взлетела над головами. Как во сне, с изумительной яркостью все увидели: на ее тоненькой черной лапке, плотно обхватив ее, сверкал золотой браслет в виде крошечного дракона, меньше кольца на тонкий девичий палец. Дракон Судьбы приходился впору всегда и всем, у кого окажется, даже вороне.
С криками и руганью квитты кинулись за вороной: Глюм нелепо прыгал, пытаясь ее поймать, Тюрвиг схватился за лук, который держал за спиной натянутым, наложил стрелу, но тут Сэла бросилась на него и повисла на руках. Арне метнул в ворону копье; Тюрвиг с бранью отдирал от себя Сэлу, четвертый квитт лихорадочно искал подходящий камень… Но ворона была уже далеко и скрылась где-то на склоне горы за фьордом.
Сэла сидела на земле, сжимая голову руками. Она была потрясена больше всех – она не знала, что кюна Хёрдис такое умеет! Это не искусство, называемое «хамфар», при котором колдун переселяет свой дух в тело животного или птицы, пока собственное его тело лежит в глубоком сне. Это умеют многие, среди колдунов, конечно. Но чтобы действительно изменить само тело! Нет, напрасно кто-нибудь скажет, будто знает кюну Хёрдис! Эта женщина еще будет удивлять и удивлять! Такая, видно, ее судьба.
Сэла не очень заметила, как ее поставили на ноги. Арне что-то настойчиво спрашивал у нее, даже прикасался к игольнику, висевшему у нее на цепочке под застежкой платья.
– Где у вас черный камень? Он был у нее? Или у тебя? – допрашивал Арне.
Сэла молчала. Она могла бы отрицать, что вороной от них улетела именно кюна Хёрдис, но ей никто не поверит. Она может говорить, что ничего не знает про черный камень, но опять же ей не поверят. Арне слазил в ее поясную сумочку, где носят огниво и прочие такие мелочи, потом отцепил ее игольник, открыл маленькую бронзовую крышечку, потряс его над ладонью… Пусть считает ее иголки. Едва ли они решатся более тщательно обыскивать дочь конунга… тролль знает, на что они решатся!
Квитты спорили, а Сэла вдруг бросилась бежать. От неожиданности ее не успели удержать, и она помчалась вдоль берега сама не зная куда, думая об одном – быстрее. Черный камень не должен попасть в руки Бергвида. Ни за что на свете. Она неслась, как лань от собак, неслась быстрее, чем в ту прекрасную и далекую ночь, когда уносила этот камень в первый раз. Судьба связала ее с «глазом богини Бат», и от судьбы не уйдешь. Но Сэла бежала так, точно хотела убежать от судьбы, невидимые крылья несли ее так быстро, что четверо крепких мужчин скоро остались позади.
Кто-то выскочил ей навстречу; что-то кричали те отставшие, и кто-то еще пустился за ней, кто-то мчался от Хрингова дома наперерез. Сэла отлично знала эти места, знала каждый камень на дороге, но у нее было чувство, что она несется через Иной Мир, где все чужое и где не найти защиты. Землю рядом вспахало копье, сзади брошенное ей в ноги, зазвенело о камни. Не попали. Чья-то рослая фигура выскочила спереди совсем близко, Сэла отскочила и вдруг увидела, что стоит над морем.
Она обернулась. Человек двенадцать квиттов мчались за ней, кто-то изготовился метнуть еще одно копье, один тащил веревку, другой – зачем-то большую тряпку, которую держал, будто раскинутую сеть. Арне что-то кричал и предостерегающе махал руками: боялся, как бы в азарте не повредили сестру конунга – или то, что у нее должно быть!
Сэла поспешно нагнулась, лихорадочно дернула ремешок на башмаке, но только затянула узел. Тяжело дыша, она зарычала, застонала от досады – держи она камень в руке, его можно было бы бросить в воду, и все! Она готова была вцепиться в узел зубами, но так не согнешься, чтобы достать до собственного башмака! Хоть бы нож, хоть бы что-нибудь острое – но ножа у нее не было. Мгновения шли и быстро, и медленно: медленно поддавался узел, вернее, совсем не поддавался, а те шумно топающие и сопящие квитты приближались так быстро! Они надвигались, как туча, а камень все еще оставался там, в башмаке, и Сэла ощупывала его сквозь тонкую выделанную кожу с узором из бронзовой проволоки. Тоже Торвард подарил! Лучше бы нож подарил!
До беглянки оставалось несколько шагов, Арне уже раскинул руки и предостерегающе кричал, чтобы не навалились кучей и не смяли драгоценную добычу. А девушка вдруг вскочила, глянула на них взглядом загнанной и разъяренной волчицы, с каким-то мстительным торжеством – и бросилась в воду с обрыва.
Квитты едва-едва успели остановиться над краем. Вытягивая шеи, они смотрели вниз, ожидая увидеть там девушку, но от нее не было и следа, только буруны кипели вокруг нескольких больших камней, торчавших из глубокой воды под скалой.
Глава 9
Корабли шли длинным неравномерным строем, по несколько в ряд. Их было так много, что даже окинуть их взглядом сразу все не удавалось: на штевнях были и фьялльские рогатые драконы, разномастные и разнопородные, и хэдмарские змеи с гладкими головами, в честь Мировой Змеи, и волки в память ее брата Фенрира. Первыми шли «Ушастый» самого Торварда и «Брокк», с головой свартальва и мухой на его лбу, корабль Роллауга конунга. Щиты длинными разноцветными рядами были развешаны по бортам, солнце играло в умбонах.
На «Ушастом» среди фьяллей плыл и Бран сын Ниамора. Уезжая с острова Туаль, Торвард взял его с собой, чтобы поручить ему вернуть Эрхине ее амулет. Сам он не знал, когда сможет возвратиться, а затягивать исполнение своего обещания не хотел. Его честь в глазах Морского Пути была восстановлена, он получил то, что ему требовалось, и теперь мог отдать Эрхине то, что требовалось ей.
По пути Торвард всего на один день задержался у Роллауга конунга, но тот предусмотрительно собрал дружины и сразу же присоединился к нему. Теперь на юг плыло целое войско на сотне кораблей, причем Роллауг взял с собой не только жену, кюну Хладгуд со всей ее свитой, но и йомфру Гроа. Видя, что Торвард отнюдь не горит любовью к фрие Эрхине и не жаждет скорее к ней вернуться, Роллауг воскресил свой прежний замысел и надеялся, что за время похода Торвард попривыкнет к этой мысли. И саму йомфру Гроа, как истинную дочь и внучку воинов, ничуть не смущало то, что ради достойного замужества ей приходится идти в военный поход.
Сам Торвард об этом пока не думал. Йомфру Гроа нравилась ему не больше и не меньше, чем всякая молодая хорошенькая девушка. На пирах она держалась с гордым холодным достоинством, которое в сочетании с белой кожей и очень светлыми, почти белыми волосами придавало ей сходство с юной Зимней Ведьмой, зато в обычной обстановке она оказывалась веселой, даже шаловливой, смешливой и любопытной. При ее происхождении и воспитании из нее вышла бы великолепная жена для любого конунга, но Торвард сейчас, после всего пережитого, никак не мог видеть в будущей жене только украшение своих пиров. И напрасно предусмотрительная кюна Хладгуд следила за тем, чтобы конунг фьяллей не оставался с ее сестрой наедине: тревога за Аскефьорд и мысли об оставленной Эрхине отбили у него охоту к новым любовным приключениям.
Было уже за полдень, гребцы в очередной раз сменились, Торвард сам сидел за веслом, а Асбьёрн Поединщик, его телохранитель и напарник, отдыхал на краю скамьи. Сзади вдруг послышалось хриплое карканье, Асбьёрн обернулся, а потом изумленно толкнул локтем Торварда:
– Э, конунг, посмотри!
Он перехватил весло, и Торвард обернулся. На штевне, прямо на крылообразном ухе дракона, сидела крупная ворона – не ворон, вещая птица Одина, а именно ворона. А на лапе у нее…
Торвард поднялся на ноги и шагнул к штевню: ему хотелось протереть глаза. На лапе птицы сияло под лучами полуденного солнца золотое кольцо, выкованное в виде дракона – точь-в-точь Дракон Судьбы, который Торвард с детства привык видеть на руке у матери и ни с чем не смог бы спутать.
Ворона соскочила со штевня, села на днище и… обернулась клубом плотного серого дыма! Изумленно вскрикнули люди, привлеченные появлением птицы, а из дыма вдруг показалась… кюна Хёрдис, сидевшая на досках с отчасти утомленным, отчасти горделивым видом. По лицу ее скользнула странная, чуждая, серая тень, делавшая ее похожей на призрак, – последняя тень иного мира, и вот это опять была кюна Хёрдис, такая, какой ее все знали – и какую никак не ждали обнаружить на корабле посреди моря!
