Анатоль Нат - Долгое путешествие на Юг.
Глаза его медленно закрылись и старый ящер со счастливой улыбкой на губах, слегка тронувшей его губы, мирно погрузился в беззаботный, детский сон, словно на миг снова очутился в своём давнем, беззаботном детстве.
Внимательный взгляда, полный неприкрытого презрения. искоса брошенный на заснувшего былого приятеля из-под прищуренных век старой шлюхи, он уже не увидел. Подсыпанное в бокал со старым выдержанным вином снотворное, действовало неумолимо. Ссориться с Имперской Безопасностью, из-за такого пустяка как старая любовь, уже немолодой, не раз битой жизнью столичной шлюхе, уже собравшейся на пенсию в свои полных двадцать шесть лет, не стоило. Даже в память о счастливых годах давно прошедшей юности. Неумолимо надвигающуюся старость даже старые шлюхи не желали провести в стылых бараках новых имперских каменоломен.
Глава 8 Предчувствия его не обманули…
Следующие несколько дней, последовавших сразу за прибытием, Сидор не раз с тоской вспоминал то светлое, доброе чувство чистой радости, посетившее его в то самое первое утро в крепости. Больше такого не повторилось.
И началось всё, как только он, движимый желанием разобраться в своих неясных ощущениях, спустился со второго этажа во двор дома, где ночевал, и вполне ожидаемо нашёл там терпеливо ожидающего его десятника. По крайней мере, он тогда в первый момент так подумал, но заметив мгновенно промелькнувшую по лицу десятника гримасу раздражения при его виде, мгновенно переменил свои поспешные выводы. Если десятник его и ожидал, сидя на странно небольшой кучке заготовленных на зиму дров, то уж ничего хорошего от этого ожидания лично для Сидора ожидать, не следовало.
Судя же по тому, как Бугуруслан раздражённо переглянулся с Виталиком, своим старым заместителем, ещё по прошлой их самостоятельной жизни в собственной банде, и с которым у Сидора с самого начала их найма не заладились отношения, то промелькнувшая у него догадка была верна. Всё вернее верного говорило за то, что Сидора ждут неприятности.
Вот тут-то, можно сказать у парадного крыльца и рухнуло его утреннее праздничное настроение, когда выяснилось, что его с самого утра подспудно беспокоило. Оказалось, с огромным трудом нанятая им этой весной в городе банда местных хуторян в количестве двадцати двух бойцов, вместе со своим атаманом Бугурусланом, и тогда же направленная сюда в крепость для ведения всяких подготовительных работ для приёма здесь в предгорьях их будущего табуна, давно уже на него не работала. Чуть ли не с самого начала. Вот так вот!
По банальнейшей причине — им задолжали за уже выполненную работу.
Проще говоря, сами для себя они решили, что раз им задолжали деньги, точнее, по их собственной формулировке — раз им не платят, значит, фактически их уволили, и на компанию Сидора можно больше не обращать внимания. Считая ровно от того самого дня, полгода назад, когда закончился последний день следующего за проплаченным вперёд первым месяцем их работы. И когда Сидор, закрутившись в городе с делами, не появился в оговоренный срок с положенным им по договору жалованьем.
Всё! Разговор короткий. Платишь — работаем, не платишь — пошёл на фиг. Это, если не сказать ещё грубее и много откровеннее.
"Вот где вылезло трепетное отношение местных мужиков к деньгам", — угрюмо думал Сидор, слушая вежливые разъяснения десятника, куда он может теперь отправляться и сам, и вместе со всей своей ленивой компанией, и со своим задержанным на полгода нищенским жалованьем. Которое, почему-то когда их полгода назад нанимали, не казалось тогда им таким уж нищенским. И очень даже довольны они тогда были случайно подвернувшимся заработком. Который, тогда их устраивал.
Но, это тогда, а сейчас… Сейчас Сидора послали. Не грубо, не матом. Достаточно вежливо и аккуратно. Но жёстко и безповоротно.
А попытку договориться пресекли в корне, устами своего атамана, того самого в прошлом десятника их компании Бугуруслана, заявив: "Да и вообще — пошёл ты…"
Правда, уже потом, вечером, Бугуруслан всё же снизошёл до краткого отчёта. Так сказать — сдал дела. А потом, видимо не желая окончательно портить ставшими сразу напряжёнными отношения, всё же снизошёл, и потратил с Сидором на поездки по окрестностям несколько своих дней. Чтобы уж окончательно, без хвостов, рассчитаться по всем прошлым долгам. И теперь уже точно, совсем окончательно отчитался по честно выполненной его людьми за единственный оплаченный месяц работу.
Про оплату же второго, отработанного как бы безплатно вперёд, даже речи не завёл, хотя это в тот момент раздражённому, злому, буквально взбешенному всем произошедшим Сидору и не показалось странным.
И только после этой окончательной приёмки до Сидора дошло, что, точнее кого, он потерял. Вот когда он пожалел, что не выбрал в своём плотном графике пары недель и не явился сюда раньше для проверки, а заодно и для выплаты задержанного жалованья нанятым им весной работникам. Или просто не послал какого-нибудь гонца с жалованьем.
"Всё откладывал на потом? Людей не было? Хотел сам приехать и посмотреть?"
"Приехал?" — корил себя Сидор.
"Дооткладывался! Допотомкался!" — снова и снова костерил он сам себя, прикидывая в уме, сколько тут всего лишь за два холодных весенних месяца наработали бугуруслановы люди. И сколько могли бы за лето до осени сделать, если б не его нерасторопность! Потому как, даже на самый первый, самый поверхностный взгляд, сделано оказалось очень много. И выплаченные авансом деньги были не просто отработаны, а отработаны с огромной лихвой. Многие, намеченные ранее под выпас закустаренные луга были не только расчищены от кустарника, но и кое-где оборудованы зимовьём для пастухов. Даже местами вырыты были колодцы. Не везде, правда, а лишь там, где не было под рукой какого-нибудь ручья или родника. Расчищены были даже местами удобные звериные водопои на местных озёрах и речках. Многое было сделано. Очень многое.
Но и сделать надо было ещё больше. И практически всё, что было сделано, носило следы какой-то незавершённости, явно брошенное на половине.
Так что ругать в этом надо было только себя. За то, что провалил прекрасно задуманное и начатое дело, и не сделал весь требуемый объём работ, необходимый для приёма на горных лугах табунов.
"Раз уж взялся за одно дело, так доводи его до конца, — корил он сам себя. — А не хватайся: то за водопровод, то за новую пашню, то за пруды, то за озёра, то за кузню, а то и за… ещё что-нибудь такое же интересненькое…"
Одним словом, это был полный пи…ц, катастрофа. Табуны, которые надо было до зимы перегнать сюда, в предгорья, которым просто не было места на приречных лугах Каменки или Лонгары, перегонять оказалось некуда.
Так что, планируемая поездка в Приморье накрылась!
И ничего-то тут сделать было нельзя. Бугуруслан и его люди были полностью в своём праве. Платишь — получаешь работу, не платишь — не получаешь. Ни работу, ни вообще чего-нибудь. А то, что у тебя в тот момент были некие, непреодолимой силы обстоятельства, никого не касалось. Что ты чуть ли не половину сезона пролежал пластом, полумёртвой колодой, разбившись чуть ли не на смерть в стычке с рыцарем, и не мог даже рукой двинуть, а потом судорожно метался, разгребая накопившиеся за это время не решаемые без него дела — это твои проблемы.
Но больше всего Сидору понравился жёсткий наезд на него уже Виталика, дружбана Бугуруслана и недруга его с первых же дней знакомства, который единственный из бугуруслановой банды влез в эти разборки. В ответ на жалкие Сидоровы попытки оправдаться, объяснить, почему он не мог здесь появиться сам, или не прислал с оказией денег, буквально вызверившемуся на Сидора. И теперь чуть ли не каждое утро в крепости начиналось с одного и того же монолога, неизменно с незначительными вариациями повторяющегося.
Как можно было несколько дней подряд талдычить одно и то же, Сидору было непонятно, но это Виталика почему-то не останавливало.
Потом, когда выздоровел, мог приехать? — злобно сверкал тот на него злыми, какими-то холодно — стеклянными глазами. — Мог! Почему не приехал?
Сам не мог? А другана своего, Димона, послать сюда с жалованьем, мог? Мог! Почему не послал? Язык отнялся?
Ждал целых шесть месяцев, когда лично тебе будет удобно сюда появиться? Удобно? Появился? Нах…й послали? Так теперь не обижайся.
Посчитал, что четыре ржавые пушки для тебя важнее, чем обустроенные пастбища для твоих тысячных табунов? Которые ты теперь не знаешь куда пристроить? Так теперь не жалуйся!
"Интересный пердимонокль, — Сидор задумчиво косился на уверенного в своей несомненной правоте Виталика.
Злость и на Бугуруслана, и на его людей, и на самого себя прошла, и в душе лишь осталось только какое-то равнодушное любопытство, что ему ещё предъявит этот пустобрёх, какие ещё новые претензии? У него было такое странное чувство, что этот горлохват Виталик так громко орёт не просто так. Словно тот работал на несуществующую здесь публику, старательно забалтывая что-то важное.
