Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч. Том 2
– Повиновение Империи, но…
– Молчи, воин.
– Здесь не хватило даже волшебства Искажающего Камня! – в отчаянии вскрикнул Фесс.
– Посмотрим, хватит ли тут моего… – туманно намекнул Император.
Фесс уже готов был прыгнуть. Император не должен входить туда, ни за что не должен!
– Не надо, – мягко произнес голос у него над ухом. Он оглянулся – Вольный стоял рядом, оба меча – и большой, и малый – наголо. – Повелитель поступает как хочет.
– Но там же…
– Повелитель знает, что делает. Император даже не повернул головы, хотя слышал весь диалог с первого до последнего слова.
Подняв левую руку и выставив ее перед собой словно для защиты, он ступил на порог. Фесс невольно дернулся следом – и почувствовал холод стали возле самого горла. Это не остановило бы его, но тогда пришлось бы убивать Вольных… За Императором захлопнулась дверь.
* * *Он стоял в самом начале узкого и низкого прохода. Стертые ступени – куда более стертые, чем полагалось бы в сравнительно недавно построенной башне, – вели вверх, где прямо в бутовый камень стены вмуровано было высокое овальное зеркало, совершенно здесь неуместное.
Оно было живым. Явственно, недвусмысленно и неприятно живым. Пустые стеклянные глаза уставились куда-то в середину переносицы Императора. Там, по ту сторону, копился гнев. Черный камень в перстне предупреждающе потеплел.
«Ничего, ничего, друг мой, прости, но на сей раз мне придется пренебречь твоим остережением. Я должен дойти... дойти и взглянуть».
Зеркало осветилось изнутри. Радостным, солнечным и ласковым светом, отнюдь не мрачным испепеляющим пламенем, черно-багровым, цвета перемешанной с жирным дымом засохшей крови.
Левая рука в латной перчатке словно сама собой взлетела, прикрывая глаза.
«Умри», – услыхал Император.
Золотистое сияние затопило короткую лестницу – словно весь гнев Радуги обрушился наконец на голову ослушника.
Обрушился – и, бессильный, разбился о белый блеск перчатки.
Злые змейки боли рванулись от кисти вверх, к плечу; Император сморщился. Однако случалось ему терпеть боль и куда сильнее; он не остановился.
Он рванулся к зеркалу, словно от этого зависела вся его жизнь; на пальце вспыхнуло огненное кольцо, черный камень в перстне просто горел, воспламененный близостью источника могучей силы.
Однако от латной перчатки шло спасительное тепло. Она внушала уверенность. Она сама превращалась сейчас в оружие, которое может дробить предательские, плюющиеся огнем зеркала.
Последние ступени пришлось одолевать, с натугой продираясь через льющийся навстречу жесткий поток. Но перчатка на левой руке всякий раз отбрасывала наваливающегося врага. Император наотмашь бил левой рукой по воздуху, в сиянии ему чудились смутные контуры какой-то фигуры; это был враг, его должно было смять и сокрушить, а это Император умел делать очень хорошо. Он умел забывать о боли и страхе.
…Внезапный поток жара прорвался сквозь его защиту и ударил в лицо. Кровь бросилась в голову; Император чувствовал, как из разбитых носа и губ по лицу стекают горячие щекочущие струйки, однако он одолел последнюю ступень, услышал откуда-то из глубины зеркала панический вопль: «Не могу его удержать! У него... него…» – и тут поток бесплотного огня внезапно прервался.
Император смотрел в зеркало магов Радуги. Наверное, первый из простых смертных, добившийся этого силой оружия.
Мутная поверхность очищалась; поток яростной Силы иссякал, отступая перед угрюмым напором человеческой воли.
«Зеркало магов. Вспомни свои уроки, – сказал он себе. – Оружием врагов тоже можно пользоваться не хуже, чем своим собственным».
Перед Императором лежала живая, трепещущая и дышащая серебряная гладь.
«Ну же, тварь! Повинуйся истинному хозяину!» Черный камень перстня послушно выбросил вперед незримую стрелу Силы.
Зеркало дрогнуло. Серебряная дрожь стремительно таяла. Однако своего лица Император по-прежнему не видел, хотя в тот миг это удивляло его в последнюю очередь. Магические зеркала – не те предметы, что следует использовать при исправлении прически.
Он видел. Его воля ломала сопротивление там, по ту сторону стекла, в Зазеркалье. Он привык побеждать. Он победил себя, когда его рука добивала щенка на черном жертвеннике. Он победил себя, когда убивал магов. Он победил, когда бросил своих легионеров в огненную мясорубку и обрек когорту Аврамия на мучительную гибель. Он больше не был мальчиком, послушной куклой, что покорно выслушивала выговоры Сежес. До нее он тоже доберется, в свое время, конечно, а пока он должен подчинить своей воле это проклятое зеркало, заставить его показывать то, что нужно ему!
И зеркало внезапно показало. Изображение получилось настолько четким, что казалось – он просто парит в воздухе над узкой, наполовину заросшей лесной дорогой. А по дороге шли двое. Высокий мужчина средних лет со странным, неприятным лицом, словно состоящим из одних только костей, на которые натянули тонкую-претонкую кожу со старого барабана. И девушка, закутанная в добротный дорожный плащ с меховой опушкой, в плащ запретного для простых смертных – и даже для него, Императора – белого цвета. Капюшон плаща был откинут, осенний ветер лениво шевелил иссиня-черные волосы цвета воронова крыла; вглядевшись. Император различил вытянутые, заостренные кверху ушки. Девушка, вне всякого сомнения, принадлежала к племени Дану. Император едва сдержал крик. Это лицо... не с нею ли он схватился во время той памятной дуэли с мастером Н'Даром – или как там его звали на самом деле? Неужели это она стояла против него во время поединка, а вокруг смеялась и глумилась толпа Дану, этих отвратительных Нелюдей, которых…
…Две испуганные малышки, прижимающиеся друг к другу. Совсем крошечный младенец. И он, мальчишка, опьяненный впервые пролитой кровью существ, умеющих страдать и мыслить. Разорванная шея девочки-Дану… – Шею! – закричал Император. – Покажи шею! Он забыл все затверженные формулы. Мертвая вязь букв – ничто перед горящей человеческой волей, волей существа, которого впереди ждет только черная яма могилы, гниение, тлен, разложение…
Смертный не боится смерти. И потому он так силен.
Император кричал на магическое зеркало, точно на нерадивого слугу.
Внезапно налетевший порыв ветра встрепал густые смоляные пряди. Девушка-Дану досадливо вскинула руку, но поздно – обнажилась тонкая шея, обезображенная застарелым длинным шрамом, какой оставляет тупая, покрытая зазубринами сталь.
* * *– Расскажи мне, расскажи – молила Тави, то и дело норовя бухнуться на колени перед волшебником Акциумом прямо в холодную и противную осеннюю грязь. – Расскажи мне! Ну расскажи же! Я сделаю все, все, что ты захочешь... можешь продать меня в рабство, только, ради богов истинных и ложных, ради Спасителя, если ты в него веришь, – расскажи!
