Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)
Я смерила его свирепым взглядом:
— Нет! Я хочу выиграть это состязание!
Миленькие зеленые глазки вытаращились так, словно Сиэй впервые меня увидел.
— Йейнэ, — нерешительно начал он, — это невозможно! Декарта, Релад, Симина — они же все против! Каким образом…
— Ничего не знаю! Ты это все придумал? Да или нет? Хочешь сказать, что бог шуток и обмана не может обхитрить эту троицу?!
— Я бог обмана! А не политических интриг!
— Так вот иди и сообщи мои условия остальным, — отрезала я.
А потом взяла вилку и, хотя есть уже совсем не хотелось, мрачно подцепила перчик и не менее мрачно его сжевала.
Сиэй продолжал таращиться на меня. Потом нервно хихикнул:
— Невероятно. Да у тебя не все дома! Прямо как у Нахи! Нет, это у Нахи все дома, а у тебя не все!
Он поднялся и растерянно взъерошил шевелюру:
— Н-ну… в б-бога в душу…
Бог — божится. Очень смешно. Хотя Сиэю было не до смеха.
— Хорошо, я поговорю с ними.
Я с очень официальным видом кивнула:
— Буду ждать ответа, милорд.
Бормоча что-то не очень приятное на своем странном языке, Сиэй вызвал желтый шарик и усвистал на нем прямо через стену спальни.
Разумеется, они согласятся. Вне зависимости от того, выиграю я состязание или проиграю, они получат вожделенную свободу. Если я не передумаю. Так что они сделают все, чтобы не портить со мной отношения.
Я потянулась за следующим рулетом. Надо жевать медленно. Не спеша. Чтобы отвыкший от еды желудок не взбунтовался. Нужно как можно скорее поправиться. В ближайшее время мне понадобится вся моя сила.
15
НЕНАВИСТЬ
Я смотрю вниз — подо мной проплывает моя земля. Словно я лечу. Лечу над высокими горными хребтами, над изломанными, затянутыми туманом долинами. Редко-редко попадаются расчищенные поля. Еще реже — города и деревни. Дарр такой зеленый. Я столько стран перевидала по дороге в Небо — ведь мне пришлось проехать через весь Дальний Север и Сенм, и ни один край не мог сравниться с моим ненаглядным зеленым Дарром. Теперь я знаю почему.
*
Я снова уснула. А когда проснулась, Сиэй еще не вернулся, а вокруг стояла ночь. Я не ожидала, что Энефадэ ответят быстро. Возможно, я их рассердила: ну как же, ничтожная смертная нагло отказалась смирно плестись навстречу назначенной смерти! Я бы на их месте точно заставила бы меня помучиться ожиданием.
В дверь постучали. Пришлось открыть. В коридоре стоял — навытяжку — мальчик-слуга с очень худым лицом. Он — до боли официальным голосом — сообщил:
— Леди Йейнэ. У меня к вам послание.
Я заспанно потерла глаза и рассеянно кивнула — продолжай, мол. И он сказал:
— Ваш дед повелевает немедленно предстать перед ним.
Остатки сна слетели с меня в тот же миг.
*
Аудиенц-зал встретил меня гулкой пустотой. Только я и Декарта, никого более. Я опустилась на колени, как и в тот первый вечер, и, по обычаю, положила на пол кинжал. Как ни странно, мне даже не хотелось пустить его в ход. Да, я ненавидела деда. Но мне нужно больше, чем кровопускание, чтобы утолить жажду мести.
— Ну что ж, — прозвучал с высоты трона его голос.
Он говорил тише, чем в тот раз, — хотя, возможно, мне только почудилось.
— Как тебе понравилось во дворце? Понравилось быть Арамери? Ты уже неделю здесь… внучка.
Всего-то неделю?
— Нет, дедушка, — сказала я. — Не понравилось.
Он фыркнул:
— Зато ты лучше понимаешь нас, правда? Что ты о нас думаешь сейчас?
Вот этого вопроса я не ожидала. Я посмотрела вверх и подивилась, что ему от меня надо.
— Я думаю, — медленно, подбирая слова, выговорила я, — то же, что и перед приездом. Я думаю, что Арамери есть зло. Но теперь я думаю, что вы не только полны скверны, но еще и безумны — почти все.
Он улыбнулся, обнажив беззубые десны:
— Когда-то Киннет сказала мне то же самое. Правда, она и себя считала полной скверны и сумасшедшей.
Мне очень хотелось горячо воскликнуть, что я не верю, но пришлось сдержаться.
— Возможно, именно поэтому она и покинула дворец. Возможно, если я здесь задержусь, я стану такой же скверной и безумной, как и все вы.
— Возможно.
Он произнес это с какой-то странной нежностью. Это меня поразило. Но он смотрел на меня все так же бесстрастно. Во всяком случае, у меня не получалось понять, что он на самом деле чувствует. Слишком много морщин на лице.
Мгновения падали, и между нами росло молчание. Оно слюденисто застыло. Остекленело. И со звоном лопнуло.
— Расскажи мне, за что ты убил мою мать, — сказала я.
Улыбка исчезла с его лица.
— Я не Энефадэ, внучка. Ты не можешь приказать мне отвечать на вопросы.
Меня обдало жаром. Потом холодом. Я медленно поднялась на ноги.
— Ты любил ее. Если бы ты ненавидел ее или боялся, я бы поняла. Но ты — ее — любил.
Он кивнул:
— Я любил ее.
— Умирая, она плакала. Нам пришлось смочить веки водой, чтобы разлепить их…
— Замолчи.
В пустом зале заскакало эхо его голоса. Мерзким, глухим звуком — как тупой кинжал, который прошелся по и без того растравленному сердцу.
— И ты ведь до сих пор любишь ее, ты, старый злобный мерзкий негодяй.
Я шагнула вперед. Кинжал остался на полу. Ненадежное оружие — во всяком случае, здесь и сейчас. Я медленно пошла к высокому нетрону, на котором восседал дед. Тот подобрался — то ли испугался, то ли рассердился.
— Ты любишь и оплакиваешь ее, ты сам во всем виноват, и ты хочешь ее вернуть. Разве нет? Но если Итемпас слушает нас, если Ему есть хоть какое-то дело до порядка и праведности и до прочих штук, о которых так много говорят жрецы, тогда я молюсь, чтобы ты любил ее и дальше. Потому что тогда боль потери станет такой же острой, как и моя. И ты будешь биться в этой агонии до самой смерти, и я молю Итемпаса, чтобы ты прожил и промучился достаточно долго!
Я наклонилась и положила ладони на подлокотники его царственного кресла. С такого расстояния можно было различить цвет глаз — бледно-бледно-голубые. Выцветшие до полного бесцветия. Передо мной сидел хрупкий человечек — наверное, в молодости он был выше и крепче, но сейчас… стоит мне дунуть, и я переломаю эти тонкие старческие кости.
Но я его и пальцем не тронула. Декарта не заслуживал чего-то такого простого и понятного, как физическая боль. И быстрой смерти тоже не заслуживал.
— Как же ты меня ненавидишь, — прошептал он.
А потом, к моему ужасу и изумлению, улыбнулся. Правда, улыбка выглядела как предсмертный оскал.
— Возможно, ты все же что-то от нее унаследовала…
Я выпрямилась и велела себе — не вздумай отступить.
— Ну что ж, — вдруг сказал Декарта таким тоном, словно мы тут вели светскую беседу о погоде. — Время перейти к делу, внучка. Через семь дней, ночью четырнадцатого дня, в Небе будет устроен бал. Бал в твою честь — отпразднуем твое провозглашение наследницей. На празднике будут присутствовать самые именитые граждане. Ты хотела бы кого-то видеть? Мы можем выслать приглашение.
