Анатоль Нат - Приключения Вехтора
— Ну что ж. Коли такое дело, коль уж дал слово вычистить свинарник, значит вычистим.
— Тут ты прав. Слово, даденное надо держать. Вот только, слово ты дал, что свинарник вычистишь. А говорил ли ты, что сам чистить будешь? — весело ухмыляясь, спросил Сидор.
— Да нет, что говорить то. И так всё понятно? — растерянно просипел пацан.
— Кому понятно, а кому и нет, — скалясь лошадиной улыбкой, — проскрипел Корней, — мгновенно понявший, куда Сидор клонит.
— А пойдём ка, братцы, к хозяину этих злачных мест. Да объясним ему, непонятливому, юридические тонкости договоров. Дабы понял, сей клещ кабацкий, в чём разница между исполнением и исполнителем.
На сей возвышенной ноте, компания уже изрядно к тому времени подгулявших товарищей высыпала во двор, учить кабатчика тонкостям современной юриспруденции.
Бедный кабатчик и представить себе не мог, каковым трактовкам, данного мальцом слова, требуется следовать. Однако, на удивление, безропотно, затратив на это целую ночь, вычистил огромное стойло свиней, показав в этом деле удивительную сноровку и умение.
— Ну вот! Можешь же! Можешь! А то всё хлипкого пацана заставить норовишь. Не по товарищески это, не по товарищески, — заплетающимся языком, пьяно ухмыляясь, выговаривал мрачному хозяину изрядно к тому времени поддатый Димон.
— Не успело ещё солнышко встать. А у нас всё готово, — орал Димон, бегая по обширнейшему двору и делая физзарядку.
— Ты бы, вместо того, что бы руками махать, помог бы страдальцу то. Всё польза от тебя будет, — весело поддержал его Сидор, сам к тому времени изрядно пьяный.
— Не-е-е! Раз сказал, чтоб дочиста. Значит — дочиста! И никаких гвоздей, — возразил Димон. — И это, будет справедливо.
— Где ты их видел, гвозди эти. Да здесь за любой кусок металла удавятся, не то, что стойло вычистят.
— Ну, вот он и вычистил, да заодно и понял кое-какие тонкости отношений.
— Господа довольны? Я могу идти? — тяжело отдуваясь, прохрипел грязный, как та самая свинья, кабатчик.
— Иди дорогой. Иди, — развернул его к ним спиной и пихнул в сторону трактира, совсем уже пьяный Сидор. — Не стой здесь. Особливо, с той стороны. Иди отсюда. Да и мы поехали. Пора нам. Хоть и весело с тобой, да дела делать надо. Повеселились, и будет. Собирайтесь, хлопцы, по коням.
— Вот и я повеселился с вами, господа. Век не забуду доброты вашей, — тяжело переведя дух, поклонился ему в пояс трактирщик.
— Не забудь, дорогой. Не забудь, — согласно покивал головой Сидор. — А забудешь, ещё приедем и напомним. Чтоб знал, как с бедного человека последнюю рубаху снимать, да изгаляться, куражиться.
— И глазками тут не посверкивай, — неожиданно начал он звереть, заметив злобный взгляд трактирщика, — а то у тебя, как я погляжу, ещё и коровки есть. Да и лошадушками бог не обидел. Так что трудов тебе хватит. От загона и до обеда. А то и до ужина и совсем не этого дня. Совместишь, как у нас говорят, время с пространством, — мрачно процедил сквозь зубы Сидор, раздражённо постукивая каким-то подобранным прутиком по голенищу.
— 'Не нравится мне эта вся история', - думал мрачный и не выспавшийся Сидор, покачиваясь в седле уже за околицей. 'Хорошо, хоть парнишку с собой забрали, а то порубили бы его работнички упыря этого кабацкого. Вон как зыркали, напоследок то. Нет, не кончится эта история добром. Никак не могёт она так пройти. Надо ждать гадостей от кабатчика. Только вот, как и откуда?'
— Корней, дружище! — обратился он к бывшему телохранителю. — Развей мои сомнения. Будь ласка.
— Что, начальник, и тебя мысли точат? Чем всё это кончится?
— Ха! Два раза. Ха! Ха!
— Ты на эти рожи вокруг погляди. Если они думают не о том же, то я буду не я, а апельсин крашеный.
— 'Ну вот, ещё и этот апельсин. И чего пристал, спрашивается?' — рассеянно подумал он. — 'И лезет же дурь всякая в голову'.
— А ведь ты, Сидор, прав. Не оставит он нас в покое. Больно уж рожа гнусная у того кабатчика была. Мне она сразу не понравилась. Ну не может человек с такой рожей быть примерным христианином, — проворчала из конца колонны Манька, скорчившаяся в седле и клюющая носом.
— Где ты тут христиан, Манька, видела, — Тут же встрял в разговор Димон. Тут щёку не подставят. Ни правую, ни левую. И милостыню, как ты могла только что убедиться, тут не подадут.
— Простите меня, — раздался сзади тихий голосок. Я не хотел вас втравливать в свои проблемы. И, с вашего позволения, немедленно покину вас. Недостойно честного человека сваливать свои беды на плечи других.
— Ты, паренёк, подумал, что сказал?
— Я не паренёк. Я дворянин. Древнего, славного рода и достойных предков.
— Извини, конечно, парень, если словом нечаянно обидели тебя. Но ты, ведь так и не представился. Не сказал, как зовут тебя по имени, отчеству. Чьих ты отца-матери. Потому к тебе и обращение такое. Да и ты, вроде, ранее особо не возражал.
— Так что, раз уж свела нас судьба на дальней дорожке, давай представимся друг другу.
— Я — Сидор. Поставлен, как бы, начальником нашей экспедиции. Слева от меня, толстый такой, весельчак и балагур, Дмитрий. Для друзей Димон, Димка, Димыч и так далее и тому подобное. Он у нас отвечает за матобеспечение. Не в смысле посылать по матери. А в смысле материально-технического снабжения и достатка. Чтоб всё было, а недостатка не было.
— За ним. Сзади и справа. Прямо за мной, Мария. Лучница, или арбалетница, — задумчиво почесал он затылок. — Бьёт белку в глаз. Правда, я тут белок не видел, но и мыша в нос подстрелит на счёт раз. Не говоря уж про яйца.
— Какие яйца, — мгновенно вскипела Манька. Ты чего, Сидор, малыша пугаешь, в заблуждение вводишь. Всего то один раз и было, да и то, по пьяни.
— Поспорили мы, понимаешь, — зачастила Маня, лукаво заглядывая парню в глаза, — Кто из нас лучше из лука стреляет. А дело было ещё там, на Земле, у Димона на даче, то ли на третий, то ли на пятый день после дня рождения, когда уж всё было выпито и поедено, и делать было решительно нечего. Вот поспорить то, поспорили, а как меткость оценить не придумали. Куда не стрельнём, всё плохо. Стреляли мы тогда все примерно одинаково, хреново то есть. Вот тут то кто-то и увидал мыша, что на свою беду перебегал дорожку в саду у бассейна. И как взбесились все. Как начали пулять по бедной мышке всем, чем не попадя. Сразу бедного мыша до инфаркта довели. Вот они мерзавцы мыша довели, а не повезло больше всех мне. Надо же было такому случиться, что первым мне под руку лук попался. Пока я его натянула, пока стрелы нашла, бедный мышь уж сбледнуть успел. Был серый, а стал белый. От страха, то есть. Как и куда я стрелой зафитилила, не помню. Только очнулась, ржут, гады. И вижу я, что торчит моя стрела да в стенке надувного бассейна, а на ней, раскорячившись, мышь сидит. Сидит да попискивает, противным таким писклявым писком. А эти козлы ржут, заливаются. Ты, Машка, говорят, мышу яйца отстрелила. Одной стрелой, не открывая глаз, не просыпаясь и не вставая с кресла качалки, ты, говорят эти гады, аки Вильгельм Тель яблоко поразил. И ржут. Ржут, не переставая.
— Что потрясена я была тогда, это ничего не сказать. Да и гордость взяла. Это ведь надо же. Не открывая глаз, не вставая с кресла, одной стрелой и яйца мышу отстрелить. Это потом уже, спустя месяца два, признались, что мыша того они сами на стрелу посадили. Да и не мышь это был, а свинка морская, белая к тому ж, или крыс лабораторный, сейчас уже и не припомнишь. Впопыхах то я этого, поначалу, и не заметила. А потом не до того стало. Не дали приглядеться, ироды. Затормошили, засмеяли. Вот с тех пор и не дают покою. Чуть что, вспоминают.
— Ну, кончился день воспоминаний, — оборвал её Сидор. — Тогда пошли дальше.
— Справа, воин, профессиональный телохранитель. Ты о таких должен был слышать, а то и встречаться, в силу профессиональной воинской подготовки. Зовут — Корней. Бойцы мы хоть не ахти, но товарищи верные. Прошу любить и жаловать.
Сидор, напоследок улыбнувшись, гордо оглядел своё воинство и обратил взгляд на паренька, молча выслушавшего это, несколько странное, если не больше, представление.
Ну вот, теперь ты знаешь, кто мы, и нам хотелось бы узнать что-нибудь о тебе, — улыбаясь, проговорил Сидор.
Парень молчал. Смотрел в глаза Сидора и молчал. Улыбка медленно сползла с лица Сидора. Почуяв повисшую между ними напряжённость, в разговор опять вклинилась Маня.
— Ну что ты пристал к пареньку, Сидор. Ну, право слово, не хочет он говорить и не надо. Мало ли какие у него резоны молчать и не называть своего имени. Может, из дома сбежал, и его папенька с маменькой ищут. Вот он и скрывается.
Лицо паренька перекосила невнятная гримаса, и на скулах заходили желваки.
— А может от невесты, нелюбимой, сбежал, — продолжала неугомонная Машка. Из-под венца, то есть. Мало ли кого папенька с маменькой выберут. Тут, я слышала, не больно то прислушиваются к голосу юных чад.
![Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]](/uploads/posts/books/147565/147565.jpg)