Аарон Дембски-Боуден - Хельсрич
Конечно, существо было достойным противником для большинства захватчиков — людей или ксеносов. Но рассечённое облачение демонстрировало немощь, которую ранее скрывало — это был лишь последователь механикус. Техностраж — не многим больше, чем древний, деградировавший магос, долго испытывавший недостаток в необходимом для поддержания сил обеспечении. Когда-то он был человеком. А эпоху назад он был мощным хранителем механикус, надзирающим за самыми сокровенными тайнами.
Время забрало у него многое.
Древнее существо прыгнуло на Юрисиана, конечности-лезвия залязгали, пробуждаясь к жизни, пронзая и рубя, когда опускались и молотили мехадендриты.
Оружие серворук рыцаря било в ответ, медленнее, тяжелее, без перерыва нанося дробящие удары и повреждения, в противоположность царапанью и постукиванию хранителя. К тому времени, как страж отломал одну из серворук рыцаря, болтер Юрисиана всаживал выстрел за выстрелом в тело создания, взрывая системы жизнеобеспечения и разрывая, всё ещё оставшиеся человеческие органы. Вместо крови, которая уже никогда не будет течь, лились жидкие суспензии и синтетические мази.
Пронзительная боль сигнализировала о моментах, когда хранитель пробивал керамитовую броню Юрисиана. Страж ещё обладал достаточным количеством атакующих программ, чтобы наносить удары в суставы и слабые места доспеха, но гораздо чаще его атаки не достигали цели, отскакивая от модифицированной почтенной брони, которую Владыка кузни лично усовершенствовал в далёком прошлом на поверхности Марса.
Он встал, когда существо, наконец, пало. Повреждённый, но уверенный. Опечаленный, но сгорающий от стыда.
Храмовник уже позабыл о страже — создании, которое было так близко к тому, чтобы оборвать жизнь рыцаря. Помехи исчезли с гибелью хранителя.
Юрисиан смотрел в отступающую тьму огромного зала, и был первым живым существом за более чем пятьсот лет, который увидит ”Оберон” Ординатус Армагеддон.
— Гримальд, — прошептал Владыка кузни в вокс. — Это правда. Это священное копьё Бога-Машины.
Двигатели отчаянно протестовали, пытаясь притормозить безумное падение. Тряска была дичайшей — без псевдомускулов брони шея Гримальда была бы сломана при активации прыжкового ранца, во время попытки стабилизировать прыжок рыцарей.
Они всё ещё неслись вниз слишком быстро, даже несмотря на интенсивно ревущие двигатели.
— Принято, Юрисиан, — выдохнул реклюзиарх. ”В самый неподходящий момент”…
Гримальд ворчал от тяжести брони Тровена. Его пистолет повис на прикованной к запястью цепи, в то время как он сам вцепился в наруч пилота. Тровен в свою очередь висел в воздухе, ухватившись за запястье Гримальда. Пылающие табарды хлопали от ветра по броне.
Высотометр на ретинальном дисплее вспыхивал ярко-красным цветом, когда реклюзиарх и распростёртый рыцарь падали в клубы чёрного дыма, поднимающегося из доков. Прежде чем зрение было полностью заблокировано, Гримальд увидел, как Тровен дотянулся свободной рукой до ножен с гладиусом на бедре.
Из-за окружающего хаоса были сильные помехи, но окрашенный жесточайшим рвением вокс-голос Бастилана прорвался сквозь искажения.
— Мы видим это, реклюзиарх. Кровь Дорна, мы все видим это.
— Значит, вы не сосредоточены на битве, и понесёте епитимью за это.
Капеллан напряг мускулы, готовясь к удару за мгновение перед тем, как тяжело рухнуть на землю, сотрясая все кости. Оба рыцаря покатились по рокриту доков, высекая бронёй искры.
Когда Храмовники поднялись на ноги, неуклюжие силуэты инопланетных тварей неторопливо продвигались через окружающий дым.
— За Дорна и Императора! — закричал Тровен и открыл огонь из болтера, который висел сбоку, навечно прикованный к броне ритуальными цепями. Гримальд присоединился к кличу Тровена, набросившегося на врагов.
Если доки можно спасти, то во имя Трона так и будет.
Глава шестнадцатая
Поворотный момент
Звено истребителей пронеслось над головами в темнеющих небесах, оставляя за собой инверсионные следы. Их преследуют самолёты ксеносов, дребезжа и безрезультатно паля в небо трассирующими снарядами, пытаясь догнать имперские истребители, когда те возвращаются на одну из немногочисленных уцелевших взлётно-посадочных полос улья.
А ниже воздушной погони пылает Хельсрич. Проспект за проспектом, переулок за переулком — гибель каждого защитника позволяет захватчикам, которые наводнили район доков, продвигаться всё дальше.
В самой гуще боя вокс-связь стала прерывистой и ненадёжной, и лишь счастливчикам удавалось прорываться сквозь помехи. Войска отступали всю ночь, квартал за кварталом, оставляя позади заваленные человеческими трупами улицы. К ароматам серы и моря добавились новые запахи. Теперь Хельсрич пах кровью, огнём и ста тысячью жизней, которые оборвались в пламени битвы от восхода и заката. Поэты из нечестивых эпох Древней Терры писали о каре, которая наступает после смерти, об аде под поверхностью земли. Если бы он когда-либо и существовал, то источал бы такой же запах, как промышленный город, умирающий на побережье Армагеддон Секунд.
В отрезанных друг от друга катакомбах под землёй жители Хельсрича пока ещё оставались в безопасности от бойни на поверхности. Они ютились во тьме, вслушиваясь в неровный барабанный грохот взрывов заводов, цехов, танков и хранилищ боеприпасов. Стены подземных убежищ дрожали и сотрясались, но доносившиеся с поверхности хлопки и грохот мало отличались от раскатов грома. Большинство родителей говорили детям, что это просто очередная свирепая буря.
С орбиты осаждённые города выглядели пятнами золы на поверхности мира. К началу второго месяца планетарного штурма атмосфера Армагеддона стала густой и едкой от дыма горящих ульев.
Хельсрич больше не был похож на город. С осадой доков последние незатронутые боями кварталы улья охватило пламя, окутав город чёрной пеленой дыма от пожаров на нефтеперерабатывающих заводах.
Хребет улья, Магистраль Хель, вился по городу подобно раненой змее. Её чешую испещрили светлые и тёмные пятна: тускло-серые там, где сражения прекратились, и остались лишь безмолвные кладбища танков; и чёрные как уголь, где всё ещё шли бои, где бронированный кулак Стального Легиона сошёлся с развалюхами захватчиков.
Городские стены наполовину обвалились и напоминали археологические руины. Половину улья оставили, бросили в мёртвой тишине поражения. Другую половину, ещё удерживали имперские войска, но и она с каждым часом становилась всё меньше, сгорая в битве.
И так настал рассвет тридцать седьмого дня.
— Эй, не спи, — Андрей пнул Магхерна по голени, вытаскивая начальника доков из дремоты. — Скоро нам придётся двигаться, я думаю. Нет времени для сна.
Томаз моргнул, пытаясь сбросить усталость. Он даже и не заметил, что заснул. Магхерн прятался за грудой ящиков на складе вместе со штурмовиком и ещё девятью уцелевшими докерами из отряда. Томаз по очереди посмотрел на их лица и едва узнал. День войны состарил всех, даровав запавшие глаза и почерневшую от копоти кожу — теперь даже на молодых лицах были морщины.
— Куда мы пойдём? — ответил шёпотом Магхерн. Штурмовик снял очки, чтобы вытереть уставшие глаза. Они не спали — и почти не прекращали сражаться — уже больше двадцати часов.
— Мой капитан хочет, чтобы мы пошли на запад. Там есть наземные укрытия для гражданских.
Один из рабочих откашлялся и сплюнул на землю. Его глаза воспалились и покраснели. Андрей не стал думать о докере хуже от того, что мужчина плакал.
— На запад? — спросил рабочий.
— На запад, — повторил Андрей. — Это приказ капитана, и так мы и сделаем.
— Но твари уже там. Мы их видели.
— Я не говорил, что в приказе было всё, что мне потребуется после отставки. Я сказал, что это приказ, и мы будем подчиняться приказам.
— Но если ксеносы уже там… — начал ныть другой докер, истощив терпение Андрея.
— Тогда мы окажемся в тылу врага и увидим много мёртвых гражданских, которых не успели спасти. Трон, ты что думаешь, что у меня для всех есть хорошие ответы? Я их не делаю. У меня нет хороших ответов ни для тебя, ни для кого-то ещё. Но мой капитан приказала нам идти туда, и так мы наверняка и поступим. Да? Да.
Это сработало. Подобие осмысленности вновь появилось в усталых взглядах.
— Тогда пошли, — сказал Магхерн и поднялся, хрустнув коленями. Он удивился, что ещё может стоять. — Кровь Императора, я никогда так не уставал.
— Да что ты жалуешься, я удивляюсь, — штурмовик с ухмылкой надевал очки. — У тебя в доках были совершенно невыносимые смены. Это не намного утомительней, я думаю.
