Юрий Сазонов - Рыцарь Феникса
Томас еще раз взглянул на чудище — которое, впрочем, с каждым мгновением все меньше походило на чудище, а все больше — на две составленные вместе и обтянутые парусиной лодки — и тоже расхохотался. Юноша смеялся до слез и до колик, потому что это и в самом деле было смешно: как же он, воин и рыцарь, мог испугаться какой-то сделанной сарацинским искусником лодки?
Они выкатили телегу из сарая, протащили ее по заранее расчищенной от камней дорожке и накренили, так что рукотворная рыбина с плеском плюхнулась в воду. Томас кинул быстрый взгляд в сторону порта — не заметили ли их столпившиеся на берегу погромщики? Но те были слишком заняты избиением магометан и расхищением их имущества. Кое-где красные накидки уже сцепились, вырывая друг у друга особенно богато расшитую одежду или сверток с женскими драгоценностями. Им явно было не до двух безумных мореходов, которых к тому же прикрывала уходящая в море каменная коса.
Что касается Селима, тот влюблено смотрел на свое творение, не обращая внимание ни на что другое. Казалось, всю свою страсть сарацин перенес с мертвой женщины на чудесную лодку.
— Я долго думал, как ее назвать, — тихо сказал Селим. — Хотел придумать что-нибудь позатейливей, вроде «Левиафана» или «Морского змея». А теперь знаю…
Араб громко вздохнул и расправил плечи:
— Я хотел, чтобы мы поплыли на ней с Хабибой. Но Аллах решил иначе. Не мне оспаривать его волю.
Томас молча выслушал и это, а затем потянул сарацина за руку. Когда тот обернулся, юноша как мог правдоподобно изобразил смерть от удушья.
— Ты прав, — кивнул араб. — Мы не сумеем долго дышать под водой. Я хотел сделать меха с бычьей кишкой, чтобы накачивать воздух с поверхности, но не успел. Придется нам всплывать… Да и уплыть на ней далеко не удастся. Но мы можем достичь стоящих на рейде кораблей и забраться на борт по якорной цепи. Залезем и как-нибудь спрячемся. Твой черный человек не станет разыскивать нас там, потому что знает, что порт закрыт. Ну же, чего ты стоишь?
С этими словами сарацин шагнул в воду и принялся карабкаться на черную смоляную спину лодки. Томас глядел на него с легким ужасом — так и казалось, что лодка, похожая сейчас на мокро блестящего зверя, вот-вот опрокинется и прихлопнет искусника сверху. Но Селим, ловкий как кошка, прополз к бочке, откинул закрывавшую ее сверху крышку и нырнул внутрь. Через секунду из люка показалась голова.
— Оттолкни лодку от берега, тут недостаточно глубоко, — буркнул Селим. — А потом залезай.
Скрепя сердце, Томас ступил в холодную воду. Волна разбилась о его грудь. От пяток до плеч продрал озноб. Юноша уперся руками в клейкий борт рукотворного чудовища и подтолкнул. Лодка пошла неожиданно легко, так что Томас, не рассчитав усилия, плюхнулся головой в соленый прибой. Какой-то миг молодой шотландец слепо барахтался, затем с шумом вынырнул на поверхность. Лодка уже успела отплыть на несколько ярдов, и на одну леденящую кровь секунду Томас подумал, что не догонит ее. Что так и останется на проклятом сицилийском берегу, пока его не найдут погромщики или убийца-Саххар. Однако уже в следующую секунду он ринулся вперед и почти сразу ткнулся плечом в обтянутый парусиной бок чудо-лодки. Из люка уже протягивал руку Селим.
* * *Внутри можно было стоять, только пригнувшись. Душный полумрак пропах железом, смолой и деревом. Под ногами почему-то оказались сдавленные двумя досками кожаные меха. Селим оттолкнул Томаса к передней части лодки, где была небольшая скамья, установленная поперек корпуса. Над этой банкой помещался вал с деревянным воротом, похожим на ворот колодца. Из ворота торчала железная ручка, а от вала тянулись какие-то рычаги, зубчатые колеса и прочая непонятная сарацинская механика. Сам Селим орудовал большим камнем, подвешенным на протянутой вдоль корпуса веревке — как догадался Томас, нужным для того, чтобы уравновесить шаткую посудину. Кое-как справившись с грузом, араб прополз в заднюю часть лодки. Там обнаружились два коротких весла, которые Селим просунул в отверстия по бортам. Отверстия были заделаны кожаными фартуками, чтобы не просачивалась вода.
— Весла, чтобы управлять, — пояснял Селим. — А мельничные крылья, которых ты испугался — чтобы двигаться вперед. Когда я был маленьким, отец сделал для меня игрушечную ветряную мельницу. Если дует ветер, крылья крутятся, так? А если ветра нет и сильно повернуть крылья, они сами делают ветер, понимаешь? А ветер может двигать предметы… ну а потом я догадался, что если крылья изогнуть, они будут работать даже лучше.
«Какой же ветер в воде?» — мысленно удивился Томас, но вслух, понятно, ничего не сказал. Он смирно сидел на скамье, боясь шевельнуться — каждое резкое движение заставляло неустойчивую посудину качаться из стороны в сторону.
— Ты будешь вертеть рукоять, — продолжал Селим. — Она приводит в движение крылья. А я буду управлять. Сейчас закроем люк…
Селим плотно закрыл люк, тоже окруженный двумя валиками из промасленной кожи. В лодке стало совсем темно и очень душно — словно мгновенно кончился воздух. Томас сжал зубы, борясь с паникой.
— Сейчас начнем погружение, — бодро и даже как будто радостно объявил сарацин.
Присев рядом с мехами, он принялся откручивать сдавливающий доски винт.
— Это я снял со старого виноградного пресса и немного переделал. Видишь, доски расходятся, меха заполняются водой — и мы погружаемся. А если надо всплыть, закручиваешь винт. Вода выходит, лодка становится легче…
Томас, не слушая, судорожно глотал воздух. Он вцепился в банку так, что костяшки пальцев заболели. За бортом что-то булькало и плескалось, меха раздувались, внутри становилось все теснее. Селим, закрепив винт, встал и высунул голову в бочку. Удовлетворенно хмыкнул.
— Отлично, теперь на поверхности видно только крышку бочки. Мы можем незаметно проплыть под цепью. Ну, давай, начинай крутить ручку.
Томас взялся за ручку и повернул. Было тяжело. Хитрый механизм надсадно скрипел, от него несло железом и салом — наверное, араб употребил сало для смазки. Интересно, как Аллах отнесся к такому использованию нечистой свиньи? Томас идиотски хмыкнул. Ну и глупости же лезут в голову!
Вероятно, они куда-то двигались, потому что Селим то и дело высовывался в бочку и суетливо хватался за весла, чтобы выправить курс. Томас представил, как по заливу рваными зигзагами плывет бочка, и снова хмыкнул. Дышать становилось все труднее. По лицу и спине струйками стекал пот. Юноша мысленно обещал себе, что, если выберется из этой передряги, никогда больше не полезет ни в одно из сатанинских изобретений Селима. Пусть сарацины летают на крылатых машинах и плавают под водой. Пусть хоть на всю жизнь там остаются, тем просторней станет в христианском мире. А ему, Томасу Лермонту из Эрсилдуна, вполне достаточно доброго коня, меча и арфы, и лодки под парусом, и чтобы вокруг светило солнце…
— Проходим под цепью, — каркнул Селим.
Томас прикрыл глаза и принялся читать молитву Святой Деве. Железо, скользкое от пота, стремилось выскользнуть из-под ладоней. Воздух кончался.
Голос Селима донесся откуда-то издалека и произнес всего одно прекрасное слово:
— Всплываем!
Аполлония, как и обычно, сидела в каюте трехмачтового парусника по имени «Icebreaker». Ее пациент, напоенный отваром из мака, был погружен в глубокий сон. Саххар отправился в город еще вчера, прихватив с собой остальных цыган. Он доверял Аполлонии и не сомневался, что дочь бродячего племени при случае сумеет постоять за себя.
Свернувшись на кресле в душистом сумраке, девушка раскладывала карты. Через сотню лет эти арканы назовут «игрой Тарок», а уже потом Таро. Аполлония не была столь искусна в гадании, как старая Исса — зато в жилах ее текло куда больше древней крови. Чуть скошенные к вискам миндалевидные глаза и высокие скулы, острый подбородок и пухлые губы — если бы Томас внимательно присмотрелся к своей давней знакомой сейчас, то, несомненно, уловил бы сходство со змеедевой из памятного сна.
Итак, девушка раскладывала гадальные карты, но привычное занятие не приносило успокоения. Между густыми бровями цыганки залегла морщинка. Как бы Аполлония ни тасовала колоду, в каждом раскладе выпадала Смерть. Черное небо и скелет с косой — что уж тут хорошего? Конечно, Смерть вовсе не обязательно означала настоящую смерть — скорее, потери и резкие перемены в судьбе. Но рядом со Смертью ложился Повешенный — жертва и плен. А справа от страшной карты была Башня с разбитой молнией верхушкой — знак неизбежности крушения старого мира и бессилия перед высшей волей. Девушке совсем не нравился этот расклад. Они не привыкла подчиняться ничьей воле, кроме собственной. Аполлонии нравилось думать, что она сама управляет своей судьбой, а если и исполняет кое-какую работу для Саххара, то лишь преследуя личные цели. Их союз не был ни дружеским, ни любовным — только взаимовыгодное партнерство. Аполлония вообще сомневалась, что Саххар интересуется женщинами. По крайней мере, за все годы знакомства она ни разу не видела его в компании дамы — не считая, конечно, её самоё. И, как девушка ни пыталась соблазнить могущественного союзника, тот оставался совершенно равнодушен к ее чарам. Потом, этот странный интерес к шотландскому мальчишке… Нет, что-то тут явно не то.
