Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус
— Сэр, верховный комиссар Ломакс была истинным героем Империума, — страстно произнесла Рив. Её игра произвела впечатление на Хольта, казалось, что девушка действительно расстроена. — У неё в душе было слишком много стали, чтобы гнуться перед вышестоящими.
— К чему ты ведешь, кадет?
Помедлив, Изабель взглянула ему прямо в глаза.
— Сэр, я считаю, что у Ломакс были враги в главном командовании. Возможно, она раскопала что-то — что-то, опасное для них.
— Это крайне серьезное заявление, кадет Рив, — внимательно изучая девушку, произнес Айверсон. — Как ты думаешь, что именно обнаружила Ломакс?
— Я надеялась… — Изабель столь же испытующе воззрилась на арканца, прощупывая меня, пока я прощупываю её, — Надеялась, что она рассказала вам, сэр.
Хольт вынужденно признал, что шпионка хороша. Если бы Рив не переборщила с этим безупречным плащиком и смехотворным пистолетом, он, возможно, поверил бы ей.
— Почему ты так решила, кадет Рив?
— Потому что она доверяла вам, сэр.
— Видимо, не так сильно, как ты думаешь, — ответил Айверсон. — Слушай, кадет, мне нечего тебе сказать. Ломакс была пожилой женщиной, эта планета измучила её до глубины души. Возможно, это было обычное самоубийство…
Комиссар отвернулся от Изабель.
— Любой из нас может сломаться, пусть тебя и учили обратному. Порой в вещах и событиях нет никакого второго дна.
Но к тебе, Изабель Рив, это точно не относится…
День 8-й — на борту «Могущества»
Корабль смерти
Если вообще существуют порченые корабли, то этот древний летийский броненосец точно в их числе. Я не какой-то чертов псайкер, но ощутил это сразу же, как только «Могущество» появилось на горизонте, словно железная опухоль в море грязи, огромное, мрачное и злобное, как Семь Преисподних. Говорят, что линкор не двигался с места больше десяти лет — с тех самых пор, как старик Карьялан заболел и скрылся от посторонних глаз, — и я не вижу причин не верить этому.
Море вокруг корабля покрылось слоем мерзких липких водорослей. Толстые отростки этой гадости проползли вверх по корпусу и обвились вокруг проржавевших бортов, связав корабль с его плавучей могилой. Мрачные откровения ждали и на верхней палубе, в виде тел, свисающих с корабельного крана. Некоторые трупы были свежими, от других остались только скелеты. Куда бы мы ни пошли, на металлических поверхностях блестела пленка слизи, словно бы исторгнутая ими, а не налипшая сверху. Казалось, что сама железная сущность линкора подверглась осквернению.
Клянусь Провидением, даже Трясина кажется чистой в сравнении с «Могуществом»! Противно было задерживаться там, но адмирал смог принять нас только после заката, из-за каких-то серьезных неурядиц на корабле. Кажется, вскоре после нашего прибытия из карцера сбежал заключенный; любопытно узнать, кто провернул подобное и доставил летийцам столько неприятностей. Признаюсь, что желаю ему успешно скрыться с этого плавучего мавзолея — кем бы ни был этот человек и что бы он не совершил, его преступление не может быть страшнее деяний Карьялана.
Пока я готовился к встрече с адмиралом, меня не отпускала одна мысль: если паутина столь отвратна, насколько же мерзок Паук?
Из дневника Айверсона
— Простите за театральность, комиссар Айверсон, но боюсь, я уже не тот человек, что прежде, — прохрипел из темноты голос, словно бы пересохший и отсыревший одновременно. — Однако, несмотря на всё, что сотворила со мной Федра, Ей пока не удалось лишить меня самолюбия.
Хольт уставился в противоположный угол каюты, пытаясь что-нибудь разглядеть в полумраке, но говорившего скрывали не только тени. В глубине комнаты был растянут шелковый занавес, за которым виднелся нечеткий силуэт сгорбленного человека, закутанного в толстые одеяла. Порой он взмахивал тонкими, как веточки, руками, словно бы обтрепанными по краям, но ни его роста, ни телосложения комиссар определить не мог. В общем, адмирал Вёдор Карьялан выглядел так же, как и звучал — будто высохший труп, раздутый от свернувшейся крови.
Выбросив из головы незваный образ, Айверсон попробовал сосредоточиться на словах летийца, но мысли ползли медленно и муторно. Такой влажной жары, как в каюте Карьялана, арканец не испытывал нигде в Трясине; казалось, что он угодил в гидропонный парник. В воздухе висела пелена горько-сладкого дыма благовоний, но резкий аромат не мог полностью скрыть тяжелую вонь чего-то, налившегося разложением.
Ритмичное бульканье и шипение мудреной аппаратуры жизнеобеспечения, стоявшей в дальнем углу, только усиливало сонливость. За механизмом ухаживали два летийских священника, а рядом стоял на страже корсар-покаянник в алой броне. Из аппаратуры выходило множество спутанных трубок, которые напоминали искусственные ползучие побеги. Некоторые скрывались за шелковым занавесом адмирала, другие обвивались вокруг тела, лежавшего на койке неподалеку. Из восковой кожи жертвы здесь и там торчали иглы, через которые жадные трубки выкачивали кровь.
— Надеюсь, мои процедуры вас не беспокоят? — просипел Карьялан, словно читая мысли комиссара.
— Меня давно уже не может обеспокоить ни одно зрелище, — солгал Айверсон, с некоторым удовлетворением наблюдая за бледностью кадета Рив. Похоже, наемная убийца не так хладнокровна, как ему казалось.
— В любом случае, весьма благодарен за вашу снисходительность, комиссар, — Вёдор усмехнулся, и силуэт за портьерой судорожно вздрогнул. — Порой я задумываюсь о том, чтобы покончить со всем этим, но долг перед Императором запрещает мне. Да и возлюбленные мои летийцы без меня пропадут. Представьте, они состязаются друг с другом за право отдать свою кровь и продлить мне жизнь.
— Адмирал, я надеюсь отплыть с рассветом, — произнес Хольт, пытаясь собраться с мыслями. — Мне понадобится канонерка и…
— Наш разговор кажется тебе слишком утомительным, комиссар? — вдруг прошипел Карьялан. — Что, я уже надоел тебе, арканец?
Рив искоса, предостерегающе посмотрела на Айверсона, но тот не оступал.
— Послушайте, адмирал, я здесь по делам Императора…
— Как и я! Ты не слышал об Откровении Летийском, комиссар?
— Не уделял ему особого внимания.
— А стоило бы! Видишь ли, Император обвиняет! — гнило засмеялся Карьялан. — И я свят! Чертовски болезненно свят!
Внезапно веселость адмирала потухла.
— Твои сородичи нанесли мне тяжкое оскорбление и ещё более тяжкую рану, Хольт Айверсон. Скажи, все ли арканцы такие дикари?
Ветеран-комиссар молчал, захваченный врасплох выпадом Карьялана. К его удивлению, заговорила Изабель:
— Мой господин адмирал, комиссар Айверсон часто говорил, какой стыд испытывает при мыслях о поведении 19-го Арканского. Кровные узы делают этот вопрос личным для него.
— Это и для меня личный вопрос, — ответил Вёдор. — Арканские мерзавцы хладнокровно вырезали пятьдесят моих летийцев, вместе с человеком, который был мне как брат!
— Исповедник Йосив Гурджиеф, — кивнула Рив. — Его убийство — гнусное преступление против Экклезиархии…
— Преступление против меня! — завизжал Карьялан, брызгая ихором на занавес.
— Сэр, уверяю вас, комиссар Айверсон относится к этому делу…
— Молчи, ты, бездушная сучка! Или твой драгоценный хозяин не может говорить за себя? Что, прикусил язык, Айверсон? Ничего не скажешь в защиту братцев из глухомани? Или смелости не хватает…
Прозвучал влажный хлопок, и адмирал зашелся хриплым кашлем. Нечеткий силуэт приподнялся, и что-то судорожно зацарапало портьеру; туда поспешил один из священников-санитаров.
— Мой Благословенный Владыка, не нужно волноваться так…
Нечто рванулось вперед и схватило его за горло, прервав увещевания. Айверсон и Рив в ужасе смотрели, как тень священника, лихорадочно содрогаясь, рухнула на колени. Двое летийцев наблюдали за удушением с чем-то вроде мистического экстаза на лицах.
— Это чудовищно, — прошептала Изабель, вставая.
Хольт поймал её запястье, а затем взгляд, и уже не отпускал ни того, ни другого.
— Это Федра, — сказал арканец.
Что-то с жутким треском разорвалось за портьерой, и на ткань вновь полетели капли. В этот раз — темные и вязкие.
День 9-й — Саргаасово море
«Покаяние и боль»
Мы покинули «Могущество» на заре, но облегчение от бегства с порченого корабля смешивается во мне со стыдом. В реальности Морской Паук оказался намного хуже, чем самые мрачные слухи о нем: Вёдор Карьялан мерзостен душой и телом. Долг требует, чтобы я лишил адмирала жизни, но долг также требует пока что сохранить свою. Долг просто обожает заставлять людей плясать на раскаленных угольях! Но я отвлекся…
