Аарон Дембски-Боуден - Блуждающая в Пустоте
Когда он замолчал, на лицах людей перед ним расцветало полное ужаса неверие. Они едва ли могли вообразить, о чем он говорил, но неважно. Вскоре они все поймут сами.
— Не делайте этого, — раздался голос позади него.
Талос повернулся к архрегенту лицом.
— Не делать? Почему же?
— Это…я.. — старик замолк.
— Странно, — покачал головой Талос, — никто никогда не может ответить на этот вопрос.
XVI
Крики
Септим без видимых усилий шел по темным коридорам. Пистолеты были убраны в кобуры на бедрах, а отремонтированная бионика больше не щелкала всякий раз, когда он моргал, улыбался или говорил. С помощью аугметики на одном глазу и фотоконтактной линзы на другом он мог вполне четко видеть в темноте. Это было еще одно свидетельство его исключительных привилегий как одного из наиболее ценных рабов на борту корабля.
Хотя руки его болели до самых костяшек пальцев. Девять часов , проведенных за починкой брони, были тому причиной. В течении трех недель с того дня как Талос возвратился с Тсагуальсы, ему удалось устранить большую часть повреждений брони Первого Когтя. Множество запчастей от доспехов как воинов Генезиса, так и павших Повелителей Ночи давали оружейнику богатый выбор. Торговаться с ремесленниками, служившими другим Когтям, никогда не было легче и продуктивнее.
Час назад, Ирук, один из рабов Второго Когтя, сплюнул чем-то коричневым сквозь почерневшие зубы, когда они торговались за брюшные кабели,
— Банда загибается, Септим. Ты чувствуешь это? Это ветер перемен, парень.
Септим старался избегать разговора, но Ирук был непоколебим. Оружейная Второго Когтя находилась на той же палубе, что и оружейная Первого, и тут царил такой же беспорядок: повсюду валялись детали оружия и непригодные фрагменты брони.
— Они все же следуют за Талосом, — сказал наконец Септим, судорожно ища повод закончить дискуссию.
Ирук снова сплюнул.
— Твой хозяин сводит их с ума. Тебе бы стоило послушать, что говорит о нем лорд Юрис и другие. Лорд Талос… они знают, что он не лидер, но они идут за ним. Они знают, что он сходит с ума, но при этом ловят каждое его слово. О нем говорят то же, что и о примархе: сломлен, испорчен, но…вдохновляет. Заставляет их думать о лучших временах.
— Благодарю за обмен, — отрезал Септим. — Мне нужно идти работать.
— О, я ни минуты не сомневаюсь.
Ему не понравился веселый блеск в глазах Ирука.
— Хочешь что то сказать?
— Ничего из того, что нужно говорить вслух.
— Тогда я оставлю тебя с твоей работой, — подвел черту Септим. — Уверен, тебе предстоит сделать не меньше чем мне.
— Безусловно, — ответил Ирук. — Правда, в мою работу не входит лапать бледную задницу трехглазой ведьмы.
Септим впервые за несколько минут посмотрел ему в глаза. Мешок с запчастями на плече вдруг показался ему невероятно тяжелым — практически как оружие.
— Она не ведьма.
— Будь поосторожнее, — Ирук улыбнулся, демонстрируя несколько отсутствующих зубов посреди оставшихся почерневших. — Говорят, что слюна навигатора ядовита. Похоже, враки все это, не так ли? Ты ведь все еще дышишь.
Он отвернулся от прочих слуг Второго Когтя, направился к двери и стукнул ко кнопке замка.
— Не воспринимай это так близко, парень. Она неплохо выглядит для мутанта. Твой хозяин вновь позволил тебе вертеться у её ног?
Он искренне желал размозжить голову Ирука мешком, а затем выхватить пистолеты и пристрелить старика на полу. Хуже того, это казалось Септиму самым простым и удобным ответом на его идиотские колкости.
Стиснув зубы, он вышел из комнаты, задаваясь вопросом, с каких пор убить кого-то стало для него самым простым способом решения мелких проблем.
— Я слишком много времени провел с Легионом, — произнес он, обращаясь в темноту.
Через час, оставив сервиторам доводить до конца работу с нагрудником лорда Меркуциана, Септим подходил к тому, что Октавия без тени улыбки называла своими хоромами. До его ушей непонятно откуда доносились крики. «Эхо проклятия» оправдывало свое название: в его залах и на палубах звучали слабые отголоски криков, срывавшихся с губ смертных где-то в недрах корабля, и уносившихся, куда пожелают стальные кости «Эха» и его холодный воздух.
Он вздрогнул от звука, все еще не привыкший к их внезапному возникновению. Он не имел никакого желания узнавать, что выделывал легион с теми астропатами, и тем, что стало привезенными из городов людьми.
Крысы, или создания похожие на них, в близком знакомстве с которыми он не ощущал никакой нужды, удирали от него во тьму, рассыпаясь по проходам для обслуживающего персонала.
— Снова ты, — прозвучал голос от главной шлюзовой двери, ведущей в покои Октавии
— Вулараи, — поприветствовал её Септим. — Герак, Люларас, — он кивнул двум другим. Все трое носили грязные повязки, а в руках сжимали оружие. Вулараи держала гладий Легиона на укрытом плащом плече.
— Не должен быть здесь, — прошипела самая низкая фигура.
— И все же, Герак, я тут. Отойди.
Октавия спала, свернувшись калачиком на огромном сиденье своего трона, до подбородка натянув покрывало. Она проснулась от звука приближающихся шагов и инстинктивно потянулась, чтобы проверить, не сползла ли её повязка, пока она спала. Сползла. И она быстро вернула её на место.
— Тебя не должно здесь быть, — обратилась она к пришедшему.
Септим ответил не сразу. Он смотрел на нее и видел повязку на её третьем глазе; видел как она лежит на своем троне, предназначенном для похода в море душ. Её одежда была несвежей, бледная кожа немытой, и она старела на год с каждым месяцем, проведенным на борту «Завета крови», а затем «Эха проклятия». Под глазами залегли темные круги, а её волосы — некогда каскад черного шелка — были стянуты на затылке в поредевший и потрепанный крысиный хвост.
Но она улыбалась, и была прекрасна.
— Нам нужно убираться с этого корабля, — сказал ей Септим.
Октавия долго не могла рассмеяться. В её смехе было больше удивления, нежели веселья.
— Нам… что?
Он не хотел произносить этого вслух. Он едва осознал, что думал об этом.
— У меня болят руки, — произнес он. — Они болят каждую ночь. Все что я слышу, это стрельба, крики и приказы, которые отдают мне нечеловеческие голоса.
Она оперлась о подлокотник трона.
— Ты ведь жил с этим до того, как я присоединилась к экипажу.
— Теперь у меня есть ради чего жить, — он встретился с ней взглядом. — И мне есть что терять.
— Как удивительно! — казалось, слова Септима не слишком впечатлили ее, но её глаза вспыхнули. — Даже с твоим ужасающим акцентом, это прозвучало почти что романтично. Твой хозяин снова огрел тебя по голове, поэтому ты так странно говоришь?
Септим не отвернулся, как обычно.
— Выслушай меня. Талос движим чем-то, чего я не могу понять. Он задумывает…что-то. Какое-то грандиозное действо. Пытается что-то доказать.
— Как его отец, — подметила Октавия.
— Именно. И посмотри, что случилось с примархом. Его история закончилась смертью, он принес себя в жертву.
Октавия поднялась на ноги, отбросив в сторону покрывало. Её положение ничем себя не выдавало, а у Септима практически не было опыта в подобных вопросах, чтобы знать, должен ли её живот уже начинать округляться или нет. В любом случае, держалась она непринужденно. Он ощутил мимолетный прилив виноватой благодарности за то, что временами она была сильной за них обоих.
— Ты считаешь, что он ведет нас в последний бой? — спросила Октавия. — Это кажется маловероятным.
— Не намеренно. Но он не хочет командовать этими воинами и не хочет возвращаться в Око Ужаса.
— Это всего лишь твои догадки.
— Возможно и так. В любом случае, это не имеет значения. Скажи мне, ты хочешь, чтобы наш ребенок родился на этом корабле, чтобы ему была уготована такая же жизнь? Ты хочешь, чтобы его забрали в Легион и превратили в одного из них, или чтобы он рос во тьме этих палуб, лишенный солнечного света на всю жизнь? Нет, Октавия, нам нужно убираться с «Эха проклятия».
— Я навигатор, — ответила она, хотя в её взгляде уже не было веселья. — Я была рождена, чтобы плавать среди звезд. Солнечный свет не так уж и нужен.
— Почему это звучит для тебя как шутка?
Не те слова. Он понял это, как только они сорвались с его губ. Взгляд Октавии вспыхнул, а улыбка стала натянутой.
— Это не шутка для меня. Я всего лишь возмущена твоим предположением. — за все время, проведенное здесь, она никогда прежде не говорила как аристократка, которой когда то была. — Я не настолько слаба, что меня нужно спасать, Септим.
— Я не это имел ввиду, — вот тут-то и заключалась проблема: он и сам не знал наверняка, что именно он имел ввиду. Он даже не хотел озвучивать свои мысли.
— Если бы я захотела покинуть корабль, — начала она, понизив голос, — как бы мы это сделали?
