Грэм Макнилл - Космодесант: Ангелы Смерти
Игнатий вновь сморщил губы, обдумывая ответ.
— Я могу закрыть самые большие, — наконец сказал он. — Увы, я боюсь, что момент твоего триумфа над орочьим вожаком придется дополнить еще несколькими орками. Закрыть новые шрамы здесь… — он провел пальцем по спине магистра ордена, — и здесь.
Пальцы Игнатия легко пробежали по прекрасно выполненной картине, запечатлевшей момент великой битвы, когда цеп Аргентия обвился вокруг шеи орочьего вожака.
— И рассказать всем, что я уничтожил зеленокожих больше, чем на самом деле? Ложь, мой старый друг?
— Не ложь, мой господин! — возмущение Игнатия было почти ощутимо. — Художественная вольность. И, кроме того, побольше орков это всё же ближе к истине.
— Лесть, старина?
— Правда.
Комнату окутала уютная тишина, когда Игнатий приступил к возвращению шедевра в некое подобие былого величия. Игла тихо жужжала, быстро вгоняя под кожу Аргентия чернила и вызывая к жизни исчезнувшие сцены великой битвы.
Все годы, что существовала связь магистра и слуги, она была выстроенная на взаимоуважении. Но Игнатий был уже стариком, а Аргентий — практически бессмертным. Жизнь татуировщика была лишь вспышкой в грандиозной схеме существования космического десантника. Магистр ордена тихонько вздохнул.
— Неприятные мысли, парень? Выскажись мне, облегчи душу.
— Боюсь, что не могу, Игнатий. Не в этот раз.
Всегда всё было одинаково. Каждый сеанс, помимо получения татуировок, был успокаивающим бальзамом для бурного, заполненного войной, существования Аргентия.
— Возможно сможешь в одно из следующих посещений, — сказал Игнатий. Поджав губы, он разглядывал результаты своей работы. — Это займет больше, чем один сеанс. Три, возможно — четыре. Если не смогу я, то работу завершит Риалл.
— Её завершишь ты, Игнатий. Считай это приказом, — Аргентий почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Ну-ну, парень. Может ты сильный и великий, но даже ты не можешь приказать умирающему человеку жить, — Игнатий хрипло засмеялся и хлопнул ладонью по спине Аргентия.
Болезненная голая правда ослепила Аргентия и он ощутил острый укол разлуки. Болезнь, разъедающая Игнатия изнутри, была на своей последней стадии, о чем ему и сказал апотекарий Мал. Мало что можно было сделать для старика, а он мог лишь держать боль в узде. И отказываться от омолаживающих процедур. «Мне не суждена была честь вознесения, — был его спокойный аргумент. — Я приму свою смертную судьбу».
Поэтому Игнатий переносил все тесты, проверки и лечение с поразительным достоинством, уничижая других своей силой и гордостью. На взгляд Аргентия, этот смертный воплощал в себе всё то, за что боролись Серебряные Черепа. Эта татуировка будет его последней историей. И было логично, что она будет на коже магистра ордена.
— А теперь я могу закончить? — Игнатий устроился поудобней, сосредоточился на выступах в коже, сконцентрировался и начал через иглу вводить чернила в огромную спину воина. С непринужденной ловкостью настоящего художника он превращал неприглядные шрамы в орочью кожу. Аргентий знал, что когда он закончит, это будет великолепнейшим воссозданием его великого триумфа, лучшим, чем видел мир. На этой картине битва будет жить, всегда рассказывая о человеке, который обеспечил своё бессмертие среди воинов ордена Серебряных Черепов.
Гай Хейли
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
— Во имя Императора, во имя человечества, и во имя долга, — так начал отпевание капеллан Одон, возглавлявший траурную процессию. Облаченный в стихарь поверх отполированной брони, духовный наставник нес символы своего статуса в ордене, а его голос звучал из динамиков череполикого шлема.
— Император. Человечество. Долг, — повторил хор боевых братьев. Двадцать из их числа замыкали похоронный кортеж, построившись в две шеренги. Один брат нес белый шлем ветерана-сержанта, руки девятнадцати прочих были пусты. Впереди них, храня молчание, со склоненными головами и напряженными мускулами, ступали четверо воинов из взвода Волдона, неся на плечах носилки с облаченным в броню телом сержанта. Не все они сражались под его началом, кого-то перевели в этот взвод совсем недавно, для восполнения потерь среди рядовых братьев, но это не имело значения. Теперь новички были связаны с Волдоном, и неважно, насколько хорошо они знали его при жизни.
Последним, двадцать пятым, не считая капеллана, был сержант Арендон, шедший между носилками и Одоном. На его мрачном лице, не скрытом под шлемом, выделялись черные губы, замаранные пеплом. Сержант не должен утирать их, пока Волдон не обретет вечный покой, и только тогда он, сменив павшего брата, сможет отдать свой первый приказ взводу «Мудрость Лукреция».
— За дело Императора, ради спасения человечества и во исполнение наших клятв, мы бесстрашно отдаем свои жизни, — продолжал Одон.
После этой, как и всех остальных фраз реквиема, декламируемого капелланом, космодесантники спустились на одну ступень, с грохотом ударив бронированными подошвами о камень. Гулкие отзвуки их шагов унеслись вниз, во тьму у корней горы, куда уходила километровая лестница. Остановившись, братья подождали, пока эхо не утихнет и в подземелье не вернется тишина, нарушаемая лишь их дыханием, тихим жужжанием сине-бежевой брони и потрескиванием световой сферы, парящей над головой Одона.
После этого вновь раздался звучный голос капеллана.
— Каждый в ответе за себя, и да выполнят все свой долг. Да не забудется клятва, принесенная Корвоном.
— Мы сами в ответе за себя, и долг наш — исполнять клятву Корвона[1].
Шаг.
Братья приближались к цели, катакомбе Багряного Тысячелетия, глубоко врезавшейся в холодный камень Возносящихся гор. Многие процессии спускались этим путем до них, к другим катакомбам, и ещё многие будут следовать за ними, пока не сгинут Новадесантники и не рухнет крепость их ордена.
— Слава павшим, слава принесенной ими жертве, слава детям человеческим.
— Да правят они звездами вечно.
Шаг.
— Мы возвращаем домой нашего брата, и да упокоится он с миром до дня последней битвы.
— Да признает его Император достойным, и вновь призовет на войну в тот день.
Шаг.
Так продолжалось до тех пор, пока вся процессия не опустилась к входу в катакомбу, идеально прямоугольному проему. Сияние световой сферы было довольно ярким, и космодесантники видели, как в перспективе сходятся в одну точку пол, потолок и стены длинного коридора.
Где-то ещё дальше, у настоящего конца прохода в скале, пара сервиторов прервала работу, ожидая завершения церемонии. Их труд будет продолжаться до тех пор, пока не сменится тысячелетие, и лишь тогда эта катакомба будет завершена, но в тот же час новая погребальная галерея начнет уходить вглубь горы. Уже сейчас в холодных стенах катакомбы можно было насчитать около десяти тысяч смертных лож, часть которых так и останутся пустыми. Не в этом суть.
Одон склонил голову, и братья, все как один, повторили его движение. Они вспоминали сержанта Волдона, то, как он жил и как погиб. Все, кроме сержанта Арендона с зачерненными пеплом губами. Его роль в церемонии сейчас заключалась в том, чтобы смотреть вдаль, во тьму, не озаряемую световой сферой, и размышлять о своем долге.
Прошло две минуты, за которые Арендон ни разу не дал себе моргнуть. Наконец, капеллан запел, и процессия вошла в катакомбу. Хор братьев поддержал панихиду Одона, и коридор дрожал от их голосов, пока они медленно ступали мимо праха павших воинов. Чем дальше двигался похоронный кортеж, тем более сохранившимися выглядели останки: от праха к обломкам костей, к цельным пожелтевшим скелетам и от них к высохшим мумиям. Вслед за мумиями начались медленно иссыхающие в асептическом воздухе катакомбы тела и, наконец, выглядящие совсем недавними трупы. Они покоились на своих каменных ложах без какого-то определенного порядка, каждого воина просто укладывали на самое близкое к входу свободное место. Процессия остановилась, и Одон, завершив песнопение, заглянул внутрь подходящей ниши.
— Звания, взводы и роты не разделяют нас в залах мертвых.
— В жизни мы братья, и в смерти мы братья, — ответил хор.
Затем капеллан завел процессию в отдельную комнату с левой стороны коридора. Четверо братьев опустили носилки на каменный пол, и с великим почтением воины взвода «Мудрость Лукреция» разоблачили тело Волдона, заботливо передавая по цепочке снимаемые части доспехов.
Теперь Волдон лежал перед ними, обнаженный, густо покрытый татуировками от щиколоток до бритого затылка. Брат, державший болтер сержанта во время снятия доспехов, вновь вложил оружие в его руки.
— Узрите раны, сгубившие его, и крепко запомните их, ибо однажды подобные им пронзят плоть каждого из нас, — произнес Одон.
