Натан Лонг - Проклятие Валнира
Только когда Альбрехт подвел ее к Вирту, Райнер заметил хоть что-то похожее на проявление человеческих чувств. Барон протянул ей уздечку и поцеловал руку, а она улыбнулась и нежно погладила его по щеке. Райнер усмехнулся. Вот, значит, не такая уж она и холодная. Э-э-э, интересно, как же Альбрехт решился оставить женщину, которая ему столь дорога, в такой сомнительной компании?
Когда все сели на лошадей, Альбрехт повернулся к ним:
— Скачите скорее, возвращайтесь быстро. Помните: если все выполните, будете богачами, а если предадите — убью вас, как собак. А теперь — вперед, и да взирает на вас око Зигмара!
Он отсалютовал. Вирт пришпорил коня и дал сигнал трогаться. Только капитан, Эрих и Райнер отсалютовали в ответ.
Путь пролегал по грязной разбитой дороге среди полей. Вдалеке виднелся темный лес. Начало моросить. Путники потянулись к вьюкам за плащами с капюшонами.
Халс ворчал вполголоса:
— Вот вам и доброе предзнаменование, это уж точно.
Дождь шел всю ночь, дороги окончательно развезло. В Остланд пришла весна, как всегда холодная и сырая. Путники ехали безлунной ночью, закутавшись в плащи, стуча зубами, поминутно утирая носы. Пульсирующая боль от клейма оказалась лишь первой в долгой череде неприятностей, список которых, мысленно составляемый Райнером, становился длиннее с каждой милей. Вокруг было не видно ни зги. Мрачно чернели леса, и только раз, когда они проезжали через поле, где снег постепенно превращался в серую кашу, было достаточно светло, чтобы хоть что-то разглядеть на расстоянии.
Это были дикие и пустынные места. Смоллхоф находился среди болот на восточной окраине Империи, где сплошь были леса, лишь изредка перемежаемые небольшими поселениями. Впрочем, здесь казалось относительно безопасно. Волна Хаоса достигла высшей точки и отступила обратно на восток, оставив за собой опустошенные земли; здесь больше не встречались даже бандиты и звери, которые обычно досаждали жителям близлежащих ферм и городков. На пути попалось несколько хижин, превращенных в почерневшие развалины.
Перед самым рассветом, когда Райнер уже клевал носом в седле и начал было крениться на сторону, Вирт приказал остановиться: река. Он провел их в небольшую сосновую рощу, где было темно, как в пещере, но зато земля оставалась сухой.
Вирт быстро спешился:
— Отдохнем здесь до рассвета. Палаток не разбивать. Спать в полном вооружении.
— Что? — переспросил Райнер. — До рассвета же только час.
— Его милость сказал, что время имеет решающее значение. Выспитесь, когда к вечеру разобьем лагерь.
— Опять ехать весь день? — простонал Халс. — Моя задница этого не вынесет.
— А что, лучше, чтобы твоя задница раскачивалась в петле? — мрачно спросил Вирт. — Значит, так. Всем лечь. Уркарт, помоги.
Пока они расседлывали коней и подкладывали под голову спальные мешки, Ульф и Вирт поставили небольшую палатку для леди Магды, там была даже складная койка. Когда все было готово и леди прошествовала в палатку, Вирт лег у входа.
— Не дергайтесь, капитан, — сказал Халс, — не надо нам ничего. — Он засмеялся и ткнул Павла локтем в бок. — Понял? Не нужна нам эта монашка!
— Угу, — устало согласился Павел. — А теперь спи, дурень. Кровь Зигмара, уж не знаю, что болит сильнее — рука или зад.
Райнер внезапно проснулся. Ему снился очень правдоподобный кошмар: Кронхоф, печально знаменитый ростовщик из Альтдорфа, буравил его левую руку плотницким сверлом в наказание за неоплаченные долги, когда кто-то начал колотить в железную дверь. Он открыл глаза и увидел, что находится в сосновой роще, но боль и грохот никуда не делись. Потом он вспомнил, что заклеймен, а источником шума оказался Вирт, который молотил котелком о скалу и орал:
— А ну, подымайтесь, красавчики! Впереди долгий день!
— Он у меня ща слопает этот долбаный котелок, — проворчал Халс, хватаясь за голову.
Райнер с трудом поднялся на ноги. Дело было не в долгой скачке — он же был пистольером, конным стрелком, и считай что родился в седле. Но от недосыпа кости словно свинцом налились и немилосердно тянули вниз. Боль в руке, казалось, охватила и голову, которая пылала, тогда как все остальное тело замерзло. Глаза болели. Зубы ныли.
Но еще хуже криков Вирта и грохота его котелка была его противоестественная бодрость. К досаде Райнера, этого типа совсем не беспокоил недостаток сна. Леди Магду, похоже, тоже. Она спокойно ждала у палатки, сложив руки на груди, чистая и отутюженная, как после утренней молитвы. Под чутким руководством Вирта все наспех перекусили хлебом, сыром и элем и продолжили путь. Последними оседлали коней Павел и Халс, которые причитали и стонали, словно садились без штанов в колючий терновник. В итоге отряд отбыл через полчаса после пробуждения.
Дождь прекратился, но солнце так и не показалось. Небо было от горизонта до горизонта невыразительного серого цвета, словно над миром навис гигантских размеров оловянный поднос. Они плотно закутались в плащи и пригнулись, спасаясь от сырого весеннего ветра, продолжая путь к Срединным горам, которые поднимались из-за казавшегося бесконечным леса, словно острова в зеленом море.
Наконец поросшие кустарником пустоши востока остались позади, лес стал гуще и на пути попалось несколько деревень, совсем крохотных, едва поднимающихся над зимним полем. Вообще-то, эта картина должна была обрадовать людей, надолго разлученных с домом, но на деле лица путников не выражали ни малейшего удовольствия. И немудрено: деревеньки превратились в развалины, разграбленные и сожженные дотла, среди которых, словно странные игрушки, валялись гниющие тела. Кое-где еще клубился дым: теоретически война уже несколько месяцев как закончилась, повелитель Хаоса Архаон и его орды наконец были изгнаны из Кислева, но бои шли и, в общем-то, прекращаться не собирались. Бескрайние леса Остланда могли укрыть целые армии, и по нему бродили в поисках еды и легкой добычи банды мародеров из числа оставленных бежавшими соотечественниками. Основная же масса норсов, как было принято считать, отступила к Срединным горам и осела там: им пришлись по нраву заснеженные вершины.
Еще не оправившись от решающего сражения, Империя не могла себе позволить реорганизовать армию и направить ее на борьбу с этими стервятниками, так что задача сия стояла перед местными феодалами, которым и без того приходилось непросто, и потрепанными гарнизонами их вечно осаждаемых замков. Но здесь, в этой всеми забытой глубинке, признавали лишь власть Карла-Франца, и жителям деревень приходилось заботиться о себе самостоятельно или гибнуть. Последнее случалось значительно чаще.
В одном поселении на частоколе гнили отрубленные головы. Тела разлагались где придется — хоронить их было уже некому. Над колодцами, амбарами и хижинами витал запах смерти.
К полудню они проехали мимо храма Зигмара. Перед ним был распят старый жрец, ребра его были вывернуты и легкие хлопали на ветру, словно крылья. Павел и Халс выругались вполголоса и сплюнули, чтобы отвратить несчастье. Эрих выпрямился в седле, на скулах его загуляли желваки. Франц вздрогнул и отвернулся. Райнер осознал, что мечется между желанием отвернуться и глядеть во все глаза. Он никогда особо не жаловал жрецов, но на подобные зверства ни один житель Империи не мог взирать равнодушно.
Уже когда они пообедали не спешиваясь, из-за облаков показалось мутно-водянистое солнце, и настроение путников немного улучшилось. Лес отступил от дороги, и какое-то время они ехали по болотистой территории, покрытой тростником и еще не до конца растаявшими сугробами, от которых растекались змеистые ручейки. Все потихоньку разговорились, и Райнер не без интереса отметил, что обозначилось определенное разделение на группы. Его слегка удивило, что Павел и Халс, остландские фермеры, в жизни не покидавшие родных краев, пока их не призвали в армию, поладили с тильянским наемником Джано. Типичная замкнутость крестьянина, которому даже Альтдорф казался «заграницей», а любой чужеземец — недостойным доверия, отступила перед общностью пехотинцев, и скоро эти трое с хохотом рассказывали друг другу, как сгнил провиант, в каких халупах приходилось останавливаться на постой и какая зараза командир.
За ними ехали маленький Франц и гигант Ульф, переговариваясь вполголоса, — их явно объединяла необходимость противостоять всеобщим насмешкам. Кавалькаду замыкали Густав и Оскар, мрачные и молчаливые; попутчики явно избегали общения с ними.
Вирт ехал впереди рядом с леди Магдой. Они тоже не проронили ни слова: Вирт был постоянно настороже, а леди Магда демонстративно игнорировала всех, уткнувшись носом в толстый фолиант в кожаном переплете. Райнер следовал же за ними — увы, рядом с Эрихом. Кроме леди Магды, только рыцарь был равен ему по положению. Райнер оказался единственным узником, которого тот мог признать равным себе и снизойти до общения с ним, и, хотя он сам предпочел бы распевать кабацкие песни и балагурить с Халсом, Павлом и Джано, Эрих прилип к нему намертво и болтал не затыкаясь:
