Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
— Это печально, — сказала она между двумя ломтиками севрюжины, что ей понравилась особенно, — на войне убивают…
— Кому нужна опасность, — ответил я, — должен идти в политику, как вот пошел я. Там еще опаснее и непредсказуемее. На войне убивают лишь однажды, в политике — много раз.
— Но вы побеждаете и в войнах, — напомнила она. — Как вам так удается?
Я ответил скромно:
— Нельзя просить у Господа победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом, но я… умею. Конституция, не странно ли сидеть в закрытой комнате с голой… простите, обнаженной женщиной и говорить о войне?.. Давайте поговорим о ваших ланитах… э-э… персях! Перси — это вот эти штуки, позвольте потрогать… ах, что за волшебство!.. Их галантно называют еще сиськами, это на языке гурманов, они у вас бесподобны! Даже не знаю, как вы так делаете?
Она застеснялась, даже чуть повела плечами, словно стараясь их скрыть, из-за чего они сжались и выпятились еще сильнее, так и просясь в мои жаркие и ждущие ладони.
— Ну что вы, сэр Ричард, — прошелестела она скромно, — они сами такие выросли…
— Везет же, — сказал я искренне. — Сколько замечательных женщин остаются плоскими, как доски! И всю их замечательность не замечают, если не торчат перси. Несправедливо.
— Несправедливо, — довольно промурлыкала она. — Но что делать, Господу виднее, кому что дать… Ой, что это такое красивое?
— Тоже съедобное, — ответил я. — Пробуйте! Это же такое счастье, сидеть с незнакомой женщиной обнаженными и жрать в свое удовольствие!.. Как много люди теряют, не умея вести себя естественно и в свое удовольствие!
Она мягко улыбнулась, я видел в ее глазах настоящий интерес.
— Сэр Ричард, а вы в самом деле умеете вести себя, как хотите, а не как от вас требуют… обстоятельства.
— Сперва было трудно, — признался я. — Все мы кого-то изображаем, что-то доказываем, боимся уронить себя… Возьмите теперь вот эти пирожки, это переходное к сладостям. Здорово? Я до сих пор к ним не привыкну, хотя жру с детства.
Она откусила пирожок и в восторге закатила глаза.
— Бесподобно!
Я снова подлил ей вина.
— А с этим?
Глава 12
И все-таки, чтобы завершить все так же блистательно, а не портить банальной вязкой, мы все сожрали, почесали языками, после чего я помог ей по-братски зашнуровать на спине платье, и она тихонько выскользнула в коридор.
Но теперь точно не спится, пришло запоздалое сожаление об упущенных возможностях. Воображение мгновенно нарисовало их столько и в таком жарком разнообразии, что хватило бы на месяц, а ночь все еще теплая и насыщенная пряными запахами, зараза, а тут еще эта севрюжина разожгла страсть, никогда бы не подумал, вроде бы рыба, от нее такого предательства не ждал, думал, только мясо способно на такие подлые шуточки.
Я тихонько вошел в личину исчезника, выбрался наружу, а там прокрался на открытое пространство, откуда шуганул в небо с такой мощью накопленных сил, что внизу поднялся ветер.
Когда шел на скорости под самыми облаками, стараясь не пропустить ни огонька на темной земле, вспомнил, как однажды летал, это еще в самом начале, вне, так сказать, материальной оболочки.
Странное ощущение — никаких усилий, кроме мысленных, можно бы снова попробовать так, земли внизу проплывают вроде бы почти те же, где летел тогда…
…с другой стороны, тогда я рисковал больше. Во-первых, в астральном теле был так же уязвим, если не больше, чем в материальном, к тому же реальное тело лежало абсолютно беспомощное, и если бы меня вдруг кто разбудил до того момента, как душа вернется…
Я зябко передернул плечами, из-за чего провалился на несколько ярдов, словно попал даже не в воздушную яму, а в воздушный овраг, раздраженно каркнул на такого дурака, но полетел уже на этой высоте, так рассматривать ночную землю удобнее.
Вообще-то главную задачу выполнил: вблизи никаких крупных сил Мунтвига, две большие армии в неделе пути слева и одна достаточно крупная справа, до нее почти столько же. Нерационально их ориентировать на перехват, не успеют, а когда доползут сюда и соединятся в одну грозную силу, мы будем уже у стен… нет, даже себе пока нельзя называть это место.
Да и не пошлет Мунтвиг их за нами, заподозрив, что это и является нашей основной целью: затормозить победоносное наступление, оттянуть крупные силы с главной линии фронта, заставить бороться с партизанским движением, что позволит Югу собраться с силами перед лицом такой угрозы и наконец-то организовать сопротивление.
Внизу заблистали огни, я присмотрелся: город, довольно большой, с одной стороны крепостная стена, с другой — свободное пространство даже без рва или каких-то защитных сооружений, во многих домах еще горят огни.
Город почти прямо на пути нашего войска, через несколько дней достигнем, что-то в нем тревожно знакомое, хотя я никогда вроде бы его не видел… по крайней мере вот так, сверху…
Словно некая сила заставила сложить крылья и пойти в пике, а недалеко от земли я выровнялся, прошел в бреющем полете над высокой травой и приземлился недалеко от блестящей в лунном свете дороги.
Везде тихо, я переполз в личину человека и пошел к воротам, еще не решив, стучать или же попытаться пробраться лисичкой.
К воротам идет хорошо накатанная дорога, лунный свет прячет в черной тьме глубокую колею, зато ярко высвечивает утоптанную до твердости камня землю.
В сотне шагов от ворот мрачно чернеет раскидистое дерево, я рассмотрел там человека в тени ветвей, он внимательно присматривается к часовым, что прохаживаются по стене.
Я подошел сзади на цыпочках, он вздрогнул и обернулся, глаза расширились в страхе и недоумении.
— Ты кто? — вскрикнул он. — И что здесь делаешь?
— А ты? — спросил я.
— Я спросил первый! — сказал он с чувством полнейшего превосходства.
— А мой меч у твоего горла, — напомнил я.
Он взглянул на острый кончик, что почти уперся ему в кадык, сказал примирительно:
— A-а… ну ладно, я тут мимо проходил.
— Ну и проходи дальше, — сказал я.
Он медленно отступил, держа руки на виду, некрасивое лицо чуть дрогнуло в улыбке.
— Благородный, да?.. Берегись, благородный…
— Что, — спросил я, — ударишь в спину?
Он изумился:
— Зачем?.. Ты мне ничего плохого не сделал. Но люди в этом городе подлые.
— Как называется город?
— Вифли, — ответил он, помедлил, глядя, как окаменело мое лицо, сказал почти с сочувствием: — Вижу, сам о нем слыхал.
— Да, — ответил я мертвым голосом. — Слыхал. На своей шкуре. Этот город будет уничтожен! На то Божья воля, которую мы обязаны выполнить.
Он вздрогнул, напрягся всем телом.
— Это что?.. Тебе видение?
— Еще какое, — ответил я гробовым голосом и пошел к воротам, чувствуя, как мои плечи сгибаются от тягостных воспоминаний, когда мне и моим людям отказывали в куске хлеба и глотке воды, а за спиной ехали хохочущие люди короля Хайбиндера и наслаждались нашим унижением и мучениями.
Городские врата закрыты на ночь, пытаться в них стучать и просить впустить — себе дороже, просто утащат наглеца в тюрьму для выяснения.
Я прошелся в темноте вдоль стены, прислушиваясь и всматриваясь, обходить весь город не хочется, в личине птеродактиля торопливо взмыл, перелетел через стену за спиной прохаживающегося стражника и тут же плюхнулся вниз, затаившись в тени.
Стражник обернулся, заслышав или ощутив что-то, хотя летаю бесшумно, как летучая мышь или сова, замер, прислушиваясь.
От башни кто-то крикнул лениво:
— Ты чего?
— Да как-то ветром пахнуло, — ответил тот недовольно, — словно вот такенный филинище пролетел прямо над головой!
От башни донесся хохоток:
— А ты не знал, что они летают только ночью?.. Иди сюда, тут факел, уже не обжулишь, как в прошлый раз. Кости с тобой?
— Да…
— Крапленые?
— Да пошел ты…
Я выждал, когда шаги удалились, перетек в людскую личину и, прячась в тени, начал удаляться от стены, перебегая под нависающими над узкой улочкой навесами.
Через три на четвертую увидел знакомый дом, здесь мы ехали с Каффаэлем и сэром Смитом, показывая горожанам мой плащ с гербом герцога Лют-келенбергского, гранда Кастилии, конунга Хельнурга и графа Акваний, верховного сюзерена герцогства Пуатье, а за нами двигались торжествующие и нагло хохочущие сыновья короля Хайбиндера с многочисленным отрядом рыцарей…
Мы двигались через весь город, из каждого дома за опущенными шторками прячутся жители и смотрят со злорадством.
Сердце мое застучало чаще, а дыхание пошло горячее, как у дракона. Жгучая, просто испепеляющая ненависть поднимается даже сейчас, кулаки сжимаются до скрипа кожи…
Каффаэль молча молился, Смит зло сопел, а я тогда, помню, как сейчас, поднялся на стременах и прокричал страшным голосом: «Да будет проклят город, где у жителей нет христианской жалости… Да покарает вас Господь!.. И еще обещаю всем, я вернусь. Я вернусь однажды, и это будет страшный день!»
