Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины
Оставшись без камня, она убедилась, что всего лишь простая смертная. Поначалу это не пошло ей на пользу, но теперь, получив камень назад, она успокоится и усвоит урок. Если она признает равенство их происхождения и его превосходство как мужчины, то и он будет относиться к ней со всем почтением, любовью и заботой, которых она заслуживает.
Обо всем этом у Торварда было время подумать и по пути, и в гостях у Роллауга конунга, где он остановился на три дня. Роллауг с семьей и дружиной с удовольствием еще раз выслушал всю сагу о сватовстве из первых рук, но самое главное – обмен обличьями – Торвард не обсуждал и сейчас. Это должны были знать только он и Эрхина. И Роллауг, угадав его желание, держал свои догадки при себе и даже наедине не задавал вопросов.
Но весь замысел целиком он отнюдь не одобрял. За семь лет власти над страной Роллауг поднабрался кое-какой серьезности и теперь видел в этом походе гораздо больше опасностей, чем выгод.
– Ты делаешь глупость! – старательно убеждал он Торварда. – Я готов тебе помочь, но ты делаешь глупость. Приятно иногда одолевать врагов, но тащить их потом в свой дом и тем более в свою постель – очень глупо. Ты что, забыл сагу о Гудрун и Атли? Хочешь однажды поужинать мясом собственных детей, а потом проснуться с перерезанным горлом… в Валхалле?
– Да, а еще неплохо вспомнить вашего покровителя Тора! – говорила жена Роллауга, кюна Хладгуд, одна из тех женщин – и красивых, и умных, которые вообще так редко встречаются. – Помнится, свой украденный молот Тор получил «в свадебный дар», когда притворялся невестой великана. А великан тут же получил этим молотом по голове. Ты не боишься, Торвард конунг, что, когда фрия Эрхина получит свой амулет и свою силу назад, она первым делом сделает с тобой что-нибудь нехорошее?
– Но я ведь буду ее мужем. А она уж непременно разгневает Богиню, если попытается извести собственного мужа!
– Тебе станет от этого легче? Она упряма, как я поняла по твоим словам. Возможно, она скорее предпочтет погибнуть с тобой, как Сигне с Сиггейром,[10] но по собственной воле, чем принудительно жить с тобой!
– Это ее самолюбие не может со мной жить! – понизив голос, доверительно сказал Торвард кюне Хладгуд. – А все остальное очень даже может. И хочет. Я проверял.
– А если самолюбие для нее важнее всего остального?
Торвард пожал плечами. Все это верно, но не в его власти было что-то изменить.
– Ну, да! – Роллауг сам за него ответил. – «Часто бывает мудрец безрассудным…» Но ты упрям, как тролль, и не мне тебя переделывать. Но я бы на твоем месте не стал разрываться между двумя врагами. У моей жены осталась еще одна незамужняя сестра. Гроа, двадцать лет, красивая, знатная и неглупая. Хотя, конечно, до фру Хладгуд ей далеко, но что делать, она одна такая на свете. Плюнь на эту валькирию с горы и женись на Гроа. Будем родичами.
– Мы с тобой и так братья. – Торвард повернул к нему руку внутренней стороной, где ниже локтя виднелся шрам от пореза семилетней давности. – А на фрию Эрхину я не могу плюнуть. Иначе всякий мелкий тролль в Морском Пути будет плевать в меня.
– Через море не страшно.
– Да, но я-то не собираюсь остаток жизни сидеть дома. Мне двадцать пять лет, и еще хотя бы столько же я намерен прожить. С незаплеванным лицом.
Гроа, та родственница кюны Хладгуд, о которой Роллауг упоминал, тоже жила сейчас в их усадьбе. Торвард часто видел эту высокую, как ее сестра, тонкую, изящно сложенную девушку, с узкими плечами и маленькой головкой, украшенной длинной волной очень светлых, почти белесых волос с легчайшим серебристым отливом. Личико у нее было милое, говорила она мало, но редкие ее слова позволяли надеяться, что она отнюдь не глупа. Чинно помалкивая, она, однако, тайком бросала на Торварда весьма любопытные взгляды и не смущалась, если он их ловил. Все понимали, что замыслы своего родича-конунга она целиком одобряет. Но Торвард, как ни соблазнительно было бы такое родство, не шел навстречу соблазну. Его ждала Эрхина, рядом с которой йомфру Гроа выглядела как курочка возле орлицы.
Пока фьялленландские корабли шли вдоль берегов острова Туаль, прибрежное население разбегалось в страхе, уверенное, что это какие-то чужаки идут захватить и разграбить их, оставшихся без привычной защиты. В устье Даны их уже ждала целая стая кораклей, полных вооруженными воинами. Доказывая, что не все мужчины острова Туаль ушли за славной смертью во Фьялленланд, маленькие коракли отважно напали на большие боевые корабли, не устрашившись ни драконьих пастей, ни разноцветного ряда щитов. Но все их нападения были отбиты с более высоких бортов копьями и стрелами, многие коракли перевернулись, остальным пришлось отступить.
Задержав два из них, Торвард конунг предложил им передать фрие Эрхине, с чем он прибыл. Выбор ей предлагался простой: или она принимает конунга фьяллей со всем почетом для мирных переговоров, либо выставляет войско, с которым он готов сразиться на море или на суше. А уж исход битвы решит, кому отныне будет принадлежать остров и все, что на нем. Конечно, выражения его речи посланцы смягчат ради почтения к своей госпоже, но смысл оставался ясен. Уже зная Эрхину, Торвард понимал, что «принять с почетом» своего врага для нее само по себе будет унижением, а само согласие на переговоры будет означать ее проигрыш.
Пристав затем к берегу в устье реки, фьялли вытащили корабли и разбили стан. Зная, где начинается «ночная земля», Торвард указал безопасное место и велел устроить из вытащенных кораблей нечто вроде крепостных стен, окружив ими площадку.
Первый день, ночь и утро прошли в ожидании. Сменялись дозоры, свободные от стражи отдыхали или упражнялись, не смущаясь тем, что туалы наблюдали за ними со всех окрестных холмов.
На вершине Холма Яблонь это время проходило бурно. Как в священные праздники переломных точек года, день и ночь стерли свои границы. Неожиданное появление врага так потрясло фрию Эрхину, что она не ложилась всю ночь. До утра в Доме Четырех Копий горели огни и продолжался неумолчный спор многих голосов. Уже само то, что вместо Коля с его дружиной к берегам острова явился Торвард конунг, означало самый печальный исход поездки за «глазом богини Бат». Перед троном фрии лежали «подарки» от конунга – щиты и шлемы Коля, Фомбуля и Фуиля. Эрхина смотрела на эти осиротевшие шлемы с таким же чувством, как если бы перед ней выложили отрубленные головы воинов.
Она видела шлем, который сама подарила Колю, но почти не помнила своего священного супруга. Всеми мыслями ее опять завладел тот, кого она считала навек забытым. На этом самом месте, перед Троном Четырех Копий, она впервые увидела его – о, если бы знать, какие тяжкие страдания принесет в ее жизнь эта встреча! Разве это ей обещал тот восхищенно-теплый взгляд его карих глаз, который даже сейчас, в воспоминаниях, вызывал какую-то мучительную, томительную, унизительную и сладостную дрожь, за которую Эрхина себя ненавидела, но которой не могла подавить! Здесь же она услышала о его сватовстве, пережила разочарование, обиду на это дерзкое, невозможное желание! Как язвили ее тайные сомнения, влечения, несбыточные мечты, сожаления… Как решительно она отвергла их, как торжествовала победу над ним и над собой! Отсюда, с этого трона, она указала на Фьялленланд Красным Копьем Юга. Он был побежден, его сестра была привезена сюда, и она, Эрхина, говорила с ней о Торварде как о том, с кем покончено раз и навсегда. И она действительно так думала! Полнейшая и беспрекословная власть над Туалем внушила ей убеждение, что действительность подчиняется ее сознанию: если она о ком-то не думает, то его все равно что не существует. Ведь еще никто из тех, о ком ей угодно было не думать, не смел сам напомнить Богине о себе. Торвард оказался не так послушен, и для Эрхины стало ужасным, неожиданным, оскорбительным открытием то, что не весь обитаемый мир так ей подвластен, как священный остров.
Она изгнала его из мыслей и с тем как бы из числа живых, но он опять здесь! Он явился снова, как мертвец из-под земли, как гром из тучи, явился, чтобы разбить в осколки ее мнимую победу, чтобы потребовать возмещения за свои обиды! Но даже валы Аблах-Брега не были выше и крепче, чем ее гордость и упорство – ничто не заставит ее сдаться! Гнев и негодование терзали Эрхину, как дракон, но больше не было «глаза богини Бат», готового впитать их и освободить ее. Они томили болью каждую частичку ее тела, и она измучилась за эти месяцы.
Но, не склоняясь под тяжестью боли, Эрхина не могла избавиться от еще одного дракона – от страха. При мысли о Торварде она дрожала: ей казалось, что он уже где-то близко, совсем близко, что вот-вот его руки схватят ее, если она немедленно не сделает хоть что-нибудь! Тот, кого она воображала за морями, бессильным и униженным, вдруг оказался у подножия Холма Яблонь, во главе войска, способного захватить весь остров! Она не знала раньше силы этого человека, даже не думала об этом, убежденная, что все силы на свете склонятся перед величием Богини. Но он обрушился на нее, как лавина, и где тот щит, что отразит беду?
