Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус
Я не могу остановить это. Я даже не могу отстраниться от его сотворения, так как продолжаю сражаться и убивать рядом со своими братьями. Я разделяю отвращение Кастигона к Освященным. Я желаю видеть их наказанными за предательство. Я ощущаю растущую жажду их крови. Просто убить их — недостаточно. Они должны быть пожраны. Предатель делает мощный выпад, целясь цепным топором мне в шею. Я уворачиваюсь, ревущее лезвие пролетает в миллиметрах от моей глотки. Моя воля захватывает его скелет и разламывает на куски. Я прилагаю такую чудовищную силу, что осколки костей, словно шрапнель, пробивают сочленения его брони изнутри. Крик его недолгий, но вполне удовлетворительный. Но этого всё равно недостаточно. Я поворачиваюсь к следующему противнику, сияние моего меча прожигает кровавые сумерки. Я наношу диагональный удар, рассекающий Освященного от левого плеча до правого бедра. Я направляю в клинок столько разрушительной энергии варпа, что он проходит сквозь врага, словно на его пути нет ни брони, ни плоти, ни мускул с костями. Кровь окатывает меня, и её вкус, я чувствую, как старое безумие начинает шевелиться.
Нет.
Я делаю шаг от края. Если я попадусь в эту ловушку, то рота утратит последнюю надежду. Я слишком увлечен ближним боем. Мне надо видеть больше, поэтому я расправляю свои варп-крылья и взмываю вертикально вверх. С высоты пятидесяти метров я вижу общую картину нашей битвы. Рядом с башней бурлит котёл сражения Кровавых Ангелов с Освященными. И хотя мои братья всё ещё не подпускают Освященных к башне, защита строения отошла на второй план, уступив жажде тотального вырезания противника. Повсеместно сталкиваются бронированные воины, и я слышу относительно мало выстрелов. Это сражение клинков и кулаков, по колено в крови врага. В тот краткий миг, который я наблюдаю, происходит три обезглавливания. Вдали от этого безумия, я замечаю то, чего не видел ранее, хотя должен был бы искать с самого начала. Я вижу аномалию. Небольшая группа предателей осталась на краю чаши. Они не стреляют. Они заняты делом похуже.
Они колдуют.
В центре этой группы появляется свечение. Это не часть океана красного света, затопившего мир. На самом деле это и не свет как таковой. Это сгусток Имматериума в виде шара. И он растет. Цвет не принадлежит известному спектру. Красный может быть цветом ярости, но этот шар окрашен самой яростью. Его появление невозможно, но не подлежит сомнению. Его существование раскрывает тёмную логику в идиотской стратегии Освященных. Они не вели войну. Они исполняли ритуал. Их самоубийственная атака — часть обряда, как и наш ответ. Мы действовали предсказуемо, как хорошо налаженный часовой механизм. Ритуал вообще мог стать нашим, настолько нетерпеливо мы исполнили предписанную нам роль.
Но всё ещё есть вопрос: чего же хотят достичь Освященные?
С ответом придется повременить. Я устремляюсь к колдунам. Они полностью сконцентрированы на сфере. Они не видят, что я приближаюсь. Они не замечают меня до тех пор, пока я не начинаю их убивать.
Я не действую как псайкер в этот момент. Я не рискну влить ещё больше сил в сферу. Не важно. Я умею убивать и по-другому. Здесь всего четверо колдунов. Все без шлемов. А психокапюшоны — плохая защита от плазменного пистолета. Я выстреливаю, едва мои ноги касаются земли, заряд испаряет голову ближайшего предателя. Теперь их только трое. Один не реагирует. Он остается сконцентрированным на сфере, руки его простерты к ней. Лицо его, представляющее собой карту ритуальных шрамов и рун, застыло в восторженном напряжении. Двое других поворачиваются ко мне.
Они-то себя не сдерживают. Они атакуют с двух сторон зарядами тёмной энергии. Кристаллы моего психического капюшона вспыхивают, нейтрализуя заряды. Губы мои кривятся в презрительной ухмылке. Я поднимаю пистолет. Когда я спускаю курок, заряд ударяет в дуло, выбивая пистолет из рук. Двое предателей приближаются с силовыми мечами наготове. Они знают, что в колдовстве им со мной не тягаться.
Битва переходит на уровень древних поединков. Мы деремся на мечах. Они продолжают атаковать в паре. Я парирую удары, но вынужден обороняться. Уровень их мастерства высок. Они не дают мне шанса на ответную атаку. Энергии варпа окутывают их клинки. Я держу свой под контролем. Это, правда, не даёт противнику никаких преимуществ. Этот меч убивал на протяжении десятков веков, и поэтому безупречен в такой работе. Он жаждет крови предателей, но удобный случай всё не представляется. Колдуны бьются со мной с механической точностью. Я не могу отразить все их удары. Так же, как и моя броня не способна выдержать их все.
Сфера растет. Она обладает гравитационным полем. Будет довольно легко оступиться и исчезнуть в этом ужасном порождении.
Надо как-то выходить из этой патовой ситуации. Предатель слева делает выпад, я позволяю его удару пройти. Клинок пронзает стык брони под моей рукой. Лезвие погружается в мой бок. Я даю ему пройти дальше, после чего прижимаю руку к боку и блокирую меч. Колдун пытается высвободить оружие. Это ему не удается, и он наваливается на меня. У него нет времени, чтобы осознать свою ошибку. Я втыкаю ему меч в глотку, поворачиваю и погружаю ещё глубже. Освященный булькает, кровь пеной выходит из его рта и носа.
Второй атакует, думая, что я отвлекся. Он ошибается. Я использовал расправу над его братом, как приманку. Он бьёт, целясь мне в голову, но я приседаю, вытаскивая меч из мёртвого предателя, и наношу удар вправо. Лезвие клинка настолько острое, что он может пробить керамит даже без энергии варпа, если ударить достаточно сильно. Я бью двумя руками и отрубаю правую ногу предателя прямо под коленом. Он валится на землю. Теперь его легко прикончить.
Я отворачиваюсь от своей добычи к последнему колдуну Освященных. Сфера выросла ещё больше за последние несколько секунд. Я понимаю, что продолжал подкармливать её. Я старался убивать беспристрастно, но это была иллюзия. Я ненавидел воинов, которых сразил. Проливая их кровь, я испытывал удовольствие, пропитанное гневом. Я сражался и сражался, я всё еще пешка в этой игре, до конца играющая отведенную роль. Даже признав эту правду, я не перестану сопротивляться. Я цепляюсь за слабую надежду, что покончу с этой игрой, расправившись с последним колдуном. Я хочу верить, что ещё не слишком поздно.
Когда я приближаюсь, предатель прерывает свое увлечение сферой. Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня. Он улыбается. Прежде чем я успеваю убить его, он погружает свою голову в шар. Ноги его дрожат, пальцы правой руки один раз дергаются. А затем его обезглавленное тело падает на землю. Сфера пульсирует и начитает расти. В отчаянии, я пытаюсь коснуться объекта своей волей. Я пытаюсь разбить его. Я сталкиваюсь с концентрацией ярости, копившейся последние пять тысяч лет. Вся история падения Паллевона может быть прочитана в ней. Ужасающее поклонение шпилю подтвердило, что ярость, высвобождавшаяся при братоубийственной резне, стекалась в это место. Наша битва с Освященными стала венцом этого тёмного дела, последний, необходимый урожай ярости.
И всё же полная картина этого замысла ускользает от меня. Значение статуи окутано мраком смерти.
Моя попытка уничтожить сферу проваливается. Слишком много силы здесь. Коллективные психические силы миллионов отбрасывают меня. Сила жестокости такова, что удар ощущается физически. Я отшатываюсь. Кровь течет из моих ушей. Я знаю, что существо в тенях смеётся надо мной. Ничего уже нельзя достигнуть поддельной сдержанностью, я кричу от бессильной злобы.
Сфера продолжает подниматься, набирая скорость и вырастая в размерах, благодаря идущей внизу бойне. Она летит в сторону верхушки шпиля. В свои последние секунды, она ускоряется, превращаясь в полосу. Сфера врезается в башню.
Закат внезапно заканчивается. Ночь приходит, но не наступает. Её источник — башня. Тьма изливается с кончика шпиля. Она ползет по небу, извивающейся, растущей веревкой тьмы, и она кричит с яростью десяти миллионов загубленных душ. На высоте облаков, она разливается во все стороны, распространяясь по всему небосводу, пока мир внизу полностью не накрывается обсидиановым куполом. На какие-то секунды власть непроглядной ночи абсолютна. Потом свет возвращается, правда, в виде подарочка Хаоса. Воздух начинает рваться. По ткани реальности ползут трещины, извергающие огонь. Но это не настоящее пламя. Это куски жестоких мыслей, которым придали мерцающую форму. Они не просто горят. Они развращают то, что пожирают, затаскивая души глубже в объятия варпа, подпитывая себя агонизирующими сознаниями.
В тот самый момент, когда появляются трещины, раздается звук удара в колокол. Его сопровождает отчетливое ощущение, беззвучное, но огромных масштабов, часов приходящих в движение, надолго остановленных, но запущенных вновь. На поле боя, после тысячелетней паузы, время продолжает свой ход.
