Филип Фармер - Гнев Рыжего Орка
— Я знаю цену, — сказал Джим. — И наличные у меня имеются.
Утром он получил по почте десятидолларовую бумажку с запиской от матери. Он испытал искушение вернуть назад и то и другое, но ему очень нужны были деньги, поэтому он сунул десятку в карман, а записку порвал. И теперь вот половину этой десятки потратит на амфетамин, хотя у него каждый цент был рассчитан. Джим презирал самого себя. И в то же время предвкушал, как встряхнется душой и телом.
Джилмен Шервуд положил руку ему на плечо.
— Есть и другие способы расплатиться, кроме денег.
— Об этом забудь! Последний раз тебе говорю — не пойдет!
Джилмен улыбался отрешенной, надменной улыбочкой, этак свысока. Джим не выносил его замашек и пересиливал себя, прибегая к помощи этого подонка.
— Не отвергай ничего, пока не попробуешь, — сказал Джилмен.
— Господи Боже! Ты уже докапывался здесь до каждого парня и до каждой девчонки! Тебе что, нравится, когда тебя пинают? Это часть твоей проблемы?
— Ну, здесь есть и такие, которые не откажут! Нужен ты мне, Гримсон, как чирей на заднице. Отдам тебе твой заказ в следующий раз, как будем одни. Имей наличность при себе. Нет денег, нет товара.
Как поступил бы Рыжий Орк? Наверно, убил бы Шервуда и забрал весь его запас. Не годится.
Родители Шервуда, хотя и были богаты, много денег сыну не давали. Чтобы добыть еще, ему приходилось приторговывать понемножку. Его отец был стальной магнат. Несмотря на упадок промышленности в районе Янгстауна, он имел долю и в других предприятиях — говорили, будто ему принадлежит половина Бельмонт-Сити. Его единственного сына сама судьба, казалось бы, предназначила быть одним из тех высоких, атлетически сложенных, белокурых отпрысков, что проходят по жизни, не ведая забот и повседневных нужд, одолевающих широкие, немытые, бурлящие массы.
На деле получилось по-другому. И у самых богатых есть проблемы, общие с беднейшими из бедных. Джилмен был бисексуалом со склонностью к своему полу. Если бы его ненавидящий гомиков отец знал об этом, он не так бы рвался сделать сына бизнесменом. Джилмен мечтал стать художником. Шервуда-старшего это ужасало. Он настаивал, чтобы Джилмен получил в Гарварде степень магистра экономики и стал его компаньоном. Хочет сын заниматься живописью на досуге — прекрасно, только не надо хвастаться этим перед людьми, считающими, что все художники — извращенцы. Но стать профессионалом — ни в коем случае.
Джилмен, как и многие его товарищи по группе, взбеленился. Он порезал себе запястья и написал кровью свой автопортрет. Тогда же обнаружилось его пристрастие к наркотикам, и он оказался в психиатрическом отделении Веллингтоновскогр Центра.
Джим посочувствовал бы Джилмену, если бы тот не вел себя, будто наследный принц. И туда же еще, выбрал себе Вольфа для воплощения — Джим считал, что это полная дурь. Да Вольф плюнул бы этому сукину сыну в лицо.
После Джилмена Джим поговорил с Санди Мелтон. Это был первый их настоящий разговор с тех пор, как она вошла в их группу. Она классифицировалась как шизоид, и ей давали карбонат лития. Санди обожала своего отца-белого, хотя видела его не так часто, как ей бы хотелось. Он работал коммивояжером в большой фармацевтической компании с конторой в Бельмонт-Сити. Зато мать-кореянку Санди терпеть не могла. Девочка с раннего детства страдала от того, что в школе ее дразнили «косоглазой», «китаезой», «япошкой», «желтозадой» и «дауном». Ее друзья так не делали, зато другие ребята не стеснялись.
А ведь ее блестящие черные волосы, чуть раскосые глаза и высокие скулы составляли красивое целое. И хотя рост Санди насчитывал всего пять футов два дюйма, у нее были сравнительно длинные ноги, изящная фигурка и пышная грудь. Несмотря на все это, Санди считала себя уродиной. Преодолевая свою застенчивость, она стала энергичным, порой даже чересчур суетливым и напористым менеджером и агентом группы «Хот Вотер Эскимос». Но в периоды депрессии впадала в летаргию, делалась безразличной и пренебрегала своими обязанностями.
Санди не любила мать с самого детства — в основном из-за того, что мать, как ей казалось, не любит ее. Куо Мелтон была угрюмой, неразговорчивой женщиной, к тому же плохой хозяйкой — весь день только и знала, что смотреть мыльные оперы да игровые шоу. Хотя Куо прожила в Штатах двадцать лет, по-английски она говорила очень плохо.
Иногда на Санди находило настроение всем прощать, и она объясняла друзьям, что у ее матери были ужасное детство и юность. В течение многих лет она голодала и была бездомной, пока Эйб Мелтон на ней не женился. В то время она была красивой и искала пути, как бы уехать из своей страны. Отец рассказывал Санди, что Куо по-настоящему любила его, а он — ее, все первые годы их брака. Теперь от этой любви, конечно, ничего не осталось.
Санди разработала уникальный метод вхождения в Многоярусный мир. Она снимала с себя всю одежду, повторяя при этом первое четверостишие буддийской Сутры Лотоса. Потом прижимала ладони к большому, в полный рост, зеркалу у себя в комнате. При этом она произносила заклинание Джима — Ата Матума М'Мата. Два заклинания лучше, чем одно. Минут через семь (семь — магическое и мистическое число), если сосредоточиться при этом на точке в пяти дюймах за зеркалом (пять — тоже мистическое число), стекло делалось мягким, как резина.
Почувствовав, что зеркало стало как желе, Санди начинала быстро бормотать слова песни «Через радугу». Что годилось для Дороти из страны Оз, сгодится и для нее. А три заклинания лучше, чем два.
Ее эктоплазма, как выражалась Санди, просачивалась сквозь ее ладони и проникала через все утончающуюся субстанцию во вселенную, которую Санди себе выбрала. Пройдя на ту сторону целиком, Санди (в виде эктоплазмы) оказывалась в мужском теле. Она давно хотела стать мужчиной, потому что мужчиной был ее отец, и в то же время чувствовала, что такое желание аморально.
Вселенная за зеркалом не походила ни на одну, описанную у Фармера. Она была плоской, и можно было свалиться за ее край, если подойти слишком близко. Обитали в ней одни только мужчины, все белые, и лишь одну женщину гигантских размеров держали под стражей в огромном замке. Она была точно царица термитов, ее насильно кормили медом, вот она и сделалась здоровенной и жирной, с вагон величиной. Царица эта была матерью всего людского населения и рожала по пять мальчиков зараз каждые три месяца.
Раз в год устраивался турнир — Санди очень любила романы о средневековье — и победитель становился любовником царицы и зачинал всех младенцев этого года. Уйдя со своего поста, он должен был помогать всем прежним мужьям нянчить детей, убирать замок, мыть посуду и выполнять всю прочую домашнюю работу, что считалось великой честью.
Санди в лице сэра Сандагряна странствовала по тому миру в поисках человека, который знал секрет вечного счастья. Во время своих странствий она вступала в поединки с бесчисленными рыцарями, добрыми и злыми, и вторгалась в замки злых колдунов и баронов-разбойников. Они, как и все мужчины в том мире, носили маску. Сэр Сандагрян не нашел пока Человека в Золотой Маске, который владел тайной.
Приключения в качестве странствующего рыцаря, какими бы кровавыми и опасными они ни были, помогали Санди обороняться от непосильных порой стрессов Земли. Когда она чувствовала, что достаточно отдохнула от земной жизни, она прижимала ладони к зеркалу и повторяла три свои заклинания в обратном порядке. Желеобразное зеркало кристаллизировалось и в момент полного отвердения впускало эктоплазму Санди обратно в женское тело.
Санди уже добилась некоторого успеха на пути к более сильному характеру и устойчивой сексуальной роли. Она понемногу избавлялась от бурной смены настроений и от привычки уходить в себя. Как и у Джима, и почти у всех в группе, ее личные бесконтрольные галлюцинации медленно уступали место контролируемым галлюцинациям Многоярусного мира.
— Джим, я два раза говорила с отцом, — возбужденно сказала Джиму Санди. — Он всегда поговаривал о разводе с Куо, но это были только слова. Мысль о разводе ему противна. Ну а сейчас он вроде бы дозревает. Он знает, как мне не хочется уходить из больницы и возвращаться домой. Просто ужас. А почему? Потому, что там Куо!
Она никогда не называла Куо матерью.
— Ну а может, ты как-то приспособишься к своей Куо? — спросил Джим.
— Нет. Это возможно, только если она тоже пройдет терапию, как-то изменит себя. Для танго, знаешь ли, нужны двое. А она этого никогда не сделает.
В столовой стоял гам, хотя были там и тихие уголки, где сидели ушедшие в себя. Джим и Санди сели напротив милой, славной и хрупкой девушки по имени Элизабет Лавенца. Ее отчим-извращенец насиловал ее с десятилетнего возраста. Несколько месяцев назад этот монстр, как всегда называла его Элизабет, попытался ее убить за то, что она хотела позвонить в полицию. Она спаслась, засунув телефонную трубку ему в рот и стукнув по голове кочергой. Это были единственные насильственные действия за всю ее жизнь, и она страдала чувством вины за то, что их совершила (у Джима это никак не укладывалось в голове). Потом Элизабет выскочила из дома на улицу. Отчим быстро очухался и погнался за ней. Он душил ее, когда подъехала полицейская машина.
