Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка
Несколько раз подводил стрелку курсора к «ответить».
Курил, роняя пепел на клавиатуру.
Наконец, написал:
«Инна».
Отправил.
О чем тут же пожалел.
Схватил телефон и набрал длиннющее, в несколько частей, сообщение для Ли Мэй. Пересказал ей «Песнь Песней», чуть ли не полностью. И следом еще одно сообщение — из сердечек и смайликов.
Она тут же ответила:
«Вау! Если бы ты был моим мужем, я бы подумала, что у тебя появилась любовница, и тебе немного стыдно передо мной».
Любовница...
Все гораздо хуже — бывшая жена.
«Конечно, нет. Просто я понял, как сильно люблю тебя!»
Забыл ли я Инку?
В Москве она уверяла меня, что забуду, как только встречу «девушку в шелковом платье». Я бы больше поверил, что навсегда излечусь от пьянства, чем в то, что Инкино письмо оставит меня равнодушным.
Иногда мне кажется, что моя тяга к выпивке имеет болезненную природу — сродни чувствам к бывшей жене. И то и другое не доведет до добра, но мне наплевать на мифическое добро. Временами я ухожу в завязку, ищу замену, но это не что иное, как отсрочка и самообман.
Ты можешь не пить месяцами, годами, но ты никогда не будешь свободным. И обязательно вернешься к себе прежнему.
Начинается всегда по-разному. Порой приближение чувствуешь заранее — так, наверное, угадывают грядущий сход лавины: витают в воздухе едва заметные признаки катастрофы.
Идешь по городу, трезвый, в делах и заботах, и все у тебя хорошо. Сразу два издательства написали вдруг «уважаемый» и без привычного «к сожалению». Напротив, вежливо и строго, как завуч в школе, предлагают что-то «обсудить» и «подписать».
Идешь, автоматически отмечая:
вот лежит вдавленная в асфальт пивная пробка;
вот гордое величие полок с выпивкой в магазине «Продукты» — ты видишь их, когда рассчитываешься за пакет кефира;
вот два мужика потягивают у метро пиво «Старый мельник»;
вот синий зонтик уличного кафе с логотипом «Балтики» — «трешка» уже не та, что раньше, но разливная «семерка» вполне ничего... во всяком случае, весной была ничего;
вот запотевшие очки студента-ботаника, как бутылка «беленькой» с ледничка;
вот шибают в нос разносолы в крытом павильоне рынка...
Сглатываешь набежавшую слюну.
Покупаешь к огурцам и маринованному чесноку небольшую плоскую бутылочку.
Для вкуса.
Да и сыро сегодня.
С утра моросит...
Обнаруживаешь себя несколько дней спустя на другом конце города, без обуви, обоссавшегося и замерзшего до полусмерти.
Иногда все случается разом и вдруг — и позднее, отлежавшись в сушняке, психозе и фобиях, вспоминаешь, что же послужило толчком, что обрушило, будто выстрел в горах, твою снежную лавину…
Целую ночь я пролежал, разглядывая зеленый глазок кондиционера у потолка. Сочинял в мыслях ответные письма. Сдержанно-равнодушные. Беспощадно-холодные. Восторженно-глупые. Дважды собирался сходить в ночной магазин за чем-нибудь крепким, из местного бухла, чтобы нажраться и забыться.
Посветлевшее небо образумило — скоро на работу.
Принял душ, в попытке сбросить, смыть напряжение. Пробовал думать о Ли Мэй, но сказались или привычка или возбуждение от письма — кончил я, отчетливо представляя Инку...
Оставалось лишь смириться: я не сумел избавиться от прошлого.
Первое, что сделал утром, — полез проверять почту. Два непрочитанных письма, оба — от «Пэри».
«Да, это я».
Второе чуть больше:
«Я не знаю, как выразиться... Набираю текст и стираю. Снова набираю, перечитываю и опять удаляю все. Сейчас напишу как есть и тут же отправлю. А ты уже решай сам. Сейчас соберусь... Если тебе неприятно общаться со мной, просто не отвечай, ладно? Я ведь не знаю, как ты живешь. Может, влезла в твою жизнь, и совсем некстати... В общем, я рада, что ты узнал меня, очень, правда. А остальное, как ты решишь. Уфф. Вот».
Спрашивал себя не раз — зачем...
Зачем? Я? Ответил?
Не просто ответил, ввязался в переписку со всею готовностью: рассказывал о себе, кропал страноведческие очерки, засылал фотографии, заваливал вопросами и воспоминаниями, ловко и продуманно избегая неудобных и негативных.
Через пару дней пришли Инкины фотографии: за столом в офисе; у кофемашины; возле окна. Повзрослевшая, красивая.
Светлое каре. Знакомые скулы, губы, глаза...
«Хорошо, — убеждал себя, — это не более чем виртуальный роман». Приятная забава. Игра. В конце концов — обычная вежливость.
Любви — той, что была, нет и быть не может.
Любовь сейчас совсем к другой девушке.
«В платье из красных шелков», — тут же вспомнил Инкин шепот в такси.
«Она — далеко. Между нами — равнины, горы, леса и пустыни. Тысячи километров. Надежный барьер».
Я действительно прятался за эти детские отговорки, накрывался ими, как одеялом, с головой.
А потом пришло еще одно письмо.
Одеяло сдернуто, меня скинуло с кровати, я лежу на полу, ошарашенный.
Весной, написала Инна, от их фирмы в Шанхай поедет несколько человек. Что-то там по строительству, я не очень вникал. Подготовка к ЭКСПО. «Расширение братских связей».
Она — в составе делегации: «Мне будет очень приятно, если ты встретишь меня. И вообще — увидеться».
…В тот день я встречался с Ли Мэй. Целовал, обнимал, шептал на ухо, бог знает какие глупости — я ведь правда любил ее. Но, проводив до общежития, шел к себе и думал об Инне.
Я брел по холодной и серой улице, разглядывая возле дверей магазинов и банков каменных львов, кучерявых и пучеглазых. Это ж надо, думал я, столько прожить тут, чтобы только сейчас догадаться, какой еще город, напичканный львами, мог стать побратимом Шанхаю... И усатые драконы, извивающиеся на огромных вазах, — несомненные, хоть и дальние, родственники питерских грифонов...
Иначе и быть не могло.
Инкино появление в моей жизни — всегда напоминает дурной сценарий плохого фильма...
У меня — две женщины. Обеих я люблю.
Я — вангоговский кипарис. Надо мною — луна и солнце...
深思熟虑
Раздумья
...Солнце жарит сквозь толстое стекло, и я задергиваю шторку. Вернее, пытаюсь: чертова тряпка не поддается, где-то ее заклинило.
Да и хрен с ней.
Эка поволокло…
Надо действительно выпить немного.
Совсем немного.
Подзываю официантку и тычу пальцем в пустой флакончик из-под байцзю:
— Еще один.
Принесенную водку я вновь выливаю в стакан и выпиваю уже без всяких «ганьбэй!». Даже запивка не требуется — так хорошо идет на этот раз. Может, на меня опять пялится весь ресторан — народу заметно прибавилось, почти все столы заняты. Мне не до этого — я разглядываю свой стол: серые крошки пепла на скатерти, пара капель темного соуса, скомканные салфетки.
Закусываю курицей и арахисом, отодвигая палочками к краю тарелки крохотные красные колпачки перца — точно так же в армии черенком ложки выгребал из каши крысиное дерьмо. Сдается, что и меня все время кто-то отодвигает на задворки, ad marginem, и я не знаю, что с этим делать. Как шарик на резинке, бестолково мечусь туда-сюда, ударяясь и отскакивая, отбивая себе бока. Слева болит сердце, справа — печень, по утрам болит голова. Осталось подцепить какую-нибудь заразу у девок в массажном салоне, и можно размашисто креститься, показывая доктору больные места.
Я не знаю, не понимаю, почему случается именно так.
Мои мысли постоянно убегают в прошлое. Возвращаются в настоящее и снова откатываются назад, как вода у скалистого берега. То, обнажая, то пряча под шипящей пеной события прошлого.
Точно одинокий Робинзон, тронувшийся умом от нужды и неудач, я брожу по прибрежной кромке, ковыряю ногой песок, перелопачиваю его, просеиваю руками — в попытке понять, где случилась ошибка, надлом... Когда я успел стать антиподом царя Мидаса? Почему все, к чему я ни прикоснусь, в итоге превращается в дерьмо и почему я увяз в нем настолько, что успел обжиться, пригреться и вне его — чувствую себя неуютно?..
Ведь когда-то все было по-другому.
Совсем по-другому.
Взять хотя бы наше путешествие с Ли Мэй.
Короткая поездка на три дня, бегство из шанхайского стекла и бетона в провинциальный пригород.
Я помню каждую мелочь, каждую деталь. Порой мне кажется, что-то появилось позднее, рожденное моим воображением, но какая разница… Ведь я вижу все так, словно это было вчера...
壹场旅行
Поездка
...Вчера, провожая Ли Мэй до общежития, предложил куда-нибудь съездить. Неважно, куда. Легко и радостно согласилась. И вот — настало сегодня: вокзальная суматоха, толчея; сумки, баулы, пакеты; хаос толпы, людское море; мусор на полу, пыль в воздухе; гомон, трели свистков; пуговицы на мундирах распорядителей, красные повязки на рукаве; запах табачного дыма, еды...
Идут, бегут, сидят, курят, едят, прихлебывают из термосов, ругаются, смеются, плюют на серый каменный пол.
