Грэм Макнилл - Адептус Механикус: Омнибус
— Да нам глубоко начхать, кем они были, — выпалил Малкольм, как всегда самый откровенный и прямолинейный из моих рыцарей. Он не вправе говорить здесь такое, но Малкольм всегда пренебрегал ограничениями звания. Сейчас больше обычного.
Я не стал сдерживать его, потому что он скажет то, чего я сказать не смогу.
— Ты думаешь, мы не понимаем, что все это значит? — сказал Малкольм, обвинительно указывая на Кирано пальцем.
— Это именно то чем оно и является, сир Малкольм — спасательная миссия.
— Это чертова самоубийственная миссия, — пролаял Малкольм. — Ради какого-то пыльного хлама! А этот храм уже скорее всего превратился в пищеварительный омут. Это безумие Роланд, чистое, черт возьми, безумие. Механикус с удовольствием пустят Кадмус в расход, чем позволят отделиться от них.
Родерик согласно кивнул, в то время как Антонис и Уильям бесцельно изучали бегущие по гололиту параметры миссии. Гаррат и Вейзи жаждут боя, но они еще молоды и не сталкивались с тиранидским роем.
Если бы они знали каков он, я сомневаюсь, что они испытывали бы тот же энтузиазм.
— Это будет в высшей степени опасно, — соглашается Кирано. — Но с высокой степенью уверенности могу сказать, что храм все еще не тронут.
— Каким образом? — спросил я.
— Потому что ни единый человек или ксенос, не нарушили границ храма со времени падения города.
— Он защищен?
— Да, некоей формой доселе не известного нам энергетического барьера. Есть сведения, что Апостолы специализировались по созданию технологий щитов, таких как: ранние пустотные, ионные технологии ваших Рыцарей, поля Геллера, отражатели, заместители бранов и прочие. Долгое время ходили слухи, что его или ее дух все еще обитает в храмовом коллекторе как программный призрак. Я считаю, что некое неизменное свойство души Апостола поддерживает храм в безопасности.
— Этот апостол все еще жив? — спросил я, пытаясь понять, как такое вообще возможно.
— Думаю, что да, хотя это и лежит за пределами нашего понимания. Никакой четкой связи для разумных предположений нет, но возможно, Апостол существует в виде особого бинарного кода, бесконечно циркулирующего внутри коллекторного устройства, пришедшего с самого Марса. Слишком ценный, чтобы позволить ему исчезнуть, но слишком испорченный, чтобы быть чем-то кроме безумия.
— И это то, ради чего вы просите нас пойти на риск?
— Да.
Я встал из-за контрольной панели стола и одернул униформу, возвращаясь к своим рыцарям.
— Итак, что мы имеем, вы хотите, чтобы мы отправились на Викару, отданный врагу город. Затем вы хотите, чтобы мы нашли храм-кузницу с обитающим там призраком безумного Апостола. Предполагая, что мы все же сможем его получить, нужно будет исхитриться вернуть его обратно в Вондрак прайм?
Кирано кивнул, или не уловив мой язвительный тон или же решив игнорировать его.
— Из всех сил в моем распоряжении, рыцари показали статистически наиболее высокий шанс на успех.
Я вскинул руку вверх прежде, чем Малкольм успел ответить на эту провокацию.
— Мы не в вашем распоряжении, архимагос, — сказал я, ткнув в грудь Кирано пальцем. — Я не для того привел Кадмус в Вондрак, чтобы в очередной раз, связать себя прихотью марсианского священства.
Кирано встретил мой взгляд, оптический имплантат к человеческому глазу.
— Тогда почему вы здесь? — спросил он. — Призывы к оружию не типичны для Кадмус, к тому же Хоукшрауд уже объявили о своей готовности к битве.
— Хоукшрауд? — усмехнулся Малкольм. — Эти голодранцы? Они сбегут даже если вы скажете, что будете бороться со сном.
— Хоукшрауд уважаемый дом, Малкольм, — сказал я. — Их репутация и готовность к бою достойна похвалы.
Малкольм прикусил губу и кивнул, понимая, что переступил черту. В присутствии Механикус, рыцарские дома должны демонстрировать единство между собой.
Я вновь обратился к Кирано.
— Мы здесь чтобы доказать, что вопреки нашей политике снять шестерню, мы все еще высоко ценим Механикус. Ведь мы все служим Императору, вы согласны?
Мгновение спустя: — Конечно, барон Роланд. Так значит, вы пойдете?
— Да, — сказал я. — Дом Кадмус пойдет.
Уязвимости
Помещение, покоившееся сейчас в сердце храма-кузницы, больше походило на клетку, но ее обитатель добровольно заточил себя в ней от окружающего мира. Стены этой камеры покрывала кремовая краска и особое полимерное напыление, препятствующее вокс-прослушке. Она была начисто лишена любых входящих и исходящих портов, ни одного соединения с храмовым коллектором или ноосферой не предполагалось.
Подобно ранним фотографам, нуждавшимся в изолированной от света комнате, хранители данных нуждались в изоляции от информации.
Именно эта ячейка была защищена хуже, чем требовалось Немониксу, но Вондрак едва ли самый высокоразвитый мир-кузница, к тому же, он взял на себя смелость и перемешал ближайшие системы, создав тем самым информационный туман, скрывающий его работу.
Он расположился на полу скрестив ноги, копаясь в персональных файлах дома Кадмус. Изображение за изображением рыцари бежали перед его глазами, вместе с каждым аспектом из их жизней. Некоторые из них были банальны и легко доступны: служебные записи, дислокации, истории семей, все в свободном доступе для того, кто знает, как искать, но особые вещи вроде: психологических портретов, биологических образцов, генетических маркеров — элементы, о существовании которых не известно никому, кроме небольшой группы рыцарей, и уж тем более никому со стороны.
— Ты действительно думаешь, что что-то здесь найдешь? — сказал странно знакомый, и в то же время едва узнаваемый голос.
— Найду, — ответил он. — Кадмус ничем не отличается от остальных. Их уязвимости таятся в людях.
— Типичная марсианская точка зрения, — сказал голос.
— Твоя точка зрения ничем не отличается от этой, — ответил Немоникс, когда дрожащая голограмма, в робе адепта Механикус среднего ранга, вышла на обозрение. Немоникс взглянул на голограмму, проекцию, сотканную из тысяч микропередатчиков, вшитых в ткань его собственной робы.
— Ну да, без сомнений это так, ведь я это ты, как я могу думать иначе?
— Ты это не я, — напомнил Немоникс голограмме. — Ты симуляция меня былого.
Голографический Немоникс не согласился с этим различием: — Только потому что ты систематически лишаешь себя того что делало тебя мной, и превращаешь себя в то что ты есть сейчас, не значит, что я не могу иметь собственных мыслей.
Немоникс рассмеялся.
— Ты понимаешь, как глупо это звучит? Ты не больше чем копия того чем я когда-то был, к тому же, довольно скудная копия.
— И все же, ты держишь меня рядом, — сказала голограмма. — Почему?
— Потому что мне нравится смотреть изо дня в день, насколько далеко я продвинулся с тех пор как произвел инграмный перенос, — сказал Немоникс.
— Это не так, — сказала голограмма.
Устало вздохнув, Немоникс отвернулся обратно к изолированному инфопланшету.
— Ты разработан с зацикленной формой антероградной амнезии, и каждый раз, когда я запускаю тебя, у нас случается одинаковый диалог, — сказал он. — Мы пререкаемся, ты задаешь глубокие вопросы, наподобие — почему я создал тебя и держу возле себя. Я игнорирую это, и мы концентрируемся на текущем задании. Так может быть мы без лишних споров закончим и эту дискуссию подобным образом, и двинемся дальше?
Голограмма сложила руки, и Немоникс снова вздохнул.
— Вот, — сказал он, показывая ему инфопланшет.
— Ты мог бы просто модернизировать мою когнитивную архитектуру, чтобы я ориентировался в функционале ноосферы. — Тогда бы тебе не пришлось показывать мне все это.
— Ни за что, — сказал Немоникс. — Ты изолирован не без причины. Я не могу оставлять информационные следы за собой, а ты оставишь такой след, что даже орк заметит.
Как и много раз до этого, голограмма пожала плечами, и занялась инфопланшетом. Немоникс прокрутил всех рыцарей Кадмус, позволяя своему раннему воплощению, подробно исследовать каждого из них.
Последняя запись была о Антонисе из Кадмус.
— У этого есть потенциал, — сказал Немоникс. — Он уничтожил ступню титана класса "Владыка Войны", прежде чем тот успел раздавить кадианского полковника. Я думаю, он может стать нашим пропуском внутрь.
Голограмма потрясла головой: — Нет, этот слишком типичный, слишком холодный. В нем недостаточно человечности для эксплуатации.
— Тот, кто вступил в бой с ”Владыкой Войны” в доспехе рыцаря, должен иметь эго планетарного масштаба, — сказал Немоникс.
— Не эго побудило его сражаться, а необходимость. Антонис знал, что без полковника Паска, сражение будет проиграно. У него просто не было выбора.
