Марк Гаскойн - Тёмный Империум
Яе выдохнула от возбуждения и привстала с сиденья, в ее глазах сверкало восхищение. Кипселон улыбнулся — старый эльдар все еще ценил простые радости жизни. А мертвый человек был без сомнения радостью жизни.
Человек уперся ногой в песок и, оттолкнувшись, прыгнул в сторону, уходя от удара лезвия, которое серебристо-белой вспышкой мелькнуло около его лица. Любой другой потерял бы равновесие и упал бы в пропитанный кровью песок, но только не ведьма. Она выполнила изящный кульбит, приземлившись на ноги, и крутанулась на каблуках, чтобы встретить жертву лицом к лицу. Но комиссар был уже готов, и быстрее чем смог бы обычный человек, он ударил ладонью в лицо ведьме, ее голова дернулась назад, ярко-алые брызги вырвались из разбитого носа.
Злой свист разочарования понесся с трибун. Кипселон слышал вокруг себя грязные ругательства. Яе вскочила, ее глаза все еще светились от удовольствия — потому что истинная ведьма наслаждается боем вне зависимости от того, кто побеждает. Но остальная публика не была так счастлива.
На арене ведьма перекатилась за один удар сердца, готовая подняться и встретить выскочку-человека, но тот обрушил обутую в ботинок ногу на ее поясницу, придавив ведьму к земле.
— Убей его! — закричал разгневанный зритель. — Убей это животное!
Сотни других голосов присоединились к нему, поднялся рев, который превратился в одобрительные возгласы, когда ведьма, обхватив ногу человека своей ногой, опрокинула его на спину. Она метнулась к жертве, забыв про сеть, готовая снести голову человеку алебардой.
Публика заметила это раньше, чем она: у ведьмы больше не было ее оружия. Оно было у противника. Прежде чем она смогла что-то предпринять, комиссар нанес удар алебардой. Ведьма вскинула над лицом и шеей сеть, зная, что металлические жилы отразят удар и сохранят ей голову на плечах.
Но человек метил не в шею. Ему было наплевать на элегантное обезглавливание — верх мастерства убийцы. Вместо этого лезвие пронзило живот ведьмы и вышло меж лопаток. Когда хлынула кровь, ведьма выглядела неописуемо удивленной, все еще пытаясь осознать, что ее оружие было украдено.
Человек вытащил клинок из тела и поднялся на ноги. Ведьма рухнула на землю, вокруг нее песок начал окрашиваться в красный цвет.
Крики публики превратились в бессловесный вой ярости, который неистово звенел над амфитеатром. Яе все еще была на ногах, неглубоко и часто дыша, ее глаза были распахнуты.
Кипселон поднялся и встал рядом с ней.
— Не бойся — прошептал он ей сквозь шум — Оскорбить меня, так же как и тебя, значит умереть. Я прикажу отдать человека гомункулу. А когда я буду уверен в том, что он больше не выдержит боли, я принесу тебе его шкуру.
Яе не ответила. Ее глаза горели, а на лице было выражение досады. Безмолвным жестом Кипселон приказал своим закованным в черную броню телохранителям забрать человека и унести тело ведьмы.
Увидев приближающихся темных эльдар, человек бросил алебарду ведьмы, вероятно ожидая быстрой смерти в награду за свою победу. Толпа продолжала выть, когда один из воинов оглушил человека ударом копья, и бесчувственное тело утащили прочь, навстречу участи, которую невозможно было даже представить.
Кипселон подумал, что с чужаками всегда так. Они слишком глупы, чтобы понять — лучше им было бы умереть.
* * *
Комната была залита ярким безжалостным светом, лившимся с потолка. Двое чужацких воинов стояли на страже у черной стены. Пол был сделан из металла, его уровень понижался к центру комнаты, где было дренажное отверстие, куда стекали выделения тел. Стены были увешаны кожами, целиком снятыми с людей, вероятно, лучшими из всех, что были сняты палачом за годы. Татуировки были сохранены, и фон Клас узнал эмблемы полков и религиозные тексты, нанесенные на кожи: Катачан, Стратикс, Юрн, даже его родной Гидрафур. Девизы Экклезиархии выведенные замысловатым шрифтом. Примитивные племенные шрамы. Даже зеленовато-коричневая шкура орка, на груди которой были вырезаны символы, обозначавшие количество убитых врагов.
Он посмотрел на себя. Он не был скован. Вероятно, они считали, что один лишь страх удержит его здесь. Они, пожалуй, были правы.
— Я не умру — громко сказал фон Клас, каждое слово подобно удару молота отдавалось в его раскалывающейся от боли голове. — Меня не так просто убить.
Воины ничего не ответили. Дверь между ними открылась с легким шипением, и палач скользнул внутрь. Фон Класу были известны слухи о палачах-художниках эльдарских ренегатов, но только сейчас он начал в них верить.
Эльдар взглянул на фон Класа глазами, которые давно уже провалились так глубоко, что их не было видно, лишь темные глубокие провалы глазниц. Его кожа была мертвенного серо-голубого цвета, растянутая и исполосованная возрастом и немыслимыми пытками, губы ввалились внутрь, как у трупа, нос провалился и исчез, кожа на безволосой голове была настолько тонкой, что белая кость просвечивала сквозь нее.
Мантия, которая скрывала его волочащуюся фигуру, была так же сшита из кож. Он отобрал для мантии лучшие образцы: редкие металлические татуировки, аккуратные медицинские шрамы ветерана Астартес. С пояса, вероятно сделанного из заскорузлой кожи огрина, свешивались множество инструментов, скальпелей и шприцев, странные и таинственные устройства для снятия кожи или для вытаскивания нервных окончаний, будто заноз из пальца. Было и еще кое-что — серебренная сочлененная с рукой перчатка, с медицинскими лезвиями на каждом пальце. Лезвия были настолько острыми, что кислотный свет разбивался на гранях лезвий и в воздух отражались яркие лучи.
За ним находился раб, юная человеческая женщина, одетая в лохмотья, с длинными и свалявшимися волосами, которые когда-то были светлыми. Она быстро трусила за палачом подобно запуганному домашнему животному. У нее было несколько бросающихся в глаза шрамов, палачу нужно было, чтобы она была жива и находилась в здравом рассудке, так как она была его переводчиком.
Палач прошипел несколько слов на своем языке, сухой, будто змеиная кожа язык скользил меж оскаленных зубов.
— Верредаек, гомункул Лорда Архонта Кипселона из Кабала Сломанного Шпиля — запинаясь, начала говорить переводчик на Имперском Готике — хочет, чтобы его… подопечный знал, что он не полагается в своем искусстве на бездушные механизмы. Некоторые гомункулы малодушно применяют машины, которые производят посредственные произведения искусства. Верредаек будет использовать лишь древнее мастерство, которое хранилось палачами Сломанного Шпиля. Он горд этим.
Фон Клас поднялся, его все еще терзала боль. Он был так же высок как стражи, и гораздо выше, чем сморщенный гомункул.
— Я не умру здесь. Я собираюсь истребить каждого из вас — он говорил тем голосом, которым отдавал приказы своим людям. — Я, может, этого не увижу и не буду при этом присутствовать. Но я вас уничтожу.
Запуганная девушка, заикаясь, перевела его слова на язык эльдар. Через нее, Верредаек ответил:
— Хорошо, что ты не сдаешься. Тела и души существ, которые отказываются признавать, что они находятся на грани смерти, подолгу… развлекают меня. Первый надрез будет воистину сладок.
Неуловимым движением у палача в руке оказалось лезвие длинной с указательный палец и острое настолько, что оно будто исчезло, когда его развернули гранью. Палач сделал шаг вперед, кожи его одеяния шелестели, соприкасаясь друг с другом.
— Ты познаешь страх, но знай так же, что ты не умрешь напрасно. Искусство боли продолжает себя через души подобные твоей, их мучения вызревают и продолжаются, и однажды ты станешь частью более грандиозного творения.
Фон Клас перевел взгляд от ножа к невидящим провалам глазниц Верредаека, и тут же понял свою ошибку. Вот как эльдар пытал свои жертвы, не сковывая и не привязывая их. Эти кошмарно пустые впадины, отчетливо освещенные лохмотья сухой кожи, казалось, пригвоздили его к земле и высосали все силы из его конечностей.
Его командиры решили, что из фон Класа выйдет офицер, но он никогда не был выдающимся офицером, никогда не вел атаки, которые опрокидывали армии, никогда не держал строй перед лицом неисчислимых орд. У него были медали, которые обычно вручались всем комиссарам, и ничего больше. Возможно, он успешно командовал бы двадцатью тысячами человек, но Империум сделал из него одного средь миллиона.
Но он выжил в схватке на арене. Он доказал, что для своих захватчиков является чем-то особенным, так что они прислали Верредаека в качестве наказания. И теперь он тоже будет особенным. Он переживет и это. Ему было безразлично, что об этом никогда не узнают. Он все равно должен это сделать.
