Аарон Дембски-Боуден - Хельсрич
Она кивнула, стуча зубами.
Коридор впереди расширялся, заканчиваясь у огромной двойной двери, закрытой, как и все перед ней. На тусклом сером металле на готике было отчётливо вырезано единственное слово.
— ОБЕРОН —
Вот почему Гримальд проигнорировал дрожь Кирии. Он не мог отвести глаз от надписи, каждая буква которой была высотой с Храмовника.
— Я был прав, — прошептал реклюзиарх. — Это он.
Юрисиан уже был у двери. Одной человеческой рукой он провёл по поверхности запечатанных врат, а остальными руками начал работать за терминалом на стене. Его сложность потрясала, если сравнивать с теми, что стояли у предыдущих дверей.
— Он так прекрасен… — в голосе технодесантника одновременно звучали нерешительность и благоговение. — Он так величественен. Он переживёт орбитальную бомбардировку. Даже использование циклонических торпед против ближайших ульев едва ли повредит покрову этого зала. Он защищён пустотным щитом, бронирован лучше любого бункера, который я когда-либо видел… и запечатан… миллиардом или больше отдельных кодов.
— Ты справишься? — спросил Гримальд, проводя бронированными пальцами по букве ”О” на дверях.
— Я никогда не видел ничего столь удивительного и сложного. Это будет всё равно, что нанести на карту все звезды.
Гримальд убрал руку. Казалось, что он не расслышал ответ.
— Ты справишься?
— Да, реклюзиарх. Но потребуется от девяти до одиннадцати дней. И я хочу, чтобы ты прислал моих сервиторов, как только вернёшься.
— Так и будет.
Кирия Тиро чувствовала, как при виде имени слёзы проступают на глазах. — Я не верю в это. Он не может быть здесь.
— Он здесь, — сказал Гримальд, в последний раз взглянув на дверь. — Здесь механикус спрятали Ординатус Армагеддон после Первой войны. Это гробница "Оберона".
Когда они вернулись на поверхность, наручный вокс Кирии затрещал, привлекая внимание, а на ретинальном дисплее Гримальда замигала сигнальная руна.
— Тиро, слушаю, — сказала адъютант в коммуникатор.
— Гримальд. Говори, — произнёс капеллан в шлем.
Это было одно сообщение из двух разных источников. С Кирией связался полковник Саррен, его голос был похож на бессильный плач. Гримальд слушал резкий и повелительный тон Чемпиона Баярда.
— Реклюзиарх,— произнёс Храмовник. — Расчёт Старика был верным, как ты и предполагал. Враг уничтожил улей Гадес с орбиты. Грубая работа. Обычная бомбардировка — электромагнитной катапультой швырнули астероиды на беззащитный город. Чёрный день, брат. Ты скоро вернёшься?
— Мы уже на пути обратно, — сказал Гримальд и прервал связь.
Побледневшая Кирия опустила коммуникатор.
— Яррик был прав. Гадес горит.
Глава девятая
Гамбиты
Враг не атаковал и на второй день. Со стен Хельсрича защитники наблюдали за пустошами — землю затмили корабли и выгрузившиеся кланы орков. Ксеносы разбивали примитивные лагеря и поднимали знамёна в небеса. Всё больше зелёнокожих вливались в орду из приземлившихся транспортов. Из вместительных крейсеров выгружали пузатые развалюхи-титаны.
На город смотрели тысячи грубо размалёванных вражеских стягов с эмблемами родов, племён и военных кланов орков, что собирались броситься в бой.
Имперские солдаты на стенах заметили эмблемы зелёнокожих и отплатили той же монетой. Над укреплениями взметнулись флаги — по одному на каждый полк, дислоцированный поблизости. Развевалось великое множество знамён Стального легиона — охряные, оранжевые, жёлтые и чёрные.
После возвращения с Западного Д-16 Гримальд лично установил штандарт Чёрных Храмовников среди остальных флагов. ”Стервятники пустыни” собрались и наблюдали, как рыцарь вгоняет древко знамени в рокрит, а затем принесли клятву, что Хельсрич не падёт, пока жив хотя бы один из его защитников.
— Возможно, Гадес и сгорит, — обратился Гримальд к солдатам вокруг, — но он горит, потому что враг боится нас. Он пылает из-за того, что зелёнокожие пытаются скрыть своё бесчестье, орки не хотят никогда больше видеть место, где они проиграли прошлую войну. Пока стоят стены Хельсрича, стоит и это знамя. Пока жив хоть один защитник, город никогда не падёт.
В подражание Храмовникам Кирия Тиро убедила модератуса установить рядом и символ Легио Инвигилаты. Из-за отсутствия знамени размерами подходящего людям — боги-машины несли огромные штандарты — взяли один из вымпелов, который украшал руку-оружие титана класса ”Боевой пёс” ”Палач”. Полотно прикрепили к древку и установили на стене между двумя знамёнами Стального легиона.
Солдаты на укреплениях ликовали. Модератус не привык к подобной реакции за пределами рубки любимого ”Боевого пса” и выглядел довольным. Пилот сотворил знак шестерни присутствующим офицерам, а секунду спустя и символ аквилы, словно испугался, что совершил ошибку.
Ветер ночью усилился и стал холоднее. Воздух почти очистился от постоянно витавшего запаха серы, и порывом ветра сорвало знамя 91-го Стального легиона с западной стены. Проповедники, прикомандированные к полку, вещали, что это предзнаменование — 91-й погибнет первым, если его солдаты не будут стоять насмерть, когда начнётся настоящий штурм.
Заходило солнце, и Хельсрич сотрясся от грохота, сопоставимого с шумом вихря в пустошах. ”Вестник Бури” вёл нескольких своих металлических сородичей к стенам, где большие титаны боевого типа могли стрелять поверх укреплений по оркам, как только те попадали в прицел.
Гвардейцам приказали отойти на сотни метров от богов-машин. Звуки выстрелов оглушили бы любого, кто оказался слишком близко, а каждое живое существо рядом с гигантскими орудиями погибло бы от огромного количества энергии, что высвобождалась при стрельбе.
Никто сегодня ночью в Хельсриче не смог уснуть.
Он открыл глаза.
— Брат, — раздался голос. — Старейшая Инвигилаты требует вашего присутствия.
Гримальд вернулся в город несколько часов назад. Он ожидал этого.
— Я молюсь, — ответил капеллан в вокс.
— Я знаю, реклюзиарх, — для знаменосца подобный формализм был редкостью.
— Она просит о моём присутствии, Артарион?
— Нет, реклюзиарх. Она ”требует”.
— Сообщи Инвигилате, что я уделю внимание принцепс Зархе не позднее, чем через час, как только закончу соблюдение обрядов.
— Я полагаю, что она не в том настроении, чтобы ждать, Гримальд.
— Тем не менее, она подождёт.
Капеллан снова закрыл глаза, как сделал это прежде, когда встал на колени в небольшом пустом кабинете командного шпиля, и продолжил шептать слова молитвы.
Я приближаюсь к амниотическому резервуару.
В моих руках нет оружия, и на этот раз атмосфера в кипящей от бурной деятельности рубке титана не напряжённая, а скорее агрессивная. Экипаж, пилоты, техножрецы… все они смотрят с нескрываемой враждебностью. Руки некоторых покоятся на поясах — поближе к вложенным в ножны клинкам или пистолетам в кобурах.
Видя это, я едва удержался от смеха, что оказалось нелегко. Они управляют величайшей в городе военной машиной, однако хватаются за церемониальные кинжалы и автоматические пистолеты.
Зарха, Старейшая Инвигилаты, плавает передо мной. Её морщинистое почтенное лицо искажают эмоции. А конечности каждые несколько секунд слегка конвульсивно подёргиваются — ответная реакция на связь с духом ”Вестника Бури”.
— Ты просила о моём присутствии? — говорю я ей.
Пожилая женщина временно замирает в жидкости и облизывает металлические зубы. — Нет. Я вызвала тебя.
— И это ваша первая ошибка, принцепс, — отвечаю я. — Ты можешь сделать ещё две, прежде чем разговор закончится.
Она брюзжит, её лицо выглядит отвратительно в молочной жидкости. — Хватит рисоваться, астартес. Я могу убить тебя на месте.
Я осматриваю зал и замечаю девять человек рядом со мной. Целеуказатели фиксируют всё видимое оружие, прежде чем вернуться к усохшему лицу Старейшей.
— Это будет глупо, — продолжаю я. — Никто здесь не способен даже ранить меня. Если же ты вызовешь восемь скитариев, ожидающих за дверями, то я превращу эту палату в склеп. И ты, принцепс, умрёшь последней. Можешь ты убежать от меня? Думаю, что нет. Я вытащу тебя из искусственного чрева на воздух, а когда начнёшь задыхаться, вышвырну сквозь глаз твоего драгоценного титана, чтобы ты сдохла голая и одинокая на холодной земле города, защищать который тебе не позволяет гордыня. А теперь, если ты намерена закончить обмениваться угрозами, предлагаю перейди к более важным вопросам.
Она улыбается, но я вижу, как губы кривятся от злости. Это в некотором роде даже красиво. Нет ничего чище ненависти. Из ненависти выковали человечество. Ненавистью мы поставили галактику на колени.