Анатоль Нат - Приключения Вехтора
Подивившись такой жадности, Сидор с Димоном решили больше не спорить, и вопрос об оплате не подымать, но при случае, обязательно припомнить подобное жлобство.
Так прошёл весь месяц. К концу его вся бывшая вырубка представляла собой мёртвый, лунный ландшафт. Только в одном углу, ма-а-аленьком таком углу, зеленел кусок, засаженного в самом начале огорода. Вся же остальная территория представляла собой какую-то чудовищную мешанину из вывороченных пней, перемешанных с землёй и мелким подростом, закопанным тут же в эти кучи. Самую же жуть представляли две огромаднейшие горы пней, сваленных пополам с землёй, в беспорядке друг на друга, по обоим сторонам поляны. Это под конец расстарались медведи, разделившиеся на две части, и начавшие соревноваться друг с другом, сваливая выкорчёванные пни в две разные кучи и сравнивая, у кого больше. Попытавшихся поджечь эти кучи ребят, медведи аккуратненько оттеснили в сторону, не давая порушить свои вавилонские башни.
Но, слава Богу, кончились пни, кончился и этот дурдом. Рявкнув напоследок, друг на друга, обе команды корчевателей мирно удалились восвояси. Па пепелище, иначе это лунное поле никак нельзя было назвать, остались только Катенька со своим хахалем и, ну, и ни фига себе, её соперница. Поревев напоследок, что-то особенное, непосредственно ребятам и конкретно Мане, медведи развернулись и, махнув напоследок филейной частью, скрылись в дебрях окружающих лесов.
— Мда-а, — протянул устало Сидор, оглядывая окружающее безобразие, — как был у нас огород в одну сотку, так и остался.
— Зато весь участок раскорчёван, — оптимистически заключила Маня, ковыряя кончиком ботинка помятую грядку. — Остаётся только попилить, да пожечь.
— А также заровнять, укатать, утрамбовать, вспахать, корни мелкие выбрать, камни собрать, — кивнул Сидор на здоровенный валун, гордо высящийся на вершине одной их куч.
— Это кто же такой умный оказался, — задумчиво спросил Димон, разглядывая каменюку.
— Если ты заметил, — ядовито откликнулся Сидор, — то за последний месяц тут таких умных и мохнатых было не счесть. Один умнее другого. Как они ещё не стали тут в салочки играть, да камнями перекидываться.
— Ущипните меня, — задумчиво проговорил Сидор, оглядывая лунный пейзаж, характерный более для какого-нибудь карьера, чем для сельскохозяйственного поля, — … Ай, вы чего. Я же пошутил.
— Когда медведей на работу нанимал, тоже шутил? — ядовито поинтересовалась Маня.
— Да кто ж знал, что они набегут на пни, как на пасеку мёда. Теперь они все пни в округе повыкорчёвывают.
— Это вряд ли, — заметил Сучок, как всегда неожиданно вылезая из-под руки Сидора. — Тут им был интерес, покрасоваться перед подругами. А там что? Одна маета и морока. Так что не ждите, ничего больше корчевать они не будут. Не дождётесь.
— А и хорошо, — заметил Димон. — Нечего этим жлобам такую силушку использовать. Пусть сами, пердячим паром, как мы, поначалу. Как те мужики, что мы видели, когда вышли к городу.
— Нет, ну какие жлобы, — никак не мог успокоиться Димон. — Жалко было лишнюю монетку, для ровного счёта, подбросить, — мрачно проговорил он, перебирая в кармане дневной заработок.
— Будем ещё что-нибудь равнять? — устало поинтересовался Сидор, скептически посмотрев на меленький огород, всё, что они смогли сами раскорчевать.
— А оно тебе надо, — равнодушно спросил его Димон. — Хай, зарастает, пока не вернёмся.
— Может, рыбки покоптим, — робко поинтересовалась Маня, посмотрев на одиноко стоящую лошадь с пустым возом.
— Меня от этой рыбы, — мрачно заметил Димон, — вот уж целый месяц, от одного только запаха, мутит. Как в первый день, чуть не блеванул, так и не отпускает до сих пор.
— Во, во, — согласился с ним Сидор. — Я на эту рыбу, наверное года два, а то и три, смотреть не смогу. Провонял насквозь. Наверное, всю одёжку придётся выкинуть, если не отстирается, — сожалеючи заключил он.
На том и закончили, и, не отвлекаясь больше ни на какую работу по опостылевшему огороду, отправились отдыхать.
На следующее утро Сидор, вместе с Димоном отправился сдавать бригадиру рыбаков лошадь, привезшую вчера, последний воз свежей рыбы и гнилой рыбьей требухи, лакомства их ненаглядных медведей. Маню, попытавшуюся было за ними увязаться, чтобы посмотреть на физиономию бригадира, которого ребята собирались обрадовать своим увольнением с собой не взяли, сказав, что потратят весь день на повымочные мероприятия и попытаются отстирать въевшийся в кожу запах гнилой рыбы.
Да, на рожу бригадира действительно стоило Мане посмотреть. Когда друзья ему сказали, что увольняются, и больше не будут заниматься требухой, тот сразу даже не поверил, настолько привыкнув, за прошедший месяц, к их безропотному исполнению всех его прихотей. Он даже попытался, поначалу, их подкупить, пообещав увеличение зарплаты чуть ли не вдвое, а когда его опять послали, сразу же поднял оплату до пяти серебряных, пообещав, заодно, и долю в прибыли.
Видя такую настойчивость, Сидор не выдержал и поинтересовался, чем же вызвана такая его щедрость. Когда же бригадир, по своему обычаю, попытался увильнуть, разъяснил ему, что работать у него они так и так не будут, а вот отношения с ними он, может быть, окончательно и не испортит.
Немного помявшись, бригадир всё-таки сознался, что получил премию от Городского Совета, за чистоту рабочего места, как ему объяснили и что теперь, всех у кого не будет подобной чистоты, будут жестоко штрафовать. Совет неожиданно для себя убедился, что грязь и вонь, и горы тухлой рыбы, совсем не обязательный атрибут путины. И собирается железной рукой принудить всех рыбаков, поддерживать чистоту, а несогласных, или ленивых, будет карать безпощадно. А как карает Совет, все имели возможность недавно убедиться, и никому этого совершенно не хочется.
Никак внешне не прореагировав на рассказ бригадира, Сидор и Димоном, переглянувшись, молча с ним простились и отправились на берег местной речушки стираться и приводить себя в порядок.
— Ну и чего ты молчишь? — насмешливо поинтересовался Сидор у Димона, когда тот перестал яростно пыхтеть и драить песком задубевшие от грязи штаны.
— Тебе сказать, или сам догадался, — прорычал в ответ так и не успокоившийся Димон.
— Говори, говори. Мне интересно тебя послушать.
— Нет, ну, сука, какая, — не удержавшись, взорвался Димон. — Сам из-за нас премию получил, и нехилую, по всей видимости, а нам хоть бы медяшку кинул.
— Во, во, — поддакнул Сидор. — Именно кинул. Это ты правильно заметил. Ну и плюнь. Горбатого могила исправит.
Так, обсуждая недостатки данного конкретного индивида они и провели время до обеда, успев и постираться, и просохнуть, и проголодаться до озверения. После чего спокойно собрали высохшую на солнце одёжку и отправились домой, где и провели остаток дня.
На следующий день, принялись за посадки между пней и не засыпанных ям. Это был последний день, когда они ещё имели возможность что-либо посадить. На завтра, на утро, было уже назначено время выхода.
Поздно вечером, когда они все трое сидели у небольшого костра, и тупо, не разговаривая, пили брусничный чай, к ним на плантацию явился представитель Совета, принять готовые к обслуживанию и уходу площади. Покрутив молча и раздражённо головой, он сразу же предъявил им претензии в том, что площадь посадки никак не огорожена, и не видно где и за чем ухаживать.
Обозлённые подобным хамским поведением, Сидор с Димоном, живо, не более чем за полчаса, соорудили из валявшегося в изобилии вокруг хвороста, неказистую ограду, лишь бы только показать границы участка.
Потрясённый до глубины души представитель Совета, последующие полчаса, ошарашенно ходил по обозначенным корявым плетнём, кое-как разровняным пяти гектарам, отвратительно обработанной площади, засаженной, тем не менее, на ровных и не очень пятачках, чем только можно было: от гороха и фасоли, до свеклы и арбузов. Потрясённый, он растерянно признался, что о подобном способе посадки, не мог даже и подумать, насколько это неожиданно представляется для всех нас.
На что, ядовитый Димон посоветовал ему не занимать их свободное время, а принимать работу и участок под свою ответственность, и не отравлять ядовитыми миазмами окружающую среду. После чего отправились обратно в Совет, и окончательно согласовали на завтра время выхода.
Вернувшись обратно в землянку, принялись упаковывать оставшееся имущество.
Имеющийся денежный запас разделили на две неравные части. В первую, меньшую часть, выделялись личные деньги каждого, которые он мог тратить по своему разумению. На шпильки, как сказала Маня. Тем не менее, расходовать данные деньги можно было только по согласованию со всеми, так как неизвестно ещё как дело дальше обернётся, да и надо было разбросать капитал по разным карманам, чтобы всё не потерять разом. Даже эти деньги считались общими, так как за них они отвечали все вместе, и тратить по своему разумению на личные нужды, никто не имел права. Каждому было выдано по два золотых, так сказать, в личный фонд. Сюда же добавлялись четыре серебряные монеты и двадцать медных, чтобы не было необходимости светиться где-либо с серебром или с золотом.
![Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]](/uploads/posts/books/147565/147565.jpg)