Аарон Дембски-Боуден - Блуждающая в Пустоте
Ксарл вскочил на ноги, чувствуя, как от его брони отваливаются целые куски. Он вздрогнул от мысли, сколько времени уйдет у оружейника Первого Когтя на починку, и едва не упал, споткнувшись о тело Сайриона. Тот пытался встать, но безуспешно.
— Ксарл, — прорычал Сайрион сквозь шлем, — помоги мне встать.
— Лучше лежи, — задыхаясь, ответил Ксарл. Единственного взгляда на поверженного брата было достаточно, чтобы понять, что Сайрион был слишком ослаблен, чтобы что-либо предпринять.
— Я скоро закончу, — сказал Ксарл.
Клинок и молот одновременно нанесли удар, встретившись промеж двух изрыгающих проклятья воинов. Вспышка была столь яркой, что обожгла Ксарлу сетчатку, и теперь в поле его зрения мерцали призрачные изображения. Пока этот бой оставался честным — ему не победить, в то время как шансы смухлевать таяли с каждой каплей крови, вытекавшей из тела. Броня ублюдка была слишком прочной, и еще одного удара молота хватит, чтобы уложить его надолго; достаточно для того, чтобы Толемион прикончил его раз и навсегда. Космодесантник Генезиса набрал в легкие воздуха, чтобы изрыгнуть очередное проклятие. Ксарл уловил момент и ударил его головой. Жизнь в кровопролитии и битвах сделала Ксарла привычным к боли, но удар голым лбом о крепкий клепанный шлем ротного чемпиона Адептус Астартес тут же был отмечен как один из самых болезненных моментов за все его существование.
Голова Толемиона откинулась назад, но Ксарл не позволил ему уйти. Он склонился ближе, окруженный язвительным жужжанием оружия, и приложился головой о лицевую пластину шлема космодесантника во второй раз. И в третий. Удары эхом разносились по коридору, будто в кузнице. В четвертый раз его нос отвратительно захрустел. В пятый что-то хрустнуло в лобовой части черепа. Затем последовали еще два удара. Он разбивал свое собственное лицо, и испытываемые при этом чувства не поддавались никаким описаниям, равно как и боль. Кровь заливала глаза. Он больше не мог видеть, зато чувствовал, как слабеют мышцы Толемиона, и слышал булькающие звуки из поврежденной гортани. Он сплюнул. Тягучий комок смешанной с кровью кислотной слюны попал на левую линзу шлема Толемиона, с шипением проедая себе путь к скрытой под ним плоти. От восьмого удара зашатались оба: Толемион, спотыкаясь, оперся о стену, а Ксарл потерял равновесие и рухнул на колени на несколько секунд. Меч Талоса выпал из рук. Ослепленный, он упал на пол рядом с оружием. Он почувствовал, как над ним поднялась тень и услышал напряженное гудение поврежденного силового доспеха. Он знал, что это космодесантник Генезиса поднимал повыше свой молот, — его характерное жужжание нельзя было не узнать. Пальцы Ксарла сжали рукоять энергетического меча Талоса, и, собрав все силы, он с криком толкнул его вверх.
Меч попал в цель и вонзился в нее глубоко. Не колеблясь, Ксарл начал рубить, как только лезвие погрузилось в плоть. Его неуклюжие, жестокие удары разрывали броню, плоть и кости с одинаковым наслаждением. На него лилась кровь и сыпались извивающиеся петлями кишки. Он чувствовал, как они плюхнулись на плечи и кольцами обвились вокруг шеи, как скользкие змеи. При других обстоятельствах его бы порадовало это грязное зрелище.
Ксарл выдернул меч и заставил себя встать на ноги в порыве обновленных жизненных сил. Следующий удар разрубил сжимавшую молот руку чемпиона в районе запястья, позволив, наконец, выпасть оружию.
— Я забираю твой шлем, — задыхаясь, произнес Ксарл, — в качестве трофея. Думаю, я его заслужил.
Толемион раскачивался на ногах, будучи слишком выносливым и упрямым, чтобы упасть.
— За.. за.. Имп..
Ксарл отступил назад, развернулся со всей силой, которую смог собрать, и разрубил золотым клинком шею врага. Он прошел сквозь нее не замедляясь, будто разрезая воздух. Голова упала в одну сторону, тело — в другую.
— Да в бездну твоего Императора, — выдохнул Ксарл.
Дельтриан никогда не работал так быстро, даже будучи относительно ограниченным замедленной работой органов. Он развернул четыре вспомогательные руки, активировал их, и они развернулись из пазух на его переделанной спине. Каждое подобие его настоящих рук заканчивалось сигнумом, выполненным в виде увитого проводами стержня. Адепт не мог доверить сервиторам работать с той скоростью и точностью, какой требовал момент, поэтому он воспользовался ими для большей эффективности. Четыре сервитора исполняли приказы по малейшему движению сигнума, каждый их вздох и мышечное сокращение были подчинены его воле. Кружась в отвратительном балете лоботомированного единства, бионические рабы поднимали балки на место, скрепляли их сварными швами, трудясь над восстановлением разрушенного внешнего фокусировочного шпиля силового пилона.
Соединить основание шпиля с выгоревшей электроникой в корпусе корабля было куда более сложной задачей. Для этого Дельтриан разделил свое зрительное восприятие, и смотрел глазами четырех сервиторов, находившихся вместе с ним на поверхности корпуса корабля: с позиции надзирателя своими собственными глазами он видел край кратера, а глазами двух сервиторов на борту корабля — его же, но на глубине нескольких метров. Они забились в служебные тоннели и чинили нанесенный ущерб встроенными в пальцы микроинструментами, обливаясь маслянистым потом.
Дельтриан был из тех людей (в широком смысле этого слова), которым работа обычно доставляла удовольствие. Сложности мотивировали его, и результатом было нечто сродни положительным эмоциям, а также рост продуктивности. Существа из плоти и крови могли бы назвать это вдохновением. Однако это упражнение в скорости и умении находилось за пределами предпочтительных параметров работы. Он выигрывал войны, прилагая гораздо меньше усилий, чем в этот раз.
Пустотные щиты, замерцав, снова отключились, канув в небытие на две минуты и сорок одну секунду.
В это время Дельтриан делил свое внимание между шестью сервиторами, одновременно глядя в пустоту и наблюдая за красным пятном вражеского корабля на дальней орбите раненого «Эха проклятия». Постоянная смена фокусировки линз еще больше рассеивала его драгоценное внимание, но он должен был знать, когда вражеский крейсер предпримет попытку десантировать еще больше воинов, пока щиты «Эха» не функционируют. Экипажу ударного крейсера Генезиса определенно хотелось открыть огонь, но они ни в коем случае не будут стрелять по кораблю, на борту которого находилось столько верных им воинов. Вместо этого они запустили еще две абордажные капсулы, определенно с последними космодесантниками из экипажа корабля. Дельтриан видел, как капсулы приближались, прожигая пустоту. У основных орудийных батарей «Эха» не было шанса сбить их, так как цель была для них слишком мелкой, но управляемые сервиторами оборонительные турели начали плеваться трассирующим огнем, как только капсулы оказались в диапазоне досягаемости. Одна из них взорвалась, разлетевшись на части под артиллерийским огнем и выбросив свой органический груз в космическое пространство. Дельтриан не видел, как тела имперских космодесантников и обломки их капсулы врезались в корпус со смертоносной инерцией, но позволил себе на краткий миг представить, какое месиво могло быть после взрыва такой силы.
Вторая капсула достигла цели и вгрызлась в брюхо корабля за пределами поля зрения техноадепта. Он послал импульсный вокс-отчет, снабдив его указанием предположительного приземления капсулы, и надеялся, что по крайней мере один из защищавших корабль Когтей обратит на него внимание.
Семь минут и тридцать семь секунд спустя, когда пустотные щиты были восстановлены, и его работы по ремонту приблизились к завершению на сорок процентов, позади него пронеслась тень. Дельтриан неохотно отвел часть своего внимания и наполовину обернулся, когда что-то с титанической силой ударило его, взорвавшись слишком быстро, чтобы мог заметить человеческий глаз. Технически глазные имплантаты Дельтриана были способны зафиксировать сферический взрыв, разбухший неуловимо для человеческого глаза и рассеявшийся в пустоте. Но ему так и не удалось ничего отследить. Взрыв, произошедший в районе груди, оторвал его крепления от обшивки, отправив техноадепта скользить вдоль корпуса корабля. Пока длилось падение, несколько его конечностей протянулись, чтобы зацепиться за корпус и остановить его, а когитационный процессор сделал несколько вещей. В первую очередь, он немедленно произвел оценку ущерба, нанесенного его физической форме. Затем он отметил, как шесть его сервиторов отключились, вернувшись к своему обычному замедленному режиму функционирования. В-третьих, он отправил предупреждения другим ремонтным бригадам, работавшим снаружи корабля. И, наконец, Дельтриан позволил себе на мгновение удивиться, каким образом, во имя бесконечного ада, кому-то из имперских космодесантников удалось пережить взрыв абордажной капсулы и пройти вдоль корпуса корабля для того, чтобы выстрелить ему в спину. Такая выносливость раздражала его, когда дело касалось врагов.
