Стивен Эриксон - Врата Мертвого Дома
Скрипач пожал плечами.
— «Мостожогов» помнят здесь, в Семи Городах. Их проклинают, но ими и восхищаются. Вы были честными солдатами, которые сражались на бесчестной войне. Говорят, ваше подразделение закалилось в жаре и на выжженном камне священной пустыни Рараку, когда преследовало отряд чародеев фалах’да. Эту историю я бы хотел однажды услышать, чтобы обратить её в песню.
Скрипач удивлённо раскрыл глаза. Чары духовидцев выпевались — никаких других ритуалов не требовалось. Хотя песни танно и посвящались миру, силу, по слухам, они имели огромную. Сапёр задумался, чем такое песнопение может закончиться для «мостожогов».
Духовидец, видимо, понял его незаданный вопрос, потому что улыбнулся.
— Такую песнь до сих пор ещё никто не пытался спеть. В песни танно есть залог Восхождения, но может ли целое подразделение взойти? Воистину, вот вопрос, заслуживающий ответа.
Скрипач вздохнул.
— Будь у меня время, я бы рассказал тебе эту историю.
— Это займёт лишь один миг.
— Что ты имеешь в виду?
Старый жрец поднял морщинистую длиннопалую руку.
— Если позволишь мне прикоснуться, я узнаю твою историю.
Сапёр отшатнулся.
— А-а, — вздохнул духовидец, — боишься, что я не лучшим образом обойдусь с твоими тайнами.
— Я боюсь, что их знание поставит твою жизнь под угрозу. Да и не все мои воспоминания — о делах честных и благородных.
Старик откинул голову и рассмеялся.
— Если бы все они были честны и благородны, ты мог бы с куда большими основаниями носить такое облачение, как я. Прости меня за неучтивую просьбу.
Капитан Турка вернулся с небольшим песочного цвета ларцом из морёного дерева. Он поставил его на столик перед своим господином, который откинул крышку и потянулся за чем-то внутри.
— Рараку была некогда морем, — сказал танно. Он вынул из ларца выцветшую белую раковину. — Такие останки можно найти в Священной пустыне, если знать, где пролегали древние берега. Кроме песни памяти о внутреннем море, в неё были вложены и другие песни. — Старик поднял глаза и встретил взгляд Скрипача. — Мои собственные песни силы. Прошу, прими этот дар за спасение жизни и чести моих внучек.
Скрипач поклонился старому жрецу и приподнял в ладонях раковину.
— Благодарю тебя, духовидец. Значит, твой дар даёт защиту?
— В некотором роде, — с улыбкой заметил жрец. Затем он встал. — Не смею тебя более задерживать, «мостожог». — Скрипач быстро поднялся. — Капитан Турка проводит тебя к выходу. — Старик шагнул ближе и положил руку на плечо Скрипачу. — Кимлок Духовидец благодарит тебя.
С раковиной в руках сапёр вышел из комнаты. Снаружи, в саду, прохладный влажный воздух коснулся его мокрого от пота лба.
— Кимлок… — едва слышно прошептал Скрипач.
Турка хмыкнул, шагая рядом с ним по дорожке к воротам.
— Первый гость за одиннадцать лет. Ты понимаешь, какой чести удостоился, «мостожог»?
— Ясно, что он очень ценит своих внучек, — сухо ответил Скрипач. — Одиннадцать лет, говоришь? Выходит, последним его гостем был…
— Первый Кулак Дуджек Однорукий из Малазанской империи.
— С предложением мирной сдачи Каракаранга, святого города культа танно. Кимлок утверждал, что может уничтожить малазанские легионы. Полностью. Однако сдался, и его имя теперь вошло в поговорки как символ пустых угроз.
Турка фыркнул.
— Он открыл ворота города, ибо ценит жизнь превыше всего. Он постиг вашу Империю и понял, что смерть тысяч ничего для неё не значит. Малаз всё равно получил бы то, чего хотел. А хотел он Каракаранг.
Скрипач поморщился. С грубоватым сарказмом он сказал:
— И если это означало бы привести в святой город т’лан имассов — как оно случилось в Арэне, — мы бы так и сделали. Сомневаюсь, что чары Кимлока смогли бы сдержать т’лан имассов.
Оба остановились у ворот. Турка раскрыл створки, и в его тёмных глазах блеснула старая боль.
— Поэтому Кимлок так и поступил, — сказал он. — Бойня в Арэне выказала всё безумие Империи…
— То, что случилось во время Арэнского мятежа, было ошибкой, — огрызнулся Скрипач. — Никто не давал приказа Логросовым т’лан имассам.
Вместо ответа Турка только горько усмехнулся и жестом предложил сапёру выйти на улицу.
— Ступай с миром, «мостожог».
Раздражённый Скрипач вышел.
Повизгивая от восторга, Моби метнулся через узкую комнату и врезался в грудь Скрипача, с бешеным хлопаньем крыльев цепляясь за одежду. Сапёр выругался и, отодвинув в сторону фамилиара, который чуть не задушил его в объятиях, перешагнул порог и запер за собой дверь.
— Я уже начал беспокоиться, — пророкотал Калам из теней в дальнем конце комнаты.
— Отвлёкся, — буркнул Скрипач.
— Неприятности?
Сапёр пожал плечами, расстёгивая верхний плащ, под которым блеснула кольчужная рубаха с кожаными накладками.
— Остальные где?
— В саду, — с некоторой иронией ответил Калам.
По пути Скрипач остановился у своего вещевого мешка. Он присел и положил туда раковину танно, завернув в запасную рубашку.
Когда сапёр подсел к небольшому столу, Калам налил приятелю кружку разведённого водой вина и заново наполнил собственную.
— Ну?
— Трещотку в рот воткну! — проворчал Скрипач и сделал солидный глоток, прежде чем продолжить. — На стенах полным-полно знаков. Думаю, неделя — не больше, — и улицы станут красными от крови.
— У нас есть кони, мулы и припасы. Будем уже на подходе к одану. Там безопаснее.
Скрипач внимательно посмотрел на своего товарища. Тёмное, грубоватое лицо Калама поблёскивало в мутном дневном свете, пробивавшемся из занавешенного окна. Пара ножей лежала на столе перед убийцей, а рядом — точило.
— Может, и так. А может, и нет.
— Ладони на стенах?
Скрипач хмыкнул.
— Это ты их заметил.
— Куча знаков восстания, размечены тайные места для сходок, извещение об обрядах Дриджны — это всё я могу прочесть не хуже любого местного. Но вот эти нечеловеческие отпечатки ладоней — нечто совсем другое. — Калам наклонился вперёд и взял ножи. Он бездумно скрестил голубоватые клинки. — Похоже, они указывают направление. На юг.
— В Пан’потсун-одан, — сказал Скрипач. — Это схождение.
Убийца замер, не сводя тёмных глаз с перекрещенных лезвий.
— А вот такого слуха я ещё не слышал.
— Это мнение Кимлока.
— Кимлока?! — Калам выругался. — Он в городе?
— Говорят, да.
Скрипач глотнул ещё вина. Если рассказать убийце о произошедшем на рынке — и о встрече с духовидцем, — Калам очень быстро окажется за дверью. А Кимлок — за вратами Худа. Сам Кимлок, его родня, его охрана. Все. Человек, сидевший напротив Скрипача, всегда действовал наверняка. Вот и ещё один дар для тебя, Кимлок… моё молчание.
