Стивен Эриксон - Буря Жнеца
Напротив Полсекиры располагалась лавка, торгующая исключительно обрезками веревок длиной в человеческий рост и половину человеческого роста, а также деревянными шестами. Теол не понимал, как может выживать столь специализированное предприятие, особенно на почти заброшенной, разорившейся торговой улочке; однако дверь остается открытой уже шестьсот лет (на ночь ее закрывают при помощи деревянного шеста и короткой веревки).
Следующие магазины торговали столь же специфическим товаром. В одном – деревянные колья и шесты, в другом – ремешки для сандалий. Не сандалии, а только ремешки. Дальше лавка, продающая дырявые горшки (не продукцию неумелого мастера – горшки скорее всего намеренно делались протекающими с различной скоростью); лавка, торгующая ящиками, которые нельзя открыть, лавки по продаже токсичных красителей, керамических зубов, бутылок с мочой беременных женщин, а также с громадными амфорами, содержащими самих беременных женщин (в мертвом виде), магазинчики для продажи фекалий ожиревших собак, миниатюрных животных – собачек, кошечек, птичек и грызунов, заботливо уменьшенных поколениями скрещивания… Теол видел здесь сторожевых псов размером ему по лодыжку, довольно ловких и умных; однако он сильно сомневался в их пригодности к охране… но, возможно, они становились ужасом для мышей размером с ноготь или кошек, умещавшихся на большом пальце старушки (особенно если их надежно пристегнуть ремешком для сандалий).
После запрета Гильдии Крысоловов аллея Приключений приобрела новую функцию; Теол с энтузиазмом новообращенного желал опробовать эту функцию на себе. Сначала в Полсекиры. Он продрался сквозь заросли винограда, затянувшие вход, и остановился, едва не упав вперед головой в грязевой пруд.
Послышались смачное шлепанье и бульканье, между обрамляющих край пруда трав показалось сморщенное, темное лицо. – Ты, – сказала ведьма, строя гримасы и высовывая чрезвычайно длинный язык, чтобы показать прицепившихся к нему пиявок.
– И ты, – ответил Теол.
Красный протуберанец спрятался, забрав своих друзей. – Иди поплавай, надоедливый мужчинка.
– Вылезай и дай поджить коже, Мунага. Мне удалось выяснить, что тебе едва тридцать.
– Я карта мудрости.
– Разве что предостережение против излишеств в купании. Где же жирный корень?
– Сначала дай, что принес.
– Ну, что и всегда. Мунага, ты всегда желаешь одного.
– Ты имел в виду, единственного, чего у тебя нет!
Теол со вздохом вытянул из – под импровизированного саронга маленький фиал. Поднял так, чтобы ведьма видела.
Она облизнула губы (что оказалось довольно сложным делом). – Вид?
– Икра капабары.
– Но я хочу твою.
– Я не мечу икру.
– Ты знаешь, о чем я, Теол Беддикт.
– Увы, бедность проникла в меня много глубже кожи. Я потерял всякий стимул быть продуктивным, во всех смыслах слова. Разве это тот мир, в котором я способен хотя бы помыслить о рождении ребенка?
– Теол Беддикт, ты не можешь родить ребенка. Ты мужчина. О рождении позабочусь я.
– Тогда скажу так: вылезай из своего супа, обсушись, покажи, какова ты вся – и кто знает? Небываемое бывает.
Она скривилась и протянула некий предмет: – Вот твой жирный корень. Давай фиал и проваливай.
– Я буду ждать следующей встречи…
– Теол Беддикт, ты знаешь, для чего именно используют жирный корень?
Ее глаза подозрительно сузились; Теол понял, что если бы женщина действительно высохла, то оказалась бы вполне симпатичной. Для рептилии. – Нет. А зачем?
– Тебя заставляют его принимать необычайным образом?
Он покачал головой.
– Уверен? Никакого необыкновенного чая, пахнущего желтым?
– Пахнущего желтым? Что бы это значило?
– Если бы ты унюхал, то понял бы. Хорошо. Иди, а то я сморщиваюсь.
Он торопливо покинул Полсекиры. Перебежал к входу в «Бездонные Горшки» Грула. Вероятно, такое название должно было подчеркнуть высокое качество или что-то еще – горшки сами по себе имели прочные днища, они предназначались для алхимических опытов, в которых очень важно точное знание скорости истечения.
Он вошел в загроможденную, сырую лавку.
– Теол Беддикт, вечно ты морщишься, когда заходишь.
– Доброе утро, Достойный Грул.
– Серый. Да, вот тот.
– Красивый на вид горшок…
– Это не горшок, а мензурка.
– Ясно.
– Цена обычная.
– Почему ты вечно прячешься за горшками, Достойный Грул? Я вижу лишь твои руки.
– Руки – самая важная часть меня.
– Ладно. – Теол вытащил свежий хребет. – Последовательность позвонков, извлеченных из капабары. Постепенная смена диаметров…
– Откуда ты знаешь?
– Ну, сам можешь посмотреть. Они чем дальше, тем меньше.
– Да, но точные размеры?
– Это тебе решать. Ты желал объект, которым можно делать дырки. Гм… тут ребра для двенадцати разных дырок. Разве ты не рад?
– Кто сказал, что я не рад? Положи на прилавок. Бери мензурку. И уноси отсюда проклятый жирный корень!
Он перешел напротив, к лавке Зверолюбивой Засады, здоровенной бабищи, что вечно подбрасывала вверх – вниз штабель из крошечных клеток; у ее плоских стоп кишели и пищали всяческие мелкие твари. Она, как обычно, визгливо выразила восторг пред дарами (мензурка и жирный корень). Как вскоре выяснилось, последний обычно используется зловредными женами для тайного уменьшения мужниных причиндалов; однако Засада при помощи тонких манипуляций использует уменьшительные свойства корня для выведения новых пород, питая животных желтым чаем, для чего отлично подходит мензурка точной дозировки.
Встреча перестала быть приятной, едва Теол пришлепнул на шее комара: ему тут же было сказано, что он убил кровососущего нетопыря – пигмея. Он заметил, что разница в свойствах несущественна, что было воспринято плохо. Тем не менее Засада открыла люк в задней части лавки, и Теол спустился по двадцати шести узким каменным ступеням, вышел в кривой коридор – двадцать один шаг – и попал в древнюю, пустую гробницу – улей; стены в трех местах были стесаны, чтобы вставить грубые двери, ведущие в низкие, неровные тоннели. Два были смертельными ловушками; третий проход выводил в длинную комнату, в которой сейчас находился десяток или более растрепанных беженцев. Большинство казались спящими.
К счастью, Главный Следователь Ракет не относилась к сонливым. Она вздернула брови, завидев Теола; на прекрасном лице появилось выражение неподдельного облегчения. Женщина жестом пригласила гостя к столу, заваленному свитками с архитектурными чертежами и диаграммами.
– Господин Теол Беддикт! Сюда! Выпей вина! Ради Странника, новое лицо! Ты не имеешь представления, как мне наскучили вечные спутники по жизни в трущобах.
– Очевидно, – сказал он, садясь, – тебе пора выбраться наружу.
– Увы, мои исследования по большей части проходят в пыли архивов.
– Итак, Великая Тайна раскрыта. Решение уже близко?
– Великая Тайна? Скорее Проклятая Тайна! Нет, я в недоумении, хотя карта растет с каждым днем. Но давай не будем об этом. Мои агенты сообщают, что трещина в фундаментах неумолимо расширяется. Ловко проделано, Теол. Я всегда знала, ты умнее, чем кажешься.
– Что же, спасибо. Ракет, ты достала лакированные дощечки?
– Оникс закончила последнюю сегодня утром. Всего шестнадцать. Правильно?
– Идеально. Скошенные края?
– Конечно. Твои инструкции соблюдаются весьма тщательно.
– Чудесно. Теперь насчет неумолимого расширения…
– Хочешь уединиться в моей личной комнате?
– Угм. Не сейчас, Ракет. Мне нужны наличные. Вливание, чтобы подогреть важнейшие инвестиции.
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч.
– Когда мы увидим их снова?
– Нет, вы все потеряете.
– Теол, ты явно предпочитаешь месть остывшей. Нам-то какая выгода?
– Как? Не менее чем возвращение владычества Гильдии.
Ее сонные глаза расширились: – Конец истопатам? Пятьдесят тысяч? Может, лучше семьдесят пять? Сто?
– Нет, хватит и пятидесяти.
– Не предвижу возражений со стороны моих товарищей, Мастеров Гильдии.
– Замечательно. – Он хлопнул в ладоши и встал.
Женщина нахмурила лоб. – Куда ты?
– Как? Конечно, в твою личную комнату.
– Вот это мило.
Его глаза сузились. – Ты не идешь со мной, Ракет?
– Зачем бы? Жирный корень – это лишь женская шутка.
– Я не пил этого «пахнущего желтым» чая!
– На будущее советую использовать перчатки.
– Где твоя комната?
Бровь поднялась: – Хочешь попробовать?
– Нет, мне нужно… проверить кое – что.
– К чему? Теперь твое воображение пробудилось, и ты сам себя уверишь, что он стал меньше. Природа человека. Ты мужчина, тем хуже для тебя. – Она встала. – А вот я могу быть объективной, хотя по временам сокрушительно честной. Ты осмелишься подвергнуться осмотру?
