Андрей Валентинов - Серый коршун. Диомед, сын Тидея
– Нет, Диомед, сюда я не попал. Я тогда у Регия был, быков Герионовых стерег. А мои мальчи... Мои отец и дядя здесь, на Тринакрии, стадо собирали. Вернулись веселые такие, помню, Алкид мне говорит, мол, хочешь, Иолай, в Океан сплаваем? А то другие уже собрались, а мы чем хуже? А что?
Не бейся, сердце! Не бейся! Каждый толчок, каждый удар – тараном по непрочным черным доскам. Тем, которые отделяют нас от Аида... Страшный зев бурунов справа, неровная стена тумана слева – белая, склизкая...
– Не замай вправо, дурень, не замай!..
И Антигену, старой коряге, не по себе. Замер, в бородищу седую пальцами корявыми вцепился...
– Да куда ж ты! Пропадешь!..
Черная скорлупка, едва видная за водяной пылью, дернулась, выпрямилась, рванулась вперед...
– Хвала богам! Маленький ванакт, когда ты своих парней в бой посылаешь, тоже небось страшно?
– Еще как!
Узкий проход между бурунами и туманом. Сгрудились корабли-дельфины в маленькой бухте, своего часа ждут. Только по одному проскользнуть и можно. Ни влево, ни вправо – точно между двумя Смертями... В бою все-таки легче. Если рвется сердце, из груди выскакивает, прыгай в колесницу, пристраивай в руке копье...
Здесь не поможет.
– Прошел! Ну, давай следующий!..
Шесть дельфинов проскользнули. Один не смог – за-, тянуло в буруны, разбросало черные ошметья по узкому проливу...
– Во! Так и гребите! Да не влево, не влево!.. Негромко шепчет Антиген, старый кормчий, но словно слышат его голос там, на черной палубе. Успел проворный дельфин, отвернул от жадных щупальцев тумана... А что там, в тумане, даже мне старая коряга не сказала. Вздохнула только.
Не бейся, сердце! Не бейся!..
– Ну, иди, иди! Да чего у вас там, руки поотсыхали?..
Сопит коряга, головой мотает. Так и в бою, если со стороны смотришь: всюду хочется быть, и с лучниками, и с конницей, и на правом крыле, и на левом...
– Да куда же они гребут, ванакт?! Куда гребут, безголовые? Фу ты, хвала Черногривому!
Еще один дельфин проскользнул между смертей туда, в водяную пыль, где нестойким неверным серебром светится вечная плоть седого Океана. Еще один, еще...
– Ну чего, маленький ванакт? И нам пора! Дрогнуло сердце, дернулась черная палуба под ногами, ударили весла в белую пену.
– Пора, дядюшка Антиген!
Позади – жизнь. Впереди – Смерть. Смерть – и Океан.
– В стране той небо безоблачно, Царит там Век Золотой, Там горя нет, даже смерти нет, Там мы счастье найдем.
Станем Миносами!
АНТИСТРОФА-II
Человек человеку – призрак. И корабль – кораблю.
Он мчался прямо на нас – длинный, низкобортный, с острым носом-клювом. Черный дым клубился над невысокими уродливыми мачтами, над серой палубой, над тонкими осиными жалами, торчавшими во все стороны. Нос-клюв, весь в белой пене, рассекал седую океанскую плоть.
Кто он? Откуда? Видит ли нас?
Не видит! Скользнул серый борт прямо по нашим веслам – беззвучно, неслышно. Скользнул, дохнул гарью и дымом...
Исчез.
– Видел такие, – почесал бороду Антиген Коряга. – Дымят шибко, но ходят быстро, на сотне весел не угнаться. Это что, маленький ванакт! Тут даже целые города плавают!
Тут – в Океане. Первые дни я удивлялся...
Не дни! Нет дней в Океане. И ночей нет. Только неяркий сумрак висит над седой водой, неизменный, вечный. Врезаются весла в воду, летят холодные брызги, но все кажется, будто и вода, и легкий туман над волнами – тоже призраки. Нет ничего – только тени. Тени-волны, тени-корабли, тени-люди.
Нам кажется, что мы живы. Мы даже ловим Время, считаем его по капелькам, падающим в клепсидрах, отмеряя часы и дни, мы разговариваем, улыбаемся, ходим друг к другу в гости, перебрасывая сходни между черных бортов. Но ведь и тем, кто тенями скользит мимо наших кораблей, мнится, будто живы они, а мы – лишь видение в сером тумане.
Человек человеку – призрак.
И корабль – кораблю.
– А что там впереди, дядюшка?
– Все то же, маленький ванакт, – Океан!
Поначалу я-да разве только я? – ждал чудес. Чего только не приходилось слышать, чего только аэды не напели. Девы-океаниды, волшебные острова... Сирены. Дождался! Только странные чудеса в Океане! Нет зеленовласых красавиц, нет мудрых тритонов, трубящих в раковины. Зато есть корабли – невиданные, странные, есть ледяные горы, закрывающие весь горизонт.
Корабли-призраки, горы-призраки.
Привыкаешь быстро. И я уже не удивляюсь, что над палубами призраков клубится черный дым, что не на всех есть паруса и почти ни у кого не увидишь весел. И даже когда черная железная туша всплывает из-под воды, когда с палуб срываются прямо в серый туман серебристые железные птицы, я лишь пожимаю плечами. Океан!
Идоменей как-то сказал, что Океан-Ограничитель гигантской губкой впитывает все, что ускользнуло от Крона-Времени. Может, итак...
– А тот остров, о котором ты говорил, дядюшка? Он ведь должен быть? Нам же воды набрать надо!
– Должен, маленький ванакт. А вот будет ли? Сам видишь...
Вижу... Призрак-небо, призраки-волны, призраки-корабли. Океан!
– Нет, Мантос, всем поровну.
– Э-э, ванакт! Что говоришь, Диомед-ванакт? Вода есть, вино есть, мясо еще есть, да. Немного, конечно...
– Поровну. Я такой же, как и все.
– А знаешь, чего ночью ребята видели? Ну, не ночью, понятно... Когда ты спал, видели. Корабль такой большой, понимаешь, как Калидон-город, большой. И с корабля этого стрела в небо взлетела. Огненная стрела, понимаешь! Тоже большая, огромная даже. Я не видел – другие видели. Так я вот чего подумал, Диомед-родич. Нам бы такую стрелу под Троей! Мы бы такой стрелой всю Трою разнесли, да?
– Да что ты, Мантос! Мы разве звери какие?
– Эй, на «Пенелопе-е-е»! Одиссе-е-ей! Радуйся-я-я!
– Радуйся-я-я, Тиди-и-ид! Сире-е-ен не виде-е-ел?
– Еще не-е-ет! Увиди-и-ишь – посигна-а-аль!
– Хорошо-о-о-о!
– Эй, на «Фесте-е-е-е»! Идомене-е-ей!
– У нас воды на четыре дня-я-я! Держимся-я-я!
– Шардана-а-а! Не скучаете-е-е?
– Кей Кавад! Кей Кава-а-ад! Кей Кава-а-ад!
– Эй, на «Тиресии-и-и»! Как дела, Калха-а-ант?
– Бо-о-о-о-оги-и-и-и!..
– Так что это за остров, дядюшка Антиген? Большой? Настоящий?
– И все тебе скажи, маленький ванакт! Большой он, как вся наша Ахайя. А вот настоящий ли? Один раз туда пристали – только камень да трава жухлая. А другой раз... Да сам узнаешь.
– А как узнаю, дядюшка?
– А вот Трезубец покажется – тогда и узнаешь.
* * *
Тревогу подняли перед самой полуночью, когда последние капли падали из опустевшей клепсидры. Вначале вспыхнул огонь на корабле Подалирия, затем красный сигнал задрожал на мачте «Феста».
Красный – беда!
– Слева по борту, ванакт!
Протер ладонью глаза, всмотрелся в серый сумрак. Остров! Остров?
Нет, не остров! Корабль – невероятный, громадный, больше целого города, выше стен Аскалона. Черный, сверкающий неведомым ярким металлом надстроек.
– Тонет, ванакт! Люди...
– Вижу...
Нос уже почти скрылся под водой, вода рвалась на палубу, сбивая с ног, утаскивая в серую пучину людей-муравьев. Дий Подземный! Да их же там сотни! тысячи!
...И крик – отчаянный, несмолкаемый. До самых серых небес, до самой кромки исчезнувшей за горизонтом земли...
Это видел – слышал! – не один я. Врезались весла в океанскую плоть, разворачивались чернобокие дельфины, спеша к погибающим. Пентеконтера Энея уже совсем рядом, чуть ли не вплотную к гигантскому черному борту, и горячие усачи-шардана уже там...
– Не поможем, маленький ванакт! – тяжко дышит над ухом дядюшка Антиген. – Не увидят они нас. Не поможем, а сами пропадем. Уйдет такая громадища под воду, закрутит нас водоворотом!..
Я на миг прикрыл глаза. Наверное, он прав, мудрый кормчий. Но мы – люди. И там, на гибнущем корабле-городе, – тоже люди...
– Вперед!
Вытертое до блеска весло впилось в руки...
...Крик, крик, крик. Люди не хотели умирать, они еще надеялись, они еще ждали...
Крик...
Мы опоздали. Дышащий теплом борт был уже совсем близко, когда громада корабля дрогнула, задрожала, покрылась белым шипящим паром. Грохот, железный оглушающий гром... Невиданной страшной башней вознеслась к серому небу корма, посыпались вниз муравьи-люди...
– Волна! Осторожно, волна!
Повезло – ударило точно в нос. Не перевернуло – только захлестнуло брызгами. Океанская плоть на миг разверзлась, жадный черный зев надвинулся... сомкнулся, не успев заглотить нас.
Живы! Мы – живы! А те, другие, что горохом сыпались в воду? Крик еще слышен, значит, еще можно что-то сделать...
– Люди за бортом! Вперед! Вперед!
Вначале мы увидели лодку. Даже не лодку – лодчонку малую, без весел, без кормила. Ни одного мужчины – женщины, полуголые, белые от ужаса и холода. Молодые, старые... Они уже не кричали – сил не было.
