Андрей Валентинов - Серый коршун. Диомед, сын Тидея
Мама! ТЫ, наверное, тоже здесь, мама, жаль, я ТЕБЯ не вижу...
Эллада провожала нас.
Хайре, Эллада! И вот уже все позади, шея болит от лапищи Амфилоха (ох и врезал напоследок!), маленький Киантипп вцепился мне в плечи, отпускать не хочет, а чайки словно обезумели, крыльями мачты задевают, а я все не слышу, не слышу...
И только шепот вдали. Плеск. Не ты ли, река безумия, напоследок подступила ко мне? Я тебя уже не боюсь, река. Что может быть безумнее моей жизни? Шепчи, подступай к самым ногам – не страшно!
Но – нет. Плеск совсем иной – мерный, ровный, он все ближе, все сильнее. И вот уже гремит вокруг, до самого медного неба, до самого черного Гадеса.
Седой Океан приветствует нас, решившихся.
– ...По местам стоять, якоря выбрать, гистоны идо-лоны поднять, весла на воду!..
Встречай нас, даль океанская,
Туманом серым встречай!
Найдем страну мы счастливую,
Там, за кромкой земли!
В стране той небо безоблачно,
Царит там Век Золотой,
Там горя нет, даже смерти нет,
Там мы счастье найдем.
Несите нас, паруса, вперед!
Плещись, вода, за кормой!
Мы – смертные, но бессмертных путь
Предстоит нам пройти.
Так пенься, хлябь океанская!
Стучитесь, волны, в борта!
Нас ждет страна, что лежит вдали,
Мы назад не свернем!..
Станем Миносами!
СТРОФА-II
Вначале не понравилась дорога. Еле нашли, хоть и камнем выложена. Да только оброс землей камень, травой желтой покрылся. Забились грязью колеи глубокие, по которым повозки ходили.
Значит, не ходят уже. Не ездят.
А потом мы увидели город. Вернее, то, что когда-то было городом...
Эоловы острова. Жил когда-то здесь Эол, повелитель ветров. И Липар-авзониец жил, потому их еще Липарами зовут.
Недаром все моряки Малеи боятся! Вроде обычный мыс, каменный, не очень и приметный. Но вот только стерегут этот мыс ветры – все разом, словно сговорившись. А уж как накинутся!.. И па нас накинулись. Первый день еще вместе держались, а потом как раскидало нас, как расшвыряло... Кто где, а мы тут, на Эоловых островах. А как подумать, куда еще ветры нас пригнать могли, как не к собственному папаше?
Что прибило нас сюда (меня, Подалирия да еще Идоменея) – не горе. На этот случай твердо уговорились: отстанет кто, с пути собьется – на Тринаркии ждать его будут. Только вот не встретил нас никто на пустом берегу. А ведь Идоменей был тут, на этих самых Эоловых Липарах, всего десять лет назад. И город здесь стоял, и люди жили...
– ...Напали? – предположил я, поддевая ногой что-то зеленое, трухлявое.. Щит – и дерево сгнило, и медь рассыпалась.
– Когда? – вздохнул Идоменей. – Сто лет назад?
Ответить было нечего. Искать – тоже. Нечего и некого. Заросшие травой улицы, провалившиеся черепичные крыши, сухая повилика, обвившаяся вокруг серых храмовых колонн. Тихо, пусто, мертво... А ведь критянин был тут всего десять лет назад. Даже если напали враги, даже если всех вырезали, даже если сожгли дома...
Идоменей и привел нас сюда. Он еще на пристани головой крутил. А как увидел деревья – огромные, в два обхвата, что выросли прямо у жертвенника Поседайону... Вначале думали мы с Подалирием – ошибся критянин, перепутал, забыл просто. Мало ли где деревья растут? И что людей нет, сгинули, тоже, увы, бывает...
...Но ведь гари нигде не видать! И ворота никто не разбивал, не вышибал тараном – сами рухнули, когда петли бронзовые в пыль обратились... Умер город. Не убили, не сожгли.
Сам умер.
– Эй, сюда! Сюда!
Ага, Подалирий! Ну, что ты там нашел, Целитель?
...Они лежали в одном из разрушенных домов, прямо на полу. Ни оружия, ни клочьев одежды. Просто желтые кости. Да и костей осталось совсем чуток.
– Дети, – присмотрелся я. – Лет десяти, не старше. Значит, действительно напали, всех перебили...
– Нет...
Присел Подалирий возле желтых костей, задумался. Затем осторожно коснулся рукой, головой помотал. Никогда я еще не видал таким нашего Целителя! Даже под Троей. Хмурый, губы поджаты, в глазах что-то непонятное...
...Вроде как гидру увидел.
– Это не детские кости, ребята. Это взрослые.
– Тут не жили пигмеи, Асклепиад! – вздохнул Идоменей.
– Они не пигмеи, – нетерпеливо бросил Подалирий. – Вы что, форму черепов не видите? Это ахейцы, взрослые мужчины, только...
– Не выросли? – понял я.
Холодок по спине. Я видел мертвые города. И желтых костей среди руин насмотрелся. Но тут что-то иное...
– Отец говорил, – Целитель медленно встал, отряхнул руки, – что если люди женятся на родственницах, смешивают родную кровь, то через несколько поколений они становятся такими...
Мы поняли. Но ведь Идоменей был тут десять лет назад, всего десять! И вновь – холодом повеяло. Десять лет... А мы брали Трою неполные три месяца, всего только три месяца! А ведь граница Номоса рядом, совсем близко!..
– Я знаю, куда нужно пойти, – негромко проговорил критянин. – Тут близко, за стенами...
...Поле – огромное, бескрайнее, до дальних холмов. Желтая мокрая трава, серые камни – сотни, тысячи. Выбитые, выщербленные ветром и дождем, осевшие, рухнувшие на землю.
Поле Камней.
Некрополь.
Город мертвых под серым, затянутым облаками небом.
Мы стояли молча, боясь заговорить. Наконец Идоменей вздохнул:
– Этого не было, ребята. Десять лет назад мы похоронили тут двух наших моряков, они лежат у подножия холма. Этих могил я не видел...
Сколько же поколений навеки ушло под серые камни? Старые камни с уже неразличимыми надписями?
...А эту еще и разобрать можно. Не иначе, всего полвека назад выбили. Полвека?
Неровные критские значки, неровные углубления в сером камне...
Здесь предпоследние спят. Мы, последние, счастливы меньше.
Кто нас оплачет, последних? Проводит в бездонный Аид?
Времени много создал Уранид, только много не значит – бессчетно.
Жизни положен предел. И Время подходит к концу.
– Уходим, – решил я. – Быстро!
Мы не шли, бежали, а старая дряхлая Смерть скалилась нам в спину, шелестела пожухлой травой на могилах. И никто из нас не оглянулся...
Жизни положен предел. И Время подходит к концу!
– Что это было, Идоменей? Кронов Котел, как у нас, под Троей? ОНИ закрыли проходы на Запад, наш Номос как бы... захлопнулся...
– ...И его граница прошла через этот город. Не знаю, Тидид. Может быть, и так...
– А что будет дальше, на Тринакрии[105], на Сицилии то есть? Ведь именно там начинается Океан?
– Не знаю, Диомед, не знаю...
– Э-э, Диомед-родич! Э-э-э! Что мрачный такой пришел? Кого увидел? Что увидел? Кербер там был, да? Гидра была?
– Если бы, Мантос! Если бы... «Здесь предпоследние спят. Мы, последние, счастливы меньше...»
...Напились мы в последний вечер на Аласии, перед отплытием самым. Да как не напиться – положено! Песни орали, хохотали, вспоминали все байки, что про Океан да про земли дальние сложены. Один Любимчик молчал, носом сопел только. Да у нас не помолчишь! Влили ему чашу неразбавленного, встряхнули. Порозовел Одиссей, заговорил. И как пошел, и как поехал: киклопы моряков живьем едят, Сирены на камни корабли кличут, быки Гелиоса Солнцеликого, даже на вертелах поджаренные, мычат. Ну и, понятно, Скилла с Харибдой, страшные листригоны, Тритон, в раковину трубящий, Нереи с Протеями. И вся эта жуть в море плещется, границы Океана охраняет... Хохотали же мы тогда!
Листригоны... Если бы! Не они стерегут пути в Океан!.. Желтая трава, желтые кости, серый обветрившийся камень. Ревнив Крон-Время, Крон-мертвец, когда-то поделивший миры с братом-Океаном. Простерлась над нами его костлявая рука...
Не повернуть назад. Не остановиться.
Вперед!
– Встречай нас, даль океанская,
Туманом серым встречай!
Найдем страну мы счастливую,
Там, за кромкой земли!..
* * *
Хорошо, когда солнце! Пусть неяркое, осеннее, робкое. Заиграло зеленью море, расхрабрились белокрылые чайки, даже трава у берега уже не казалась мертвой. Радуйся, Гелиос Гиперионид!
Страх остался позади, там, за серыми волнами. Хорошо, когда ясный день, когда мы снова вместе, а вокруг не Поле Камней, а оживленная пристань, полная черными Дельфинами-кораблями.
– Телепин! Телепин! Те-ле-пин! «Голова-а-а-а»!
Ну вот и мои аргивяне повеселели – башку Цигу-великана гоняют!
Остров Тринакрия – Сицилия. Темная громада крепости на высоком холме.
Полдень.
– Это Камик, – усмехается Идоменей-критянин, на черную крепость кивает. – Его сам Дедал строил. Хитро строил! К воротам узкий проход ведет, двоим не пройти.
– Камик? – поражаюсь я, уроки дяди Эвмела вспоминая. – Так здесь же... Минос погиб. Последний!
