Андрей Валентинов - Серый коршун. Диомед, сын Тидея
Над Кноссом, городом руин, – ранние осенние сумерки. Негромко звучит голос критянина. Серые тени с громадными рогатыми головами обступили нас со всех сторон.
Слушают.
Кивают...
...И снова – серое осеннее море, черный «Калидон», злой ветер, бьющий в лицо, холодные соленые брызги на щеках. Мы плывем на восток. Дамед-ванака возвращается в свое царство.
Но отчего так не хочется возвращаться?
На острове Халка – маленькой рыбешке, прижавшейся боком к каменной громаде рыбы-Родоса, – крик до небес. На острове Халка – пир мертвецов. Знакомые мертвые лица, знакомые мертвые голоса. Одна гордыня еше жива – она умирает последней, даже после надежды.
Крик, крик, крик...
– Я завоюю Кеми! Я... Я покажу этим эфиопам!.. Я покажу!..
...Менелай, белый от пьянства, с безумными круглыми глазами.
– А я... Я эту... Ливию! Я стану ванактом ливийским!.. ...Гуней – тот, кто пытался первым бежать из-под Трои.
– А я Фракию покорю! Фракию! Фракия моя, слышите?!
...Демофонт, младший сын Тезея-афинянина. Приплыл под Трою за два дня до победы. Недовоевал!
– А я пеласгов! Нечего им было Приаму помогать! Я их всех огнем выжгу! Как крыс!
...Антиф – его я вообще не знал, тут познакомились.
– А я... А я не знаю чего, но все равно завоюю! За что боролись? За что кровь проливали?
...Филоктет Олизонец – прятался всю войну на каком-то островке. Теперь вынырнул.
– За-а-а-аво-о-о-о-ою-ю-ю-ю-ю-е-е-е-ем!!!
Бывшие басилеи, бывшие наследники, бывшие эллиньг. Изгнанники.
Мертвецы.
– Все завоюем! Все-е-е! А потом вернемся в Ахайю – и всех резать станем! Резать! Жечь! Мстить!
– Ме-е-е-е-е-е-есть!!!
Крик над островом Халка, рев, ор нечеловечий. Гуляют мертвецы, давятся неразбавленным.
– Агамемнон убит – значит, я главный!
– А почему – ты?! Я – Менелай, третий воевода!
– Я буду воеводой! Я Гектора убил! Самого Гектора!
– Ты?!
– Ну... ранил. Все равно!..
Не навоевались мертвецы, не напились крови. Да и деваться им некуда – не пускает родная земля. Этим хоть повезло – они еще кричать могут. Только двое не орут, чаек не распугивают. Подалирий Асклепид – да я. Тихо сидим, тихо пьем. И разговариваем тихо.
– Я в Дельфах был, у пифии, – улыбается Асклепиад. – Спросил – вдруг подскажет. А она мне вопит: «Небо! На всех упадет небо! Поезжай туда, где небо тебя не задавит!»
– В Херсонес Карийский, – улыбаюсь я в ответ. – Он со всех сторон горами окружен. Если что – только накроет, как крышкой ларца...
Смеемся, хоть смеяться и не над чем. Стая мертвецов ищет место среди Номосов. Призрак Великого Царства снова бродит среди нас, распадаясь на мелкие смешные обрывки. Великое Царство Гунея Кифийца, Великое Царство Филоктета Олизонца...
– Ты думал, Тидид, всех их собрать? – кивает Подалирий на разгулявшихся Царей Великих.
Пожал я плечами. Думал. Уже не думаю. На Кипре нас немного, еще меньше в Азии, в Килии, Сирии, Финикии. Те, кто пошел со мной, – Аргос Корабельный, уже высаживаются в Аласии и на побережье Киццувадны, но их все равно слишком мало. Эта пьяная орава очень помогла бы Амфилоху Щербатому против хеттийцев и воинов ванакта Кеми. Но я уже понял – бесполезно. Эти орущие – уже не войско...
...Не войско? Проснулся на миг во мне Дамед, владыка жестокий, оскалил зубы. Не войско – но польза будет. Накинутся эти недобитки на хеттийцев и кемийцев – найдется чем соседей пугать! А как помрут они, уже всеконечно, под копьями и булавами, так и мне спокойней станет. Вот только Менелая белокурого жалко.
Послушал я Дамеда-ванаку, послушал себя-прежнего – ох и стыдно стало. Стыдно, тоскливо...
– Ты им объяснишь? – словно услыхал мои мысли Асклепиад. – Завтра, как проспятся?
И вновь пришлось плечами пожимать. Объясню, конечно. На пальцах растолкую, что порознь нечего и пытаться Номос Востока покорить. Да вот послушают ли?
...Ой, не послушают!
– Ливия моя! Моя! Так и называйте меня: Гуней Ливийский!
– А я Пеласгийский!
– А я этот... кра... тра... Фракийский!
– Молчите все! Я Me... Менелай! Я Т-трою завоевал!
– Рога ты завоевал, зятек! Утю-тю-тю, наш рогатенький!
Ну вот, уже кулаками машут. Переглянулись мы с Подалирием. Встали, прочь пошли – от мертвецов разбушевавшихся.
– Тебе будет нужен лекарь на Кипре, Диомед? Теперь он уже не улыбался, сын Асклепия.
– Нужен, – кивнул я. – А еще нужнее мне будешь ты, Подалирий...
Дрожит рыба-остров от ора мертвячьего, плавниками-скалами дергает. Качается меднокованое небо, качается – вот-вот рухнет, И хохочут ОНИ, невидимые всемогущие. Верным путем идете, герои-разгерои! Самые смелые под Троей погибли, самых упорных добивать пришлось. А вы и без НАС в Гадес приползете!
Остров Халка.
Пир мертвецов.
А чем я лучше их? Чем? Тем, что все-таки выгрыз зубами кусок Номоса и теперь смогу душу потешить – на троне сидеть, щеки надувать, казнить, миловать, города жечь? Снова возьмет меня в плен Дамед-ванака, владыка жестокий?
"...И ответил Господь Противоречащему, сказав: «Поведай Мне, слуга лукавый, когда раб становится свободным?»
* * *
– Э-э, куда смотришь, Диомед-родич? Туда смотри, вперед! Там Кипр, там земля наша. Там твой Аргос теперь будет, там свой город построишь!
Улыбаюсь я чернобородому Мантосу, верному другу-гетайру. Улыбаюсь, головой качаю.
– Там? Еще не знаю...
Серое осеннее море вокруг, бескрайнее, бездонное. Впереди Аласия, Кипр, Медный остров. Но я не гляжу вперед, на восток, чужой Восток, так и не ставший мне родным. Я смотрю назад, на уходящее от меня царство Эреба, отныне тоже мне чужое, где никому не нужен Диомед-изгнанник. Забывшая меня земля не спрашивает, обойдусь ли я без нее, не околею ли от тоски, как собака под стеной чужого города...
Чужой Восток, чужой Запад. Что теперь искать? Но вот почудилось – на миг, на одно биение сердца, что за серыми волнами, за отторгнувшим меня миром, нежданной серебристой зарей блеснула вечная плоть Седого Океана.
Идоменей-критянин хочет умереть Миносом. А чего хочу я?
АНТИСТРОФА-I
– Горе! Ибо пришли дни последние, и станут они первых хуже, ежели не покаетесь вы, аласийцы, народ жестоковыйный!..
Я протиснулся поближе. Все такой же пророк – голосистый, истовый. Разве что седины в бороде прибавилось.
– – Покайтесь! Ибо настал час, явился в наш мир Ахве-Единый, ступил пятой Своей на землю грешную нашу. Ведет Он народ Свой по пустыне Синайской, и столп огненный путь народу Его указует!..
Пророк все такой же, да вот народец на базаре славного города Аласии иным стал. Уже не вяжут крикуна, не тащат воду в кожаных ведрах. Слушают.
– И построит в дни недальние народ Господа державу Его, и поставит Скинию Его в Храме, и разнесется слово Ахве-Господа по всем мирам, так что и мертвые услышат слово Его в своих гробах!
Кивают аласийцы, переглядываются. Видать, обломал их пророк за эти годы. Обтесал! Да только недоволен седобородый. Крутнулся волчком, палец худой вперед выставил:
– А вы, аласийцы, народ жестоковыйный! Слышите вы – но не внемлете. Обступили меня тельцы тучные во множестве своем, годные лишь для заклания! Простелите пути Господу! Покайтесь! Отвернитесь от богов своих, ибо они лишь камень и дерево. Ибо Он – Господь ревнивый, немилосердный! Пошлет Он на вас, грешников закоренелых, и мор, и голод, и земли трясения, и страшного Дамеда-ванаку, о котором вы напрасно забыли!..
В Аласию мы тихо пробрались, без шума. Да и к чему шуметь, в трубы дуть, в щиты медные бить? Был Дамед-ванака – да весь вышел.
И надо же, еще помнят!
– Отцов ваших Дамед наказывал плетьми, вас же станет карать «скорпионами»!..
– Эй-эй, почтенный! – не выдержал я, про «скорпионы» услыхав. – Зачем людей пугать-то?
Дернулась седая борода. Темным огнем загорелись безумные глаза.
– Ты?!
Вздохнул я, руками развел. Я и есть.
Тряхнул косматой гривой пророк, шагнул ближе.
– Почему ты здесь, Дамед, владыка жестокий? Разве было тебе повеление губить людей этих? Разве не дано им время покаяться? Уйди в ад, откуда ты вышел, уйди!..
Терпеливей стали аласийцы, добрей. Но тут уж и они не выдержали. Охнул пророк, за руки схваченный. А вот и веревку несут! Вот и ведро с водой...
– Не обижайся, уважаемый гость. Вечно этому бедняге Дамед-ванака мерещится!..
Это уже мне. Не узнали, видать! И хорошо, что не узнали! Повернулся, начал сквозь толпу пробираться.
– Дамед! Дамед! Слушай меня, владыка жестокий!
Даже оборачиваться не стал. Что взять с безумца?
– Слушай, что говорит тебе Элохи-пастырь!..
Замер. Не поверил. Почудилось!..
...Пастушье царство Ездралеон, камень Гилгал, лепешка, переломленная над ночным костром...
– Элохи-пастырь велит тебе основать город великий возле желтой реки, и в том городе расцветет слава Ахве-Господа, и вырастет вокруг него новый мир – мир Божий, и прогремит имя Его по всем иным мирам...
