Стивен Эриксон - Дань псам
Стражник у ворот прищурился на полосатого звероподобного охранника. Тот осадил коня под аркой.
— Грантл, ты, что ли? Вижу, была замятня. Это караван Сирика?… о боги!
Крик был доказательством, что стражник разглядел возчика на первом фургоне.
— Лучше пропусти нас, — тихо, хрипло сказал Грантл. — Я не в настроении беседовать ни с кем, кроме Сирика. Думаю, он уже переехал в новый особняк?
Стражник кивнул. Глаза его были малость дикими, лицо исказилось. Сделав шаг назад, он махнул рукой.
Путь до имения Сирика оказался благословенно коротким. Мимо Барбакана Деспота, потом налево, вокруг Холма Высокой Виселицы; там уже видны были недавно оштукатуренные стены и широкие сводчатые ворота, ведущие во двор купеческого особняка.
Похоже, вести уже распространились: Сирик ждал во дворе, слуга прикрывал его зонтиком от солнца. Вокруг скучились шесть стражников личной охраны. Лицо купца вытянулось, едва он понял, что во двор втягиваются всего четыре фургона. Стражники наполнили пыльный воздух проклятиями, углядев возчика (ворона на его голове как раз решила расправить крылья и восстановить равновесие). Гнилые руки натянули вожжи, остановив фургон.
Грантл тоже остановился, не спеша слез с коня.
Сирик беспомощно махал руками: — Но… но…
Грантл стянул плащ, показывая прорехи в кольчуге, согнутые и вырванные звенья, пятна крови. — Набег житников, — пророкотал он, снова улыбаясь.
— Но…
— Мы отвесили хорошей сдачи, — продолжал Грантл, поглядев на охрану купца. — Если бы вы отправили побольше вот этих бездельников — все было бы гораздо веселее. Отряд был большой, почти сотня вопящих дикарей. Дурни подожгли фургоны прежде, чем ограбить.
Капитан охраны Сирика — мужчина с множеством шрамов на лице — ощерился, глядя на фургоны. — Сотня, вот как? Против… сколько вас было? Восемь охранников и ты командиром? За идиотов нас держишь, Весельчак? Сотня житников — и вас тут не было бы.
— Нет, Кест, ты не идиот, — лениво протянул Грантл. — У тебя череп как у быка и нрав тот же, но ты не идиот.
Сирик поднял трясущуюся руку, останавливая взвившихся людей капитана: — Грантл, Гисп сидит на передке. Но он же мертвый.
— Да. Как и трое остальных.
— Но… но как?
Грантл устрашающе повел мускулистыми плечами. — Не знаю точно, — признался он, — но они все еще выполняют приказы. Да, я совсем отчаялся и выкрикивал такие команды, которые обычно даже в голову не приходят… но я остался один, с четверкой лошадей на четыре фургона. — Он еще раз повел плечами. — Я заберу плату сейчас, Сирик. Вы получили половину келика, выехавшего из Бастиона. Это вполовину лучше, чем ничего.
— А что мне делать с четырьмя неупокоенными возчиками?! — взвизгнул Сирик.
Грантл повернулся и сверкнул глазами на Гиспа: — Идите вы к Худу. Сейчас.
Возчики торопливо спрыгнули с фургонов, упав на мостовую. Угнездившиеся у лица Гиспа вороны негодующе закричали, захлопали крыльями и снова уселись, чтобы продолжить трапезу на уютно распростершихся во дворе телах.
Сирик успел оправиться и уже весь кипел гневом. — Насчет платы…
— Полностью, — резанул Грантл. — Я предупреждал, что нас мало? Кест не идиот, но вы — идиот, Сирик. Ради товара умерло шестнадцать человек, уж не говоря о сотне житников. Я готов посетить гильдию и все высказать. Полная плата — рот на замке. Иначе…
Покрытое потом лицо Сирика с трудом сумело выразить некое подобие мученического смирения. — Капитан Кест, заплатите этому человеку.
Вскоре Грантл вышел на улицу. Постоял, поглядел на утреннее солнышко — и направился домой. Не обращая внимания на жару, накинул плащ и капюшон. Проклятые знаки на коже выступали во время битв; требовались недели, чтобы они поблекли до обычного едва заметного оттенка. Чем менее заметным он будет, тем лучше. Он подозревал, что лачуга, которую зовет домом, уже окружена чертовой кучей служек, ожидающих его возвращения. Женщина в шкуре тигра, которая провозгласила себя Верховной Жрицей местного храма, должна была расслышать боевой рев Смертного Меча Трейка даже за тридцать лиг (столько отсюда до Обжитой Равнины). Она будет в неистовстве… снова. Она будет жаждать его внимания.
Но Грантл не даст и гроша за нее и все скопище шелудивых неудачников, которые собираются в храме. Ему не нравилось убивать налетчиков. Нет радости в пролитии крови, нет восторга в диком гневе. Он потерял сегодня друзей, в том числе последних двух, что были с ним в Капустане. Эти раны болят сильнее ран на теле, и для исцеления потребуется намного больше времени…
Настроение было дурным, хотя кошель с консулами стучал по бедру. Он не хотел терпеть неизбежную на главных улицах давку, пробираться по проспектам, расталкивая и огибая прохожих; очень вероятно, что ему захочется зареветь, выхватить сабли и проложить себе путь сквозь толпы — а тогда не останется иного пути, как бежать из Даруджистана или качаться на Высокой Виселице. Поэтому, едва выйдя из ворот квартала Имений, что находится к югу от Парка Бортена, и миновав набережную Приозерного района, Грантл выбрал кружный путь, свернув в узкие улочки и пробираясь по заваленным отбросами проходам между домами.
Немногие встречные торопливо отшатывались, словно их предупреждал какой-то инстинкт.
Грантл вошел в более широкий переулок, только чтобы обнаружить: он загроможден огромным экипажем, который выглядел так, словно прошел через мятеж. Грантлу вспомнилось, что городское Празднество еще не окончилось. Однако, когда Грантл подошел ближе и заметил, что переступает через прогнившие и распавшиеся на куски тела, через лужи высохшей крови, когда увидел в повозке зияющую дыру на месте двери, когда бросил взгляд внутрь заполненного густым дымом экипажа, на лошадей, покрытых коркой пены и пота… Он понял, что это одна из карет чертовой Торговой Гильдии трайгаллов, широко и печально знаменитой внезапными, необъяснимыми и опасными появлениями.
Он рассердился еще больше, припомнив, что трайгаллы с их небывалой системой долевого участия стали опасными конкурентами городского Караван-сарая. Гильдии Караван-сарая давно нужно было придумать нечто подобное — хотя, если дошедшие до Грантла слухи близки к истине, процент потерь среди дольщиков Гильдии ужасающе высок. Гораздо выше, чем может принять караванный охранник.
С другой стороны, как подумал он потом, он единственный выжил из каравана Сирика, и число консулов в его кошеле никак не сравнится с доходами, которые купец должен получить от урожая келика — особенно теперь, когда не надо платить возчикам. Да, ему придется купить новые фургоны и починить приведенные Грантлом; но на то и существует страховка.
Обходя фургон, Грантл смог разглядеть его внимательнее и заключил, с кислой улыбкой, что этот ублюдок построен способным перенести почти всё. Он был опален, исцарапан словно бы когтями равнинных медведей, изгрызен и вдобавок облит какой-то кислотой. Настоящая боевая повозка.
Грантл прошел мимо лошадей. Сделал еще пять шагов — и удивленно обернулся. В такой близости от него звери пугаются. Всегда. Даже его собственная лошадь нервно плясала, почуяв запах, и только утомление притупляло страх. Но эти… он скривился, встретив во взгляде одной из кляч полнейшее отсутствие интереса.
Качая головой, Грантл продолжил путь.
Чертовски странно. Но ведь он сам мог бы сделать с лошадью и не такое. А как насчет мертвого человека, например, Гиспа?
Мысль показалась слишком неприятной, чтобы додумывать ее. «Я, кажется, могу командовать покойниками?» Он слишком стар, чтобы открывать в себе новые таланты…
* * *Лодочка из кожи моржа опасно плясала на волнах между двух барок, рискуя быть раздавленной прежде, чем гребец успеет провести суденышко мимо бортов к пристани, загроможденной ловушками для раков. Выскочивший из лодки человек был мокр до пояса; мешок на плече хлюпнул и начал источать воду, пока его хозяин прокладывал путь по причалам и каменным лестницам, что вели на набережную.
Он был небрит уже два или три дня, грязен; кожаные одежды казались странной смесью доспехов и того костюма, в котором натийский рыбак выходит в бурное море. На голове была шляпа из тюленьей кожи, мятая, выцветшая и просоленная. Кроме вещевого мешка, он обладал и непривычного здесь вида скимитаром в треснувших, перевязанных кожаными веревочками ножнах. Рукоять в виде змеиной головы зияла дырами на месте камней, когда-то изображавших глаза, зубы и капюшон. Высокий, жилистый, он двигался с какой-то осторожной торопливостью.
Выйдя на набережную, пришелец начал пробираться сквозь толпу в сторону одной из улочек с харчевнями, что имеются около Лобной улицы.
С причала кто-то вопил, желая узнать, кто именно бросил полузатопленную лодку около его ловушек.
