Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус
У нас оставался шанс, только если передовые подразделения смогут немедленно завершить войну. Судя по всем признакам, с той же вероятностью у меня могла бы вырасти новая правая рука, но я всё-таки обратился к Синбёрну:
— Полковник, у вас есть хоть какая-то надежда, что вы сумеете убить Газгкулла Траку в течение следующих нескольких минут?
— С благословения Императора, как знать, что мы сможем…
— Вы хотя бы представляете, где он?
— Нет, — признался Синбёрн.
Я мог слышать, насколько он был разочарован. Он был удручён мыслью, что придётся сдаться в такой близости от цели. Но реальность была такова: всё это время мы не преследовали Траку. Это он завлекал нас. И если только Синбёрн не держал этого орка под прицелом дюжины танков, сегодня нам его не победить.
— Выходите из боя, полковник, — сказал я.
— Комиссар, — начал он.
— Вы нужны нам здесь.
Ответа не воспоследовало. В ухе царапала статика, её беспорядочный звук складывался в безотрадную правду. Я велел Дитхельму перебирать каналы, пока тот не нашёл мне капитана танковой роты. Это был капитан Хэнтлин, и его машиной был «Гибельный Клинок» "Устрашающее Величие".
— Капитан, — произнёс я, — теперь вы командуете бронетанковым полком.
И я отдал ему приказы, которые любой солдат хочет услышать в последнюю очередь.
Выбора не было. Двигаться вперёд было самоубийством: цепочка долин вела только в тупик, в конечную точку, где, как нам думалось, мы загнали орков в угол. Нам нужно было отходить назад, и мы должны были пробить себе дорогу через вторую армию. Это не было вопросом надежды — одной лишь необходимости.
Тогда соберём наши силы. К этому моменту Дитхельм держал на вокс-линии всех полковых командиров.
— Это не отступление с боем, — сказал я им. — Вы должны вернуться как можно быстрее и приготовиться снова вступить в бой в тылу.
С «Гибельными Клинками» у нас ещё может быть шанс — не на победу, а на успешное отступление.
Может.
Мы начали убийственную процедуру изменения направления целой армии на диаметрально противоположное. Тысячи, тысячи и тысячи бойцов и машин, море военной мощи, которое на открытой равнине протянулось бы до самого горизонта, — сейчас они должны были застопорить всё движение и развернуться туда, откуда пришли. Идеальность дисциплины удерживала беспорядок на минимальном уровне. Неумолимая реальность подразумевала, что нам всё ещё придётся как следует покрутиться. Хуже всего дело обстояло с машинами. «Леманы Руссы» и «Мантикоры», «Химеры» и «Василиски» — у всех них имелись минимальные круги разворота и было мало места, чтобы их сделать. Даже с учётом приоритета, предоставленного штабной «Химере», её переориентация заняла у нас целую минуту. Там, где прежде мощь Империума текла по Голгофе, словно ревущий поток, сейчас не осталось ничего, кроме завихрений тёмной патоки.
Я знал, что мой приказ стал смертным приговором для бессчётных верных Гвардейцев, поскольку зеленокожие вовсю пользовались своим преимуществом. Я снова пожелал оказаться на передовой. Прежде я хотел быть свидетелем того, как Траке придёт конец. Сейчас я бы разделил страшный миг отступления с бойцами, которые отдали всё ради этого дела. Это то, что я был им должен.
Однако Империуму я был должен ещё больше. Как и любой человек на этом свете. Тем паче, что в данный момент моё самопожертвование не послужит никакой цели. Я не преуспею в выполнении своего долга служения Императору. Так что этот романтический жест будет не чем иным, как изменой.
Мы действовали дисциплинированно, но медленно. Орки же — скоростные создания. Само понятие дисциплины едва укладывается у них в голове. Замедлить их наступление было нечем, кроме месива из человеческой крови под их ногами. И, стало быть, это произошло. Бронетанковый полк ещё не достиг новой линии фронта, а остальная армия даже не начинала маршировать в новом направлении, как на нас обрушились атакующие орки. К этому времени я уже снова выбрался наверх через люк «Химеры», и хотя я находился в километрах от места, где началось столкновение армий, я его услышал. И почувствовал тоже: они сшиблись с такой силой, что завибрировало всё дно долины.
Мы двинулись вперёд, и мы шагали прямо в пасть мясорубки. Но сейчас выбор был: идти вперёд и умереть, или ждать и умереть. Мы шли вперёд, следуя единственной дорогой чести и дорогой нашей единственной надежды.
Надежды, которая отправляла нас через боевые крепости и топталки. Мне пришлось сдерживать горький смешок.
— Если мы найдём полковника Рогге, — произнёс потрескивающий голос Ланнера в моей ушной бусине, — пожалуйста, предоставьте мне привилегию убить его моими собственными руками.
— Эта честь будет принадлежать мне, — отрезал я. Чтобы сражаться с бронетехникой, нам требовались танки, а мы уже потеряли полк, который, на самый худой конец, должен был сдерживать орков до подхода «Гибельных Клинков». Мотострелковые же войска были ничем в сравнении с тем, что спустил с цепи Трака.
И всё-таки мы держали путь на бойню, набирая скорость. Через какие-то минуты я увидел очертания нашей погибели. Над нашими войсками высились топталки. Титаны разнесли бы этих уродин обратно на составлявший их металлолом, но наши богомашины по-прежнему были далеко, по-прежнему были блокированы в непоколебимой патовой ситуации. Здесь же топталки были царицами поля боя. Это были рогатые тварюги с торчавшими из плеч трубами, из которых валил дым. Через неравные промежутки времени они поочерёдно сотрясали долину оглушительным звуком, в котором было что-то от воя, рёва топки и беснующегося гудка одновременно. Всякий раз, когда топталка ревела, толпища пеших бойцов подхватывали этот клич и бросались на нас с обновлённым боевым пылом.
Моя «Химера» добралась до точки, где начинался совершеннейший хаос. О гусеницы машины заплескался зелёный поток. Я занял место за стаббером на башне. Стрелком я был неуклюжим, только с одной рукой, но с пристяжными ремнями, надёжно удерживающими меня при орудии, оно поворачивалось вместе со мной, а промахнуться было невозможно. Я нажал на спуск и начал скашивать несущихся в атаку тварей. Моё тело сотрясалось с каждым выпущенным снарядом, быстро нагревающийся стаббер жёг мою руку, в ноздри била едкая вонь фицелинового дыма, и всё это была хорошая боль, честная боль, очищающие страдания войны, означающие смерть моих врагов. Краем глаза я заметил орочьего босса, который бросился на «Химеру» сбоку и сиганул наверх. Быстрый рывок вправо, и я его располовиню. Но внезапно этого показалось недостаточно. Я просто вибрировал от ненависти к Рогге, к самому себе, к оркам. Инопланетная мразь упивалась своим триумфом, и будь я проклят, если не заставлю их помучиться. Так что я позволил боссу приземлиться на «Химеру». Пока он делал шаг к башне, я успел отстегнуться от ремней. Затем я выпрыгнул из люка и тоже встал наверху, чтобы меня было видно как можно лучше. Я поднял свою правую руку, потрясая боевыми когтями, которые принадлежали мне со времён Улья Гадес.
— Ты осмеливаешься? — выкрикнул я. — Ты знаешь, кто я такой?
Я был Ярриком, который заставил орков бежать из Гадеса. Я был Ярриком, который убивал дурным глазом. Так я и сделал.
Рубиновый лазер из моего злого глаза выстрелил вверх, пронзая орка через его раззявленную пасть и снося верхушку его головы. Челюсть твари отвисла в выражении идиотского удивления, а тело грузно крутнулось, перед тем как свалиться с «Химеры». Я перевёл свой взгляд на орков внизу. Они поняли, кто я такой, и замялись. Ланнер погнал «Химеру» сквозь эту их нерешительность, давя зеленокожих в кашу под нашими гусеницами. Я снова взялся за стаббер, а наводчик, боец по фамилии Кобен, принялся стрелять из пушки. Мы пробивали себе путь огнём. Мы прокладывали дорогу, ведущую нас на верную смерть.
Но я не принял бы такого заключения. Как и мой экипаж. Как и любой из шедших с нами бойцов. Мы не космодесантники. Поодиночке мы ничто. Все вместе мы — воля Императора, а воля Его не признаёт никаких преград. Мы смели бы орков, стоящих на нашем пути.
Это если бы одной воли было достаточно.
Мы приблизились к месту, где толчея битвы достигала своего апогея, и она раздалась, охватывая нас. Меня окружал не просто зелёный поток, а вздымающееся бурное половодье самой войны. В этом вихрящемся водовороте организация рушилась, уступая место беспорядочному, случайному, импровизированному, хаотичному и — да — иногда предопределённому. Но этот хаос водоворота не означал, что надо отказаться от планирования. Я заглядывал вперёд, на действительность в лице гигантских боевых машин орков, и выискивал стратегическое решение, поскольку, клянусь Троном, я его найду.
И я увидел. Выход из долины, тот путь, которым мы должны были следовать, лежал к востоку. Дорога была блокирована топталкой, которая вышагивала с отставанием от остальных. Между ней и «Химерой» находилась рота самоходок «Василиск». Их пушки, «Сотрясатели», возможно, пробьют броню топталки. Но «Василиски» не были танками. Их собственная броня не была рассчитана на то, чтобы сражаться на передовой, и у них был открытый верх. Я видел, как их экипажи маневрируют, пытаясь вывести их на огневые позиции, как они опускают пушки, чтобы вести стрельбу на разрушение на короткой дистанции, и как орки наносят им жестокий урон, прежде чем они успевают стать угрозой. Воздух был наводнён ракетами. Несколько машин уже превратились в горящие обломки. Экипажи множества других крошили в капусту.
