Брайан Ракли - Рождение Зимы
Оризиан сказал:
— Пора и нам готовиться. Скоро праздник начнется.
Она кивнула и с почти мечтательным видом последовала за ним в башню, через плечо оглядываясь на группу акробатов.
В огромном зале отдельными кучками уже топтались прибывшие на пир гости. Везде лежали пакеты и свертки с подарками, которые они принесли тану. Все были веселы, зал гудел оживленными разговорами. Эта ходила вдоль столов, проверяя выставленные для гостей подносы с хлебом и кувшины с элем и вином. Она все время что-то бормотала себе под нос (можно не сомневаться, перечисляла все выговоры, которые заслужили те, кто эти столы накрывал) и, похоже, совершенно забыла об окружающей ее толпе.
— Нам предстоит долгая ночь, — с легкой улыбкой сказал Оризиан, вспомнив слова Килана в Гласбридже.
— Конечно. Как всегда, — согласилась Эньяра.
Они направились в свои комнаты, чтобы переодеться, но по дороге их перехватил Иньюрен:
— Вот вы где. Вас хочет видеть отец, он послал меня разыскать вас.
— Значит, он встал? — с надеждой спросил Оризиан. — Может быть, облака наконец рассеялись?
— Увидите сами, идите, — уклонился от ответа Иньюрен и, поманив их пальцем, начал подниматься по лестнице.
Войдя к отцу, они нашли Кеннета стоящим посреди спальни, хмуро и задумчиво рассматривавшего церемониальную меховую мантию. Оризиан с первого взгляда увидел, что каким-то образом отец наконец-то пришел в себя.
— Мантия уже совсем не та, что прежде, — печально произнес хозяин Замка Колглас.
Эньяра нырнула ему под руку и крепко обняла. Кеннет слегка покачнулся, словно теряя равновесие, и, по-видимому, не знал, что делать, но затем тоже обнял дочь.
Потом Эньяра отступила назад и сказала:
— На базаре полно пушнины. Купим новую.
Кеннет улыбнулся и даже подержал ее лицо в широких ладонях:
— Вот и хорошо. Так и сделаем.
Оризиан наблюдал за ними со стороны и не мог отделаться от мысли о том, каким старым выглядит Кеннет. Он, может быть, и вытащил себя из мрака, но заплатил за это высокую цену. Однако в глазах появился блеск, хотя под ними еще лежали тени, а тяжелые веки опухли. Когда он повернулся к Оризиану и улыбнулся, создалось впечатление, что улыбка, давно неиспользуемая и забытая где-то глубоко в душе, с трудом пробивается на его лицо.
— Оризиан, подойди сюда, дай на тебя посмотреть, — сказал Кеннет и с ласковым интересом оглядел сына. — Хорошо выглядишь.
— Ты тоже выглядишь лучше, — ответил Оризиан. Он почувствовал определенное облегчение, напряжение начало отпускать его, мрачное лицо юноши немного просветлело. Но, как и всегда в тех случаях, когда отец выныривал из тени, начинал подниматься и страх, что когда-нибудь парализующая отца скорбь никуда не исчезнет и поселится в нем окончательно.
— Пожалуй. Может, это сделали те медовые пирожки, что вы мне принесли?
— А может, возможность объесться и напиться сегодня ночью? — предположил Иньюрен.
— Замолчи, старина. Не стоит портить удовольствие другим только потому, что сам не подвержен человеческим слабостям, — упрекнул Кеннет на'кирима.
Он обнял Оризиана за плечи, а с другого бока прижал к себе дочь.
— Вы простите мне недавнюю слабость?
— Здесь нечего прощать, — пробормотал Оризиан.
— Печаль — это не слабость, — решительно заявила Эньяра.
Отец немного потискал их и отпустил.
— Ну, слабость это или нет, а прошу меня простить. Я избавил бы вас от этого, если бы мог, ведь я вас обоих очень люблю, а вы заслуживаете лучшего… — Тут голос его дрогнул, и на лице на мгновение появилось что-то вроде муки, но он резко, почти сердито, тряхнул головой. — Мне перед праздником нужно отдохнуть. Совсем немного. Но, послушайте, давайте сначала придумаем что-нибудь. Раз пришло Рождение Зимы, давайте куда-нибудь съездим. Мы давно уже все вместе не выходили за стены замка, не так ли?
— Куда? — спросила Эньяра. — В Андуран?
— Нет, — немного поспешно ответил Кеннет. — Брата еще будет время навестить. Нам, всем троим.
— Давайте поедем в Колкир. Там рынки и залив, — быстро подсказал Оризиан. Сам он посещал центр танов Килкри всего пару раз, и ему нравился этот оживленный город, кроме того, он знал, что и отцу это место очень нравится. Кеннет всегда говорил, дующие там западные ветры — самые чистые, а вдыхаемый воздух — всегда свеж и нов. Без прошлого.
— Да, — улыбнулся Кеннет. — Прекрасный город.
* * *Далеко на севере, за Долиной Камней, по голым склонам горы беспорядочно расползся огромный замок. На нескладных стенах и башнях из необработанного камня кое-где виднелись пятна света от зажженных на ночь факелов, и ветер мотал их пламя во все стороны. Над замком носились снежинки. Здесь, на северной окраине просторов Тан Дирина, холод дышал уже давно. Но что ни говори, а по древнему знанию, сегодня — ночь Рождения Зимы, и только с новой луной, как говорят, можно утверждать, что действительно наступил ледяной сезон.
Где-то в глубине замка, в палате, украшенной волчьими шкурами и гобеленами, стояла огромная кровать. Столбы с ногу воина толщиной поддерживали балдахин, под которым на мятых и сбившихся простынях завернулся как в кокон в одеяло хилый сморщенный старик. Недалеко от кровати на куске медвежьей шкуры растянулась охотничья собака: старая гончая с густой серой шерстью.
Дверь в спальню неслышно открылась, и, заслоняя рукой лампу, вошел мальчик. Пес поднял голову, но не издал ни звука. Мальчик на цыпочках подошел к кровати. Старик застонал и повернулся. Мальчик на шаг отступил, и свет задрожал в его руке. В горле старика что-то захрипело, он кашлянул и открыл слезящиеся глаза. Потом сделал попытку облизать потрескавшиеся губы.
— Прости, мой господин, — забормотал мальчик. — Ты велел мне разбудить тебя.
Человек с трудом поднял с одеяла худую руку и провел ею по впалым щекам, словно пытаясь вспомнить, кто он такой.
— Лекари не разрешают входить, но они меня не видели. И госпожа тоже, — сообщил мальчик.
— Ты правильно сделал, — прохрипел человек и уронил руку. — Лекари — глупцы. Они отлично знают, что никакое их беспокойство не остановит смерть, раз уж мой Путь подходит к концу.
Собака, услышав голос хозяина, поднялась и, подойдя к кровати, ткнула носом в безвольно повисшие пальцы старика.
— Сегодня Рождение Зимы, мой господин. Ночь скоро повернет.
— Подними меня, — приказал старик. Мальчик помог ему сесть и подложил под спину подушки. Старик был легким, как будто жизнь уже начала освобождать его от своего бремени.
— Рождение Зимы, — себе под нос пробурчал он. — Значит, сегодняшняя ночь или завтрашнее утро скажет, на кого падет милость судьбы, на нас или на наших врагов.
Из далекого зала по запутанным коридорам и лестницам донеслись звуки веселья.
— Принеси мне что-нибудь выпить, мальчик, — приказал старик. — Сегодня вечером я должен произнести тост за силы сына и дочери, которые несут наши мечты по Темному Пути. Не будет им тепла в это Рождение Зимы. Только сражения и кровь.
Мальчик поставил лампу на стол и быстро вышел. Глаза старика закрылись, голова немного свесилась на грудь. Пес сидел тихо, терпеливо наблюдая за хозяином. Тан Энгейн ок Горин-Гир, умиравший в огромной, продуваемой всеми ветрами крепости Хаккана, будет спать до возвращения мальчика с наполненным до краев бокалом.
V
В большом зале замка Колглас царил такой оживленный шум, какого давно уже не было. Вдоль каменных стен зажгли множество факелов, они отбрасывали пляшущие тени на венки и гирлянды из ветвей остролиста и плюща, а между ними были развешаны гирлянды из сосны. Огонь пылал за массивной решеткой камина, но по всем углам зала еще расставили жаровни. Во всю длину зала выстроились столы и скамьи. Ближе всех к огню на небольшом возвышении стоял стол, за которым сидели Кеннет нан Ланнис-Хейг, Оризиан, Эньяра и Иньюрен. Там же стояли еще два пустующих кресла, а перед ними чаши с вином и тарелки, которые будто ждали запаздывавших гостей, но эти места были предназначены для тех, кто никогда уже ими не воспользуется. Считалось, что Рождение Зимы тревожит мертвых в их вечном сне, поэтому на праздничном пиру для них тоже ставились приборы, это была старая традиция, и в некоторых домах она еще сохранилась. В замке Колглас такой стол накрывался для них каждый вечер весь год. Кеннет, как всегда, сидел между памятью и потерями.
За остальными столами сидели вперемешку гости из города и обитатели замка. В эту ночь все были вместе, и великие, и малые. Празднование началось на закате и будет продолжаться всю ночь, до первого зимнего рассвета. Прошло не больше часа, но поскольку вино и светлое пиво лились рекой, то уже поднимался гвалт. Слуги носились взад и вперед, разнося напитки и блюда с хлебом или мясом. Тем из гостей, кто основательно утолил жажду, уже приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы стуком тяжелых кружек по столу подозвать прислугу с подносом. Одна из молоденьких кухонных девушек споткнулась об охотничью собаку, та с визгом умчалась. Сначала поднялся смех, но потом он сменился гулом огорчения, потому что упавшая девушка разбила кувшин с элем, который несла из кухни. Крики встревожили Идрина, сидевшего на одной из балок под крышей, он сердито закаркал и перелетел на другую балку.
