Джо Аберкромби - Кровь и Железо
— Говорят, дикари уже на подступах к Остенгорму! — кричал кто-то слева от Джезаля. — Лорд-губернатор Мид собирает войска. Он поклялся, что выкинет варваров из Инглии!
— Что? Мид? Да надутый старый дурак не сумеет и горелую корку выкинуть из тарелки!
— Ну, его вполне достаточно, чтобы разделаться с этими животными. Один хороший солдат Союза стоит десятка таких, как они…
Общий гомон внезапно прорезал пронзительный голос Терезы — настолько громкий, что его, наверное, услышали в дальнем конце комнаты:
— Разумеется, я выйду замуж, если мне прикажет отец, но я не обязана делать вид, что мне это нравится!
Ее лицо исказилось такой злобной гримасой, что Джезаля бы не удивило, если бы она тут же ткнула кронпринца вилкой в лицо. Капитан ощутил некоторое удовлетворение: значит, он не единственный, у кого проблемы с женщинами.
— О да, потрясающее зрелище! О поединке говорят повсюду! — продолжал бубнить Варуз.
Джезаль заерзал на стуле. Долго ли еще продлится треклятое празднество? Он задыхался. Капитан снова оглядел лица гостей и поймал взор Глокты: тот смотрел на него с прежним мрачным и настороженным выражением изможденного лица. Джезаль даже на собственном празднике не мог долго выдерживать взгляд инквизитора. Черт возьми, что этот калека против него имеет?
* * *«Мелкая гадина. Он жульничал. Я знаю это, хотя и не знаю как».
Взгляд Глокты изучал лица гостей за столом напротив, пока не остановился на Байязе. Старый мошенник тоже был здесь и чувствовал себя как дома.
«Он участвовал в этом. Они жульничали вместе. Хоть я и не знаю как».
— Господа и дамы! — Лорд-камергер поднялся, чтобы произнести свою речь, и разговоры смолкли. — От имени его величества я приветствую вас на нашем скромном празднике.
Сам король слабо пошевелился, обвел вокруг себя бессмысленным взором, моргнул и снова закрыл глаза.
— Мы собрались здесь, как вы все знаете, чтобы почтить капитана Джезаля дан Луфара. Его имя только что вошло в почетный список избранных — фехтовальщиков, одержавших победу на летнем турнире.
Некоторые гости подняли бокалы, раздалось несколько равнодушных возгласов одобрения.
— Среди присутствующих здесь я вижу и других победителей турнира. Многие из них сейчас занимают главнейшие посты в государстве. Это лорд-маршал Варуз, это Валдис, командующий рыцарями-герольдами, это майор Вест — как известно, он состоит при штабе маршала Берра. Даже я в свое время был чемпионом… хотя мое время, разумеется, давно прошло.
Он улыбнулся и опустил взгляд на свое выпирающее брюхо. По комнате пронеслась рябь вежливых смешков.
«Заметим, что меня он не упомянул. Очевидно, не всем победителям можно позавидовать, а?»
— Многие победители турнира, — продолжал лорд-камергер, — впоследствии становились героями и вершили великие дела. Я надеюсь — конечно же, мы все надеемся, — что так случится и с нашим юным другом, капитаном Луфаром!
«А я надеюсь, что лживый гаденыш встретит мучительную смерть в Инглии».
Тем не менее Глокта поднял бокал вместе со всеми, чтобы выпить за здоровье надутого осла, в то время как Луфар во главе стола наслаждался каждым мгновением.
«Подумать только! Ведь я сидел в том же самом кресле после моей победы на турнире. Мне тоже аплодировали и завидовали, меня тоже хлопали по плечу. Другие потные лица, но такие же роскошные одежды, и, по сути, ничего с тех пор не изменилось. Была ли моя тогдашняя улыбка менее самодовольной? Разумеется, нет! Откровенно говоря, я был еще хуже. Но я, по крайней мере, победил честно!»
Лорд Хофф отнесся к своему тосту с таким рвением, что не остановился, пока не опустошил кубок до дна. Затем поставил его обратно на стол и облизал губы.
— Ну что ж, а теперь, пока не принесли еду, вас ждет небольшой сюрприз, подготовленный моим коллегой архилектором Сультом в честь кое-кого из наших гостей. Надеюсь, вы найдете его занимательным.
И лорд-камергер тяжело опустился в кресло, тут же протянув свой пустой кубок, чтобы в него налили еще вина.
Глокта бросил взгляд на Сульта.
«Сюрприз от архилектора? Кому-то это не обещает ничего хорошего».
Тяжелый красный занавес на сцене медленно раздвинулся и открыл взорам публики дощатые подмостки. Там лежал старик в белом одеянии, запятнанном ярко-красной кровью. Широкий холст на заднем плане изображал лес под звездным небом. Это неприятно напомнило Глокте роспись в круглой комнате — той самой, в подвале приобретенного Секутором полуразрушенного дома возле доков.
Из-за кулис уверенным шагом вышел второй человек: тоже пожилой, высокий, худощавый, с замечательно тонкими и четкими чертами. Несмотря на то что его голова была наголо выбрита, а внизу лица топорщилась короткая белая бородка, Глокта сразу узнал его.
«Йозив Лестек, один из самых знаменитых городских актеров».
Заметив окровавленное тело, актер нарочито содрогнулся.
— О-о-о! — завопил он и широко раскинул руки в театрально-преувеличенном отчаянии.
У него был очень сильный голос — такой сильный, что затряслись потолочные балки. Убедившись, что внимание аудитории приковано к нему, Лестек принялся декламировать, рассекая воздух плавными жестами рук. На лице его отражались все бушующие страсти.
Здесь Иувин лежит, мой добрый мастер.
И смерть его — конец мечтам о счастье!
Все Канедиаса предательство сгубило.
Зашло животворящее светило Над нашим веком.
Старый актер откинул назад голову, и Глокта увидел, что в его глазах блестят слезы.
«Ловкий трюк — вот так заплакать в нужный момент».
Одинокая слезинка медленно скатилась по щеке; зрители замерли как завороженные. Лестек снова повернулся к телу.
Брат убивает брата! За все время
Не видел мир такого преступленья.
О, почему свет звездный не померк,
Не расступился ад и не изверг Ревущий огнь?
Он бросился на колени и ударил себя в грудь.
О горький рок! Как счастлив был бы я
С ним вместе умереть! Но нет, нельзя:
Когда великий умирает, мы,
Хоть велика потеря, жить должны
И биться дальше!
Лестек медленно поднял голову, взглянул на публику и медленно поднялся с колен; глубочайшая скорбь на его лице сменялась суровейшей решимостью.
Пусть Делателя Дом и затворен,
Пусть камнем он и сталью укреплен,
Дождусь, пока та сталь не проржавеет,
Иль камни раскрошу и в пыль развею,
Но я отмщу!
Глаза актера сверкали огнем, когда он, запахнувшись в мантию, горделиво сходил со сцены под восхищенные аплодисменты. Это была сокращенная версия известной и часто исполняемой пьесы.
