Гэв Торп - Ангелы Тьмы
— Достойные, в самом деле! — согласился Астелян. — В первом священном отряде уцелел пятьдесят один человек, и я послал их в другие полки, подготовить по сто бойцов на каждого. Выжившие после этого подготовили ещё по сотне. По мере того, как священные отряды росли, спрос на болтеры, боеприпасы, броню и другое оружие увеличивался, превышая возможности заводов. Имперский правитель последовал моим рекомендациям и построил ещё больше заводов, почему нельзя использовать для этого сельскохозяйственные угодья, если рука врага у тебя на горле?
На минуту в камере воцарилось молчание, после чего бестелесный голос Борея ответил:
— Возможно, чтобы прокормить тех, кого ты защищал? — предположил капеллан. — Когда мы освободили Тарсис от твоей тирании, он оказался пустошью. Построенные тобой и расползшиеся по планете города-заводы переполнились нищетой и преступностью. Именно это ты нёс человечеству?
— Это было средством, не целью, — объяснил Астелян. — Не суди меня, я видел Империум, который вы защищаете. Миры-ульи, засыпанные слоем мертвого пепла, население в переполненных многокилометровых зданиях-шпилях. Люди ежечасно работают, будто насекомые, выгребают из своих мертвых миров все ресурсы, до последней горсти, чтобы обеспечить другие планеты металлической рудой, деталями машин, химикатами. И, конечно, они дают оружие и воинов Императору.
— Как раз благодаря взаимной зависимости Империум сохраняет целостность, — возразил Борей. — Планеты получают друг от друга пищу, машины или защиту.
— И в этом его слабость, потому что это хрупкая структура, — заявил Астелян, опять пытаясь приподняться, насколько получится, и сесть, его наполняла возродившаяся энергия. — Корыстные командиры Империума конкурируют друг с другом, рискуя обороной доменов Императора ради достижения собственных целей. Даже самая защищенная система может пасть, если её соседи завоёваны, а вода и пища исчезли. Запутанные хитросплетения интересов и взаимного страха больше не работают на породивший их великий идеал.
— И это оказалось тебе сильно в новинку на Тарсисе?
— Нет, я воин, который придерживается правила сказано-сделано, у меня инстинкты воина, — признался Астелян. — Хотя мы выигрывали битвы, это разрушало Тарсис. Да, заводы разрослись, и мы начали призывать граждан в армию, но это было необходимо для войны. Наша сила возрастала, но и враги наши становились хитрее. Они не искали открытого боя, а ранили нас из тайных убежищ, сеяли страх и неуверенность.
Из цитаделей в пустыне они наносили удары по нашим складам, бомбили наши фабрики и убивали наших людей. Где бы ни находились наши войска, их никогда не хватало, чтобы искоренить всех врагов, и победа уходила из рук, война поневоле заходила в тупик. Мы стремились отыскать и раздавить живую силу мятежников, они же скрывались в городах и атаковали заводы и казармы. Чем сильнее росла армия, тем больше требовалось пушек, складов провианта, рекрутских баз и транспортных колонн. А поскольку все это вырастало в размерах, нам требовалось ещё больше войск для защиты.
— Твои собственные амбиции стали для тебя целью, твоё желание править само себя разжигало.
Астелян проигнорировал заявление капеллана.
— Война затянулась на восемь лет, — продолжил он. — Армейские командиры находились в растерянности, имперский правитель проявлял апатию. Хотя мы убивали тысячи повстанцев каждый год, всегда находились глупые и заблудшие души, чтобы их заменить. Вера в то, за что мы боролись, оказалась утрачена, слава Императора потускнела в горестях сражений и выживания. Победы не было, и война сделалась самоцелью.
— И что же произошло дальше? — спросил Борей. — Твой авторитет был абсолютным, когда мы отрешили тебе от власти.
— Ты сознательно искажаешь события, — проговорил Астелян со вздохом. — Мне надоело убивать людей. Я работал изо всех сил, чтобы пережить те трудные времена.
— Времена, которые ты сам и создал, — вполголоса ответил Борей.
Он находился теперь позади Астеляна, и тот почувствовал дыхание капеллана кожей головы.
— Разве ты не слушал меня? — Астелян рванулся, ощущая растущее раздражение. — Ты должен теперь понять, почему мы оказали сопротивление, когда были атакованы. Целое поколение тарсиан умерло, чтобы их потомки могли занять своё место в видении Императора, люди не могли бездействовать, когда вы отняли эту возможность.
— Итак, ты взял власть в свои руки, узурпировал полномочия имперского правителя и принёс на Тарсис собственную версию просветления, — сказал Борей.
— Нет, не сразу, — ответил Астелян сквозь кашель, горло пересохло.
Он услышал, как шевельнулся капеллан в изголовье плиты, и перед лицом возникла рука Борея и чаша с водой. Астелян не мог дотянуться и взять чашу, поэтому капеллан медленно вылил ее содержимое на пересохшие губы пленника. Глотая освежающую воду, Астелян наслаждался каждым мгновением, прежде чем продолжить.
— Я давал советы генералам и полковникам, но они часто отвергали мои знания и опыт. Они постоянно мне не доверяли, говорили, что, мол, я требую от армии того, что допустимо ждать только от космодесанта. Это были старые аргументы, и, хотя я твердил им про стремление к величию и насчёт создания нового мира в горниле битвы, мои страстные просьбы проходили мимо их ушей. Когда один из наших полков попал в засаду и был уничтожен в проходах Зарзокса, правитель Дэкс назначил меня командиром армии лоялистов на Тарсисе. Я поклялся, что моё командование через год принесет победу.
— Смелое заявление… Ещё один признак твоего вашего самомнения, наверное? — сказал Борей и поставил чашу на пол, металл при этом скрипнул по камню.
— Достижимая цель при наличии у меня верховной власти и прямого контроля, — ответил Астелян. — Первым делом я казнил тогдашних армейских командиров. Эти представители старой планетарной знати, воспитанные на охотничьих играх завсегдатаи экстравагантных банкетов, не годились, чтобы вести людей в бой. Я заменил их лучшими лидерами мой священных отрядов, мужчинами, которые были сильными и способными, мужчинами большого ума и железной дисциплины.
Я знал, чтобы выиграть грядущую войну против ренегатов, понадобятся тяжелые бои, и выбранные мною люди были полностью лояльны Императору, они командовали без колебаний и подчинялись без вопросов.
— И ты выполнил свою клятву? — спросил Борей из тени.
— За двести пятьдесят дней, — заявил Астелян с гордостью. — Старый режим оказался слаб и недальновиден. Узкие умы не могли охватить конечную цель, понять необходимость лишений и жертв. Они сопротивлялись кое-каким из моих мер, никогда по-настоящему не понимая конечную цель победы. Эти двести пятьдесят дней были наполнены потрясениями и травмами, лилась кровь, было много страданий. Но все это происходило ради будущего Тарсиса. Если бы я действовал как мои предшественники, война длилась бы до сих пор, народ Тарсиса жил бы в вынужденном раболепии, в подчинении и страхе. Для мира это была бы долгая, медленная смерть.
— И тогда ты нашёл сильное лекарство от этой планетарной болезни? — в голосе Борея появился оттенок гнева, Астелян услышал глубокое дыхание капеллана. — Ты, самозваный спаситель, вывел их из тьмы.
— И была тьма, — проговорил Астелян, предпочитая игнорировать обвинения. — Мои командиры были жестоки в исполнении моих приказов. Ложная терпимость породила бы слабость, и моя армия не давала пощады. Мы уничтожили рассадники бунта, сожгли все дыры, в которых прятались мятежники, казнили их родичей и всех, кто поддерживал бунт бездействием. Впрочем, я вовсе не горжусь тем, что сделал, многие из окружения Дэкса были настроены оппозиционно, но имперский правитель оказывал мне полную поддержку. В тот самый момент он один разглядел мои истинные намерения и понял необходимость совершаемого. Не отрицаю, погром принял устрашающий масштаб, многие невиновные были судимы и казнены без веских оснований. На то были исключительные времена, народу Тарсиса указали путь, людям пришлось осознать, что жизнь под властью Императора не дается даром, её зарабатывают жертвами — потерей личной свободы, трудом, и, когда необходимо, кровью. Тарсис горел двести пятьдесят дней, пока продолжалась чистка. В самый последний день я лично повел священные отряды в атаку, и свобода на Тарсисе восторжествовала!
Астелян остановился, он задыхался и покрылся потом. По мере рассказа его воодушевление нарастало, насколько это позволяли оковы на руках, ногах и вокруг тела.
— Тебя там не было, — сказал он Борею, интерпретируя молчание капеллана как недоверие. — Как ты можешь понять наш восторг окончательной победы, если ты такой безжизненный и бесстрастный? Мы гнали их месяц за месяцем, пока не вынудили стать последним лагерем на побережье северного моря. Их осталось всего четыре тысячи. Наши воины догоняли, их было пятьдесят тысяч, и ещё со мной на переднем крае более двадцати тысяч бойцов из священных отрядов. Мятежники не могли спастись, им некуда было бежать, у них не осталось логова, чтобы в нем укрыться. Мы их окружили, и мы не дали им пощады. К чести наших врагов, они сражались хорошо, и не один не попытался сдаться.
