Анатоль Нат - Бабье царство.
Первый угольный карьер откровенно разочаровал её.
Зато второй — порадовал.
Но гораздо большее впечатление на неё произвёло не само второе место добычи каменного угля, честно говоря, мало чем отличающееся от первого, а способ. Способ добычи угля здесь — это было нечто.
Распятые для устрашения, на косых крестах из толстых брёвен подгорные ящеры с равнины не заметить было трудно, однако, она умудрилась.
— Более тупые охраняют более умных, — было первое, что она услышала, остановившись потрясённая прямо перед одним из таких крестов.
Сразу не замеченный за огромным валуном, закрывающим вид на место распятия, перекрещенный буквой "Х" большой толстый крест с привязанным к нему живым ещё ящером, производил — потрясающее впечатление. Которого, в её положении, Белле всё-таки следовало стараться избегать. Такие сильные впечатления ей ныне были прямо противопоказаны.
Впрочем, равнодушие с которым она осмотрела тогда казнённого, признаться, удивило и её саму.
— Что это? — безразлично поинтересовалась Белла. Что-то бело пятнистое на белом, привязанное к каким-то косым столбам, первоначально её совсем не впечатлило, оставив равнодушной. Да и что ей было до каких-то ящеров.
— Консервы, — точно такой же равнодушный отклик Кары, местной хозяйки и начальника одного из лагерей пленных амазонок не вызвал в душе Беллы ни малейшего шевеления.
— Мясные консервы, — уточнила Кара. — Хлеба не хватает, вот и пришлось пойти на кое-какие издержки. Пусть своих едят. Раненых и ослабших. Всё нам меньше мороки с погребением.
— Откуда здесь раненые? — нахмурившись, Белла внимательно посмотрела на внешне старающуюся держаться невозмутимо амазонку.
— Так они тут между собой всё никак не выяснят, кто из них главнее, — с коротеньким смешком хохотнула амазонка. — Род какого-нибудь Чёрного Муравья, воюет с родом Серой Утки. Когда от того и от другого остаются лишь женщины, старики и малые дети, на их земли приходит род Зелёной или Колченогой улитки с равнины, и подъедает оба ослабших рода. Причём, съедает в самом натуральном смысле этого слова, прямо с костями. Они из них варят какую-то особую костяную похлёбку, которая у них очень ценится беременными и ослабшими.
— Не желаешь попробовать? — с невинным видом поинтересовалась она у Беллы.
Добившись в ответ яростного, бешеного взгляда, невозмутимо продолжила, словно ничего и не говорила.
— Но и этот третий род тоже, в свою очередь подпирается откуда-нибудь с севера ещё каким-нибудь другим родом, ещё более мощным. И которому, что удивительно, тоже хочется кушать.
Места здесь бедные, почвы тощие, песчанистые. Много на их не вырастишь. Да и земледельцы из подгорных ящеров — аховые. Вот они и жрут друг друга.
Круговорот питательных веществ в природе, — с глубокомысленно довольным видом пробормотала Кара. Видно было что ей нравится, то, что она говорит.
— Угу, — задумчиво хмыкнула Белла. — Если только не считать того, что слабых и ослабших вытесняют всё более и более сильные роды подгорных ящеров с Прилонгарской равнины. А там копятся сильные и мощные. Которые уже потом, когда кончатся свои, примутся за нас. Мы для них ведь тоже звено в пищевой цепочке, тоже мясо, — сердито бросила она удивлённой её недовольством Каре.
Белла с нескрываемой брезгливостью смотрела на творящуюся вокруг мерзость.
Периодически подходя к распятым, охранники и жители посёлка из местных ящеров отрезали острыми ножами куски мяса с тел распятых. Места отреза тут же чем-то присыпали, каким-то серым порошком, и поливали сверху беловатой, вязкой жидкостью, после которой крики распинаемых тут же прекращались. Похоже, это было какое-то сильное антисептическое средство, приносящее быстрое забытьё съедаемым.
Крупные белые пятна этой вязкой белой субстанции густо-густо покрывали тела распятых. Казалось, они уже совсем покрылись белой, внешне как бы известковой коркой, мало чем отличимой от белого снега вокруг.
— А белое это что? — хмуро поинтересовалась Белла.
— Какая-то растительная анестезия, — постаралась удовлетворить её любопытство Кара. — Что это — нам не интересно. Дрянь какая-то. Жуют какие-то корни, потом сплёвывают в кувшин, добавляют ещё какой-то дряни и оставляют всё это на какое-то время в тепле и в темноте. Через неделю получается вот такая гадость.
Чего эта странная баронесса, сама непонятно с чего в её положении потащившаяся куда-то зимой по тяжелой дороге, интересуется такой ерундой, Кара совершенно не понимала, и оттого испытывала сильный дискомфорт. Всё непонятное настораживало. А баронесса эта вообще была одна сплошная загадка.
— "Надо взять на заметку, — думала Белла, провожая глазами отошедшего от креста охранника. — И поговорить с Ли Дугом или с кем-либо другим, кто у них ведает врачеванием. Вдруг это что-то интересное, что-то новое в медицине".
Повернувшись к постоянно держащемуся за её спиной старшему десятка её охраны Крутур де Суану, тихим невыразительным голосом, чтобы не слышала Кара, приказала.
— Анестезию эту белую, растительную добыть. Но аккуратно, не привлекая особого внимания. Если кто заинтересуется, отвечайте — мол, чудит баронесса. И только. Или вообще на себя сваливайте, мол, вам самим интересно. Но всё об этом продукте узнать. И чтоб к нашему отъезду был не только сам образец, но и вся технология его изготовления. Даже если это просто пожевали и выплюнули, а потом приложил к больному месту.
Если это обезболивающее — надо взять рецепт на заметку. Нам надо всё. Всё что только может пригодиться.
Откинувшись на бархатистую спинку любимого кресла, Белла невольно поёжилась. Воспоминания были крайне неприятные. Даже сейчас, спустя несколько недель после посещения той небольшой деревеньки подгорных ящеров, её пробирал мертвящий душу озноб.
Она поспешила переключиться на другие, более приятные воспоминания. Белла постаралась вспомнить хоть что-то, что было хоть каким-то светлым пятном в ту её поездку. Вспоминалось плохо. Светлых моментов было откровенно мало.
Если не считать за такое использование откровенно рабского труда, двулично называемого в этой приютившей её компании. трудом военнопленных.
— Ящеры охраняют ящеров, — тихо хмыкнула Белла.
Протянув ноги ещё ближе к огню, она задумалась. В этом что-то было, какая-то внутренняя правда. Одни подгорные ящеры людоеды охраняли других подгорных ящеров людоедов. Вторые добывали для первых каменный уголь в карьере и железную руду в шахте. И за это получали хлеб, который и позволял им и их семьям не вымереть в нищих предгорьях от голода. Откровенно рабский труд, ничем даже для приличия не прикрытый.
И никого это не волновало, потому что одни людоеды истребляли других людоедов. А за победителями в свою очередь следили опять пленные. Теперь уже для разнообразия амазонки.
— Тонкая политика, — хмыкнула Белла. — Настолько тонкая что и не понять кто есть кто.
"Но зато какая эффективность. И какой странный выверт мозгов, — подумала она. — Да-а, господа Сидор и Димон неплохо придумали. Горы каменного угля, горы заготовленной на вывоз весной, богатейшей, перебранной умелыми руками железной руды.
И всё это фактически даром".
А вот даром ли, — едва слышно прошептали губы Беллы. — Что-то в такое плохо верится. Зная амазонок, верить в то что они добровольно остались и вкалывают, имея все возможности сбежать? Я не такая наивная как Маша. Что-то их держит. Что?
Что же там на шахте было такого, что неприятно царапнуло? — опять вернулась она мыслями в прошлое.
И это не распятые на косых крестах пленные ящеры, — пришло холодное понимание. — Ящерами отвлекли моё внимание, как в иных местах говорится: "Врезали по мозгам", чтобы что-то я там не заметила. Что? Что я там не должна была заметить?
Будем думать, — прошептала Белла. — Вспоминать и думать. И надо обязательно покопаться в бумагах на доставку. Вся их жизнь там закручена на доставку. Есть доставка — есть и они. Нет доставки, и в первую очередь хлеба и оружия — неделя, другая и никого там в лагерях не найдёшь — съедят. Местные всех съедят. Голодные.
А нам не надо чтобы их всех съели, — медленно проговорила она, глубоко задумавшись.
Ей опять вспомнилось, пожалуй одно из немногого, что было там хорошего.
Всё тот же лагерь с пленными, всё те же косые кресты с распятыми ящерами, поедаемыми живьём. И огромное светлое пятно, что откровенно бальзамом легло Белле на душу. Настоящее потрясение.
Делаемые там на месте дощаники, на которых уже этой весной довольная до невозможности Кара готова была сплавлять им на завод и каменный уголь и руду.
Визг двуручной пилы, распускавший бревно на доски до сих пор, ка вживую вставал в её ушах. Это было настолько неожиданно, услышать там, в глухой подгорной пуще услышать визг пилы, что Белла в тот момент восприняла этот звук как нечто родное, любимое, хоть казалось бы давно и прочно забытое.
