Филип Фармер - Многоярусный мир: Создатель вселенных
Несмотря на свое отчаянное положение, Вольф не мог не подумать о конфигурации гравитационного поля плоской планеты. По идее, центр должен находиться в самом низу: но тяготение действует только на поверхности и в самой массе планеты. На этой стороне гравитация напрочь отсутствовала.
А что произошло с Хрисеидой? Неужели гворлы убили девушку, как и ее подругу?
Вольф знал, что, как бы гворлы ни обошлись с ней, они намеренно не повесили ее рядом с ним. Им хотелось, чтобы частью его мучений стало полное неведение о ее судьбе. И до конца своей жизни на веревочной петле он будет гадать, что с ней произошло. В его уме будут возникать все новые и новые картины, одна ужаснее другой.
Какое-то время Роберт висел, немного отклонившись от перпендикулярной оси. Его отнесло в сторону ветром, а при отсутствии гравитации законы маятника не работали.
Оставаясь в тени черного диска, он мог следить за движением солнца. Светило, скрытое диском планеты, оставалось вне поля зрения, но свет его падал на край огромной дуги. Зеленое небо под солнечными лучами ярко светилось, тогда как неосвещенная часть погружалась во тьму. Чуть позже Вольф заметил, что свечение на краю диска стало слабее, и понял, что на смену солнцу пришла луна.
Должно быть, полночь, подумал он. Если гворлы решили забрать Хрисеиду с собой, они могли проплыть по морю немалое расстояние. Или она могла быть уже мертва, если ее подвергли пыткам. Если же ей уготована более мерзкая участь, оставалось надеяться лишь на то, что она не мучилась долго.
Он висел во мраке под Дном Мира и вдруг почувствовал, как веревка на его шее дернулась. Петля затянулась, но не настолько, чтобы задушить. Кто-то подтягивал Вольфа к отверстию. Он выгнул шею, пытаясь увидеть своего спасителя, но взгляд тонул в темноте отверстия. А затем (словно через поверхностное натяжение воды) голова Роберта прорвалась через паутину гравитации, и его вытащили из бездны. Огромные сильные руки обхватили Вольфа и прижали к твердой теплой мохнатой груди. Кто-то дыхнул на него винным перегаром, жесткие губы оцарапали щеку. Стиснув Роберта в объятиях, существо дюйм за дюймом поднималось вверх. Мех терся о скалу; ноги гиганта разгибались, рывком поднимаясь, отыскивали точку опоры, и вновь слышалось шуршание меха.
— Ипсев? — спросил Вольф.
— Ипсев, — подтвердил зебрилла. — А теперь замолчи. Мне надо поберечь дыхание. Нелегкое это дело.
Роберт подчинился, с трудом удерживаясь, чтобы не спросить о Хрисеиде. Когда они выползли из колодца, Ипсев снял с шеи пленника веревку и опустил его на пол пещеры.
И только тогда тот отважился задать вопрос:
— Где Хрисеида?
Ипсев мягко опустился рядом, перевернул Вольфа на живот и начал развязывать узлы на его запястьях. Он никак не мог отдышаться после путешествия, но все же ответил:
— Гворлы усадили ее в большую лодку, выдолбленную из дерева, и поплыли через море. Она кричала, умоляя меня помочь ей. Потом гворл ударил ее, и она, как мне кажется, потеряла сознание. А я сидел, пьяный, как властитель, и почти ничего не соображал от орехового сока после гулянки с Автонией — ну, ты знаешь, с той большеротой аковилой.
Но прежде чем Хрисеиду оглушили, — продолжал Ипсев, — она успела крикнуть, что ты висишь под дырой на Дне Мира. Я не понял, о чем она говорила, потому что давно здесь не бывал. И мне даже не хочется говорить, сколько лет с тех пор прошло. Собственно, я и сам не знаю. Теперь уже все в густом тумане — да ты и сам понимаешь.
— Нет, не понимаю. — Вольф поднялся и растер запястья. — Но если мне придется остаться здесь еще на какое-то время, боюсь, я тоже могу оказаться в алкогольном тумане.
— Я хотел подойти к ней, — сказал Ипсев. — Но гворлы бросили в меня несколько длинных ножей и пообещали убить. Я смотрел, как они вытаскивают из кустов лодку, и вдруг подумал: какого черта, ну и что, если они убьют меня? Я не собирался спускать им угроз, и мне было все равно, что они тащат бог знает куда бедную малышку Хрисеиду. В былые деньки в Троаде[1] мы, сам знаешь, немного дружили с этой девчонкой, хотя здесь я с ней одно время практически не общался. И думаю, довольно долгое время. Но сейчас мне вдруг захотелось какого-то настоящего приключения, какого-то истинного волнения — я и возненавидел этих отвратительных бугристых тварей.
Я побежал за ними, — продолжал он, — но они к тому времени спустили лодку на воду и усадили туда Хрисеиду. Я осмотрелся в поисках гистоихтиса, подумав, что могу протаранить моллюском их лодку. Если бы мне удалось сбросить их в воду — с ножами или без них, — то они бы оказались у меня в руках. Поскольку то, как гворлы вели себя в лодке, подсказывало мне, что на море они чувствуют страх и неуверенность. Я даже сомневаюсь, что они умеют плавать.
— Я тоже сомневаюсь, — согласился Вольф.
— Но в пределах досягаемости не оказалось ни одного гистоихтиса. А ветер уносил их лодку все дальше и дальше. Они поставили большой треугольный парус. Я вернулся к Автонии и выпил еще. Я мог бы забыть о тебе точно так же, как пытался забыть о Хрисеиде. Я знал, какие ей предстоят мучения, и не мог вынести мыслей об этом. Мне захотелось напиться до чертиков. Но Автония, будь блажен ее пьяный мозг, вдруг вспомнила, что говорила про тебя Хрисеида. Я бросился сюда и долго осматривался, потому что никак не мог вспомнить, где находятся карнизы, ведущие в пещеру. Я чуть не плюнул и не напился снова. Но что-то удержало меня — наверное, мне захотелось сделать какой-нибудь добрый поступок в этой вечности безделья, где нет ни добра, ни зла.
— Если бы ты не пришел, я бы висел там, пока не умер от жажды. А теперь, если мне удастся найти Хрисеиду, у нее появится шанс на спасение. Я отправляюсь за ней. Хочешь пойти со мной?
Вольф чувствовал, что Ипсев согласится. И все же ему не верилось, что гигант сдержит слово, когда дело дойдет до реального путешествия через море. Однако вскоре Ипсев удивил его еще раз.
Зебрилла отплыл от берега, ухватился за выступ раковины проплывавшего мимо гистоихтиса и забрался на спину моллюска. Он подвел его к берегу, прижимая рукой нервные окончания, проступавшие темно-пурпурными кляксами на коже сразу же за конусовидной раковиной, которая служила кораблю-моллюску носом.
По указанию Ипсева Вольф надавил на особое пятно рыбы-паруса (буквальный перевод слова «гистоихтис») и так удерживал ее у полосы прибоя. Зебрилла принес несколько охапок плодов и множество пуншевых орехов.
— Нам придется есть и пить. Особенно пить, — проворчал Ипсев. — Путь через океан к подножию горы может оказаться долгим. Хотя, по правде говоря, я этого точно не знаю.
Через несколько минут, уложив припасы в одну из естественных впадин на раковине рыбы-паруса, они отплыли от берега. Тонкий хрящеватый парус поймал ветер, и огромный моллюск, заглотив порцию воды, с силой выпустил ее через задний мускульный клапан.
— Гворлы уплыли вчера вечером, — сказал Ипсев, — но они уступают нам в скорости. И они окажутся на другом берегу не намного раньше нас.
Он вскрыл пуншевый орех и предложил Вольфу. Тот согласился. Несмотря на огромную усталость, он был взвинчен до предела, и ему требовалось какое-то сногсшибательное успокоительное, которое позволило бы забыться и уснуть. Изгиб раковины создавал пещерообразную нишу, куда он мог заползти. Роберт лег и прижался к гладкой коже рыбы-паруса, от которой исходило тепло. Вскоре он начал засыпать. Последней в его сознании запечатлелась плечистая фигура Ипсева, который разглядывал пятна моллюска. Полосы на шкуре зебриллы слились в лунном свете; он поднял над головой еще один пуншевый орех и высосал все его содержимое выпяченными губами.
Проснувшись, Вольф обнаружил, что солнце едва появилось из-за горы. Полная луна (которая всегда оставалась полной, так как на нее никогда не падала тень планеты) быстро скользила за другую сторону гряды.
Отдохнувший и голодный, он съел несколько плодов и богатых протеинами орехов. Ипсев показал ему, как можно разнообразить диету «кровавыми ягодами». Эти блестящие шары темно-бордового цвета гроздьями висели на кончиках мясистых стеблей, росших прямо из раковины. Каждая ягода выглядела чуть меньше бейсбольного мяча, а из-под тонкой кожицы проступала жидкость, на вид и вкус напоминавшая кровь. Мякоть внутри походила на сырое мясо в соусе из креветок.
— Созрев, они осыпаются, и большая часть достается рыбам, — сказал Ипсев. — Но некоторые доплывают до берега. И все же, когда срываешь их прямо со стебля, они вкуснее всего.
Роберт присел рядом и, набив рот вкусной едой, с трудом произнес:
— Гистоихтисы очень удобны. Они кажутся мне какими-то слишком уж хорошими.
— Властитель придумал и создал их для нашего и своего удовольствия, — ответил Ипсев.
