Дэн Абнетт - Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Он застыл. Он вычислял, обрабатывая разумом и логику ситуацию, ища решение, которое придётся принять. Живая плоть на лице медленно сдвинулась. Он собирался заговорить.
— Ты нарушил указы нашего отца, — сказал он. Позади Тавр и остальные почти незаметно сместились. Они держались на волоске перед насилием. — Ты перешёл на ту сторону. Ты отвернулся от Ферруса Мануса. Ты не один из легиона. Ты — его позор.
И в это мгновение, когда прошла одна секунда, а другая ещё не настала, я осознал, что он прав. Он говорил правду. Однако, хотя слова и были правильными, они были не важны. Смотревшие на меня воины пришли из другого мира, не состоявшего из холодного сна смерти и боли пробуждения.
— Убить их, — приказал Сотер.
Тьму разорвали вспышки выстрелов. Окутанные ореолом лучи впились в броню, разрывая холодные мускулы. Завыла плазма, испаряя металл. Железные Руки Сотера рассредоточились среди корпусов абордажных аппаратов, стреляя, отходя к своим штурмовым кораблям от приближающегося кольца мёртвых воинов. Никто из моих братьев не стрелял в ответ.
— Прекрати огонь, Сотер! — он выскочил вперёд и стрелял в медленные тени мертвецов. Но не в меня. У него была возможность и оружие в руках в долгое мгновение взгляда, когда мёртвые вышли на свет. Он мог всаживать мне в голову болты, пока не разорвал бы её изнутри.
Но он не выстрелил. Железные Руки не совершают таких ошибок. Он предпочёл не стрелять.
— Сотер! — окликнул его я, шагая вперёд. Воздух разрывали мерцающие вспышки и неровный вой выстрелов.
— Ты — мерзость.
Они уже прошли половину пути к кораблям. Установленные на корпусах тяжёлые болтеры стреляли, разрывая сумрак чередой взрывов.
— Оставь нас! — закричал я, когда на моей броне взорвался снаряд. Я содрогнулся. — Просто уходи.
— Этот корабль сгорит! — он вскинул болтер. Его дуло стало застывшим чёрным кругом перед моими глазами. — Мы очистим от вас легион.
— Я этого не позволю. Вы все погибнете здесь, но мы останемся.
— Да будет так, — сказал он, спуская курок.
Но болт так и не покинул ствол. Окутанное молниями лезвие из пластали рассекло оружие пополам. Осколки разлетелись в разные стороны. Сотер уже оборачивался, когда второй удар Тавра отрубил переднюю часть его черепа, а третий расколол грудную пластину и рёбра.
Сотер рухнул.
— Прекратить огонь, — приказал Тавр, и воины позади опустили оружие. Он повернулся и посмотрел на тех, чьего брата и вождя он только что убил. Между ними вновь прошли безмолвные для меня, но ощутимые импульсы, дрожь сообщений.
Затем он повернулся ко мне. Я ничего не мог прочитать по его позе, сержант казался таким же, как иногда бывают и все воины Десятого Легиона: неподвижным, застывшим между отстранённости и ярости.
— Благодарю тебя, — сказал я. Тавр вздрогнул.
— Мы уходим. Не пытайтесь остановить нас. Вам нас не удержать.
Он отвернулся и направился прочь. Я всё ещё видел брызги крови Сотера на его броне, красные на чёрном в тусклом свете. Остальные строились вокруг него, занимая места воинской стражи кланового отца.
— Ты займёшь его место, забрав его жизнь?
Тавр помедлил и обернулся, и в этом движении я почувствовал ненависть, таящуюся под его внешним самоконтролем.
— Такой порядок был всегда. Старые обычаи Медузы. Он совершил неправильный выбор, слабый выбор, выбор плоти и чувств, а не железа. Если бы он был сильнее, то мне не пришлось бы его убивать. Смерть — следствие слабости, — беспристрастный взор его шлема был направлен прямо на меня, и я чувствовал невысказанный смысл этих слов. — Совершённое вами не дало вам силу. Оно не вечно. Это слабость.
— Тогда зачем оставлять нас безнаказанными?
Он расхохотался. Смех был рычащим и перекатывающимся, совершенно нечеловеческим и совершенно невесёлым.
— Уничтожение стало бы для вас прощением. Я не стану жертвовать силой своего клана для того, чтобы стереть то, что сделали вы. Ваше существование само по себе является наказанием за ересь, и я не избавлю вас от него.
Тавр, каждым своим движением излучающий презрение, отвернулся и направлися к ждущим кораблям.
— А он? — спросил Фидий, смотря на лежащего между нами Сотера. Тавр обернулся и посмотрел на окровавленное тело своего бывшего господина.
— Оставляю его вам.
Что такое Ключи Хель?
Они — голос, затихающий вдали, пока прошлое уходит от нас. Ключ — это лишь начало, а после открытия врат начала забываются. Мы проходим внутрь и оставляем приведшее нас позади. Мы становимся настоящим.
И от него нет спасения.
Сотер пробуждается. И я жду этого рядом. Он смотрит на меня. У него больше нет настоящего лица. На передней части хромированного черепа установлены линзы и переплетения проводов. Я смотрю, как дёргаются линзы, как поднимается рука и сгибается кисть.
— Здравствуй, брат.
— Мне… — начинает он, а затем умолкает, словно поражаясь жужжанию и щёлканью голоса. — Мне… больно.
— Да. Это так.
Он поднимается, сдвигая конечности одну за другой, пока не встаёт на ноги.
— Это закончится? — спрашивает он, глядя не на меня, но на открытую плоть правой руки, ждущей кожи из брони.
— Да, — отвечаю я. — Когда мы больше не пробудимся.
Он смотрит долгое мгновение на свои неподвижные пальцы, а затем кивает.
Что такое Ключи Хель?
Они — награда за нашу слабость. Они — жестокость железа. Они — всё, что у нас осталось.
Джон Френч
Змей
«И змей проник даже в рай»
— из Падения Небес, собранного из разных древних источников. Работа запрещена в 413.М30Ведьма смотрела на Тороса. Её руки были по локоть красными, а белый шелковый халат отяжелел от пропитавшей его засохшей крови и свежего пота. Человек у её ног был еще жив, конвульсивно дергая почти бескожим телом. Кровь стекала с лезвия кинжала в руках ведьмы — капли на его кончике сверкали багровым цветом в свете горящих углей. Вокруг, широко открыв глаза, стояла в ожидании толпа её последователей, не зная, что именно они увидели и как именно должны отреагировать.
Они делали это много раз и считали себя скрытными, но Торос и его жрецы просто вошли в середине ритуала словно их тут ждали.
Глядя в глаза ведьме, Торос гадал, кого же она в нем увидела. Посланника богов? Чудовище? Откровение? Он снял темный плащ, что скрывал его во время путешествия сюда и предстал таким, каким был на Давине: худая долговязая фигура в грубой одежде. Золотые браслеты в виде змея с рубиновыми глазами охватывали его шею и запястья. Сзади стояли пятеро его жрецов в светлых мантиях, сжимая чешуйчатыми пальцами посохи. Их красные узкие глаза не мигая смотрели на происходящее.
Стены пещеры были железными — это было место чуть ниже огромной печи. Высоко наверху пылали жаром выходные трубы печной вентиляции. Культисты использовали это место годами — пролитая кровь и бормотание жертв зудели где-то на задворках чувств Тороса.
Ему здесь не нравилось. Ему не нравился запах железа и унылая вонь разумов тех, кто был в кузнице. Он тут лишь потому, что боги пожелали, чтобы этот мир стал их собственностью, причем до того, как сюда придет война. Это будет перерождением — высшим счастьем для недостойной планеты. Толпа этих культистов была лишь началом. Но они еще увидят истинное лицо тех, кому поклоняются.
Торос наклонил голову, заставляя ведьму трястись под его взором. Ей было страшно — он чувствовал резкий специфический запах человеческого страха в воздухе пещеры. А почему бы ей его не испытывать? Она пользовалась силой, заставляя остальных подчиняться ей. А теперь к ней пришел посланник её богов, и ей не понравилось лицо тех сил, которым она поклонялась. Он знал, что так оно и есть; видел это в зеркале её глаз.
+ Уже близко, возвышенный. +
Призрачный шепот голосов его жрецов пронесся в голове Тороса. Он улыбнулся:
+ Да, дети мои. Этот миг приближается. Боги покажут нам путь. +
Освежеванный человек на полу дернулся, его вырвало кровью. Ведьма даже не посмотрела на него — она уже забыла про жертвоприношение. Стоящие на коленях культисты всё еще не шевелились. Их страх ощущался чувствами Тороса как безвкусный аромат.
Скот. Скот, ведомый злостью и завистью. Скот, который лелеет свою маленькую ненависть и мечтает вырвать власть у тех, кто им управляет. Этого и следовало ожидать — подобные желания связывают смертных с богами, но они все равно не далеко ушли от зверей, ожидающих удара пастушьей плетью. Они называют себя Восьмеричной Дверью. Они в отчаянии и они слабы — в сердцах они думали, что их молитвы никогда не будут услышаны.
— Во имя крови, — запела ведьма дрожащим голосом, поднимая над Торосом кинжал. — Во имя семи серебряных путей и пяти чаш ночи, я приказываю тебе…
