Дэн Абнетт - Лучшее из "Молот и Болтер"
— Ялонис, идешь первым. Я замыкаю, — приказал Гилеас с обычной для себя непринужденностью и кажущейся легкостью. Они прошли чуть дальше в джунгли, когда похожий на щелчок кнута звук заставил их застыть на месте и взять оружие наизготовку. Первые падающие с неба капли возвестили о начале тропической грозы. Раздававшийся прежде издалека гром теперь гремел прямо над головами.
Бусина в ухе Гилеаса потрескивала помехами, и он раздраженно постучал по ней. Атмосферная статика всегда становилась причиной проблем со связью. Гилеас, выросший в диком племени, где вершиной технического прогресса был длинный лук, не уставал удивляться тому, что раса, способная создавать генетически улучшенных супервоинов, не удосужилась создать надежное средство связи.
Уровень помех увеличился, а затем сквозь них прорвался голос Ялониса. Голос космодесантника прерывался и сообщение дошло не полностью. Тем не менее, Гилеас без проблем понял смысл.
— …Ял… нашел Вульфрика… го осталось… точно он. Мертв, около… возможно… тня метров или около того.
Гилеас подтвердил прием и ускорил шаг.
Раскат грома был оглушителен. Гилеас мог поклясться, что чувствует, как во рту дрожат зубы. Легкая морось быстро сменилась большими тяжелыми каплями. Полог деревьев изо всех сил старался их удержать, но в конечном счете дождь одержал победу. Непокрытые головы Серебряных Черепов быстро промокли. Волосы Гилеаса, густые и непослушные даже при лучших условиях, вскоре превратились в мокрые кудри, лезущие в лицо и глаза. Он надел шлем, чтобы не столько сохранить голову сухой, сколько не дать попадающим в глаза волосам перекрыть обзор.
Надев шлем, он понял, что ждет их рядом с Ялонисом. Бегущий перед глазами поток данных сказал все, что ему нужно было знать. По спине пробежал холодок предчувствия, и сержант пробормотал себе под нос молитву Императору.
Дождь не сумел ослабить царящую в джунглях влажную жару, он просто пролился на пыльную почву и немедленно впитался, как будто его и не было.
— Сержант Ур'тен. — Ялонис стоял в нескольких метрах впереди с выражением мрачной обреченности на лице. — Ты должен это увидеть. Но боюсь, зрелище тебя не обрадует.
Ялонис, обычно человек прямолинейный, сейчас оказался просто мастером преуменьшения. То, что увидел Гилеас, посмотрев вниз, заставило желчь подступить к горлу.
Доспехи Вульфрика были изломаны и разбросаны вокруг трупа воина. Горло космодесантника было разорвано, причем столь быстро, что он попросту не успел предупредить своих боевых братьев или позвать их на помощь.
Сквозь разрез через весь торс, от шеи до паха, виднелись внутренности. По столь жаркой погоде, даже с учетом продолжающегося ливня, запах смерти был очень силен. Черный панцирь был вскрыт и выставлял на всеобщее обозрение влажно поблескивающие кровью и слизью внутренние органы Вульфрика. Или, по крайней мере, то, что от них осталось.
Там, где должны были находиться основное и вспомогательное сердца космодесантника, зияла огромная полость. Гилеас несколько долгих секунд просто смотрел на тело, пока его обученный разум анализировал произошедшее. Кто бы ни напал на Вульфрика, сперва он вцепился в горло, лишая космодесантника голоса. Он порвал броню с такой легкостью, как будто это была гнилая ткань, а не пласталь и керамит. Затем противник, а скорее всего, противники, изорвали плоть как пергамент и осквернили тело Вульфрика.
Детали не имели значения. Один из братьев Гилеаса был мертв. Более того, один из самых близких его братьев был мертв. И это его здорово взбесило:
— Осмотри тело, — обратился он к Тикею, который выполнял обязанности взводного полевого медика, хотя и не был апотекарием. — Я хочу знать, какие органы были изъяты. — Он говорил спокойно и уверенно, но глухое рычание и дрожание голоса, сопровождавшие его слова, свидетельствовали о с трудом сдерживаемой ярости.
Тикайе подошел к Вульфрику и принялся изучать тело. В процессе исследования он лихорадочно бормотал литанию смерти.
— Вы, конечно, понимаете, — низким угрожающим голосом проговорил Гилеас, — что кто-то… сильно пожалеет о том, что наши с ним пути сегодня пересеклись.
Капли дождя, испаряясь от сильной жары, поднимались от земли невесомыми облачками пара. Пар окутал тело Вульфрика, что придало картине еще более зловещий вид. Теперь все смотрелось как дешевая насмешка над традиционными погребальными кострами на мирах-могильниках Серебряных Черепов. Такая пародия лишь усилила всеобщее горе и гнев.
Космодесантники, взирающие на своего павшего брата и бормочущие каждый свою литанию, были полны яростной решимости и готовности в бою расплатиться за подобное зверство.
— Нескольких имплантатов не хватает, — раздался голос Тикея. Он с трудом скрывал бешенство.
— Не хватает? Что значит не хватает?
— Изъяты, брат-сержант. Бископея, орган Ларрамана, основное и вспомогательное сердца и, насколько я могу судить, прогеноиды. Рискну предположить, что этот кто-то или что-то твердо знал, что ему нужно, и забрал всё. Слишком чистая работа, чтобы счесть ее результатом случайности или простого совпадения.
— Ты же говорил, что это животные, прогностикар, — Гилеас не смог скрыть обвиняющие нотки в своем голосе. — Это прямо противоречит тому, что говорит брат Тикайе. Один из вас ошибается.
Бхехан покачал головой:
— Существо, которое мы нашли, было животным, — возразил он. — По крайней мере, я был в этом уверен, пока не нашел камень. Возможно, оно носило его как некое украшение. Признаю, теоретически оно может обладать разумом. Я…
— Я не просил ни оправданий, ни лекций. Руны, прогностикар, — голос Гилеаса был ледяным.
Среди Серебряных Черепов сержант имел репутацию великого воина, без колебаний бросающегося в битву, и человека, не переносящего на дух дураков. Особенно тех, кто умудрился навлечь на себя его гнев. В родном племени его прозвали именем Да'каморен, что буквально переводилось как «Сын Растущей Луны». Мощь и ловкость Гилеаса, казалось, увеличиваются пропорционально его ярости.
Имя было подходящим.
— Да, сэр, — ответил Бхехан, для которого само изменение отношения к нему сержанта послужило наказанием.
Не говоря больше ни слова, он углубился в очередное Видение. Псайкер вдруг ощутил неуверенность, не задержавшуюся, впрочем, надолго. Сначала никакие образы к нему не шли, и он невольно задался вопросом, не впадет ли в состояние, которое психически одаренные братья называли «кромешной тьмой», момент полной экстрасенсорной слепоты. Прогностикары полагали, что он является знаком того, что псайкер в каком-то смысле лишился милости Императора. Бхехан однажды уже испытывал это состояние, и еще с того раза помнил стоящий во рту вкус пепла. Усилием воли Астартес отбросил мысли о неудаче и закрыл глаза. Он твердо сказал себе, что Император его не покинул. Разве не проявилась уже воля Повелителя Человечества через его верного слугу?
Уверяя себя таким образом, Бхехан восстановил равновесие разума и успокоился. Он полностью сосредоточился на чтении рун. Камни фокусировали его силы, помогая ему улавливать любое психическое эхо, подобно призраку витающее над этим склепом. У любого прогностикара было подобное средоточие. Кое-кто, подобно Бхехану, использовал руны, а кто-то толковал волю Императора с помощью Таро.
— Виновники этой бойни… Я ощущаю, что им от нас что-то нужно. Может быть, они нас изучают? Хотят узнать, как мы устроены. — Глаза прогностикара все еще были закрыты, а голос звучал не громче шепота. — Зачем? Если бы это были животные, они просто сорвали бы плоть с костей. Но они не сорвали. Они разумны, да, весьма разумны… или по крайней мере… нет. Не все. Может быть, только один? Что-то вроде лидера?
Все вопросы были риторическими, и никто не отвечал и не прерывал этот поток сознания. По доспехам монотонно и ритмично барабанил дождь.
Бхехан сжал эльдарский камень, который он все еще держал в руке. К его облегчению, его охватило ощущение тепла, которое, как он уже давно понял, являлось предвестником грядущего видения. Значит, никакой «кромешной тьмы». Его дар не пострадал. Но чувство облегчения быстро сменилось отвращением, когда он ощутил в своем разуме чье-то присутствие.
В том, что им про вас известно, виноваты мы. Виноваты наши знания. Невольно сделанный подарок.
Слова были абсолютно четкими и разборчивыми, но образа говорящего не было. Высокий и гибкий силуэт расплывался перед закрытыми веками как выжженное на сетчатке солнечное пятно.
Они поглотили все, чем мы были. Все, что мы есть. И в своем примитивном желании выжить и эволюционировать хотят сделать с вами то же самое. Они хотят измениться. Разве не этот инстинкт движет всеми нами? Стремление к величию? Желание стать лучше, чем прежде?
