Дэн Абнетт - Титаникус
Но было уже поздно. Махина добралась до них.
100
Когда пришло время пробудить его, он был уже мёртв.
— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.
Всю свою жизнь Тарсес провёл в окружении невозможного. Сами махины, сражения, которые они устраивали, ковчеги, что несли их, способ их выгрузки, песнь Манифольда — всё это вещи величины, лежащей вне уютного мирка обычного человека. Для Тарсеса это было обычным делом. Но смерть — смерть казалась делом невозможным.
Они пришли пробудить его, сломать освящённые печати гиберкойки и осторожно вывести его жизненные системы из анабиоза, но нашли его мёртвым.
— Как это возможно? — спросил Тарсес. Он помнил чётко и ясно, как задавал этот вопрос — задавал спокойно, как модерати требует провести обычную проверку систем.
— Похоже, что, несмотря на наши максимальные усилия, он скончался от ран, — ответил магос органос. — Заявление: мы скорбим о его потере. Легио Инвикта будет скорбеть о его потере.
— Я не понимаю, — твердил Тарсес, — как это возможно? Этого не может быть! Вы держали его в анабиозе с полной реанимацией, под наблюдением и со всем необходимым оборудованием.
— С самым лучшим уходом и постоянным наблюдением на молекулярном уровне, — ответил магос органос. — К сожалению, как бывает иногда в случае тяжёлых травм, мы…
— Дайте мне взглянуть на него, — перебил Тарсес.
Тарсес глянул вниз. Восходящие токи воздуха трепали полы мантии. В чёрной пропасти под ногами загорались и гасли мерцающие огоньки. Одни — мигающие в ряд световые указатели, другие — ходовые огни небольших лоцманских судов, ведущих осторожно опускающийся посадочный модуль. В двух километрах ниже, неторопливо, словно лепестки гигантского цветка, в крыше цилиндрической башни раскрывались люки, выпуская золотистый свет. Словно смотришь в жерло медленно пробуждающегося вулкана.
Тарсес попытался вспомнить название. Антиум, вот как. Это место называется Антиум, огромная база фабрикаторов.
Внизу наступила ночь, и огромный завод, величиной с приличный город, накрыла тьма. Но это была не настоящая ночь, это была огромная тень от садящегося модуля, который закрыл собой солнце Ореста.
Бури придут позже. Корабль таких размеров не может пройти сквозь атмосферу мира без последствий, неважно насколько медленно и аккуратно он будет опускаться. Стоя на открытой сетчатой платформе, закреплённой под брюхом левиафана, Тарсес ощущал запах озона и слышал хлопки и вой возмущений разрываемой атмосферы.
Далеко внизу включились сирены: выходили крановые суда, чтобы начать выгрузку.
Сирены выли тоненько и печально, словно оплакивали кого-то.
Они пришли пробудить его, а он был мёртв.
— Как это возможно? — спросил Тарсес.
Гиберкойка была открыта, и оттуда шёл сладковатый запах разложения. Сервиторы вычёрпывали суспензионное желе, но магос органос приказал им остановиться, чтобы Тарсес мог подойти и заглянуть внутрь.
Тарсес вспомнил, как смотрел на зубы, оскаленные в застывшей гримасе, и глаза, крепко зажмуренные и залитые остатками желе.
— Начинайте экстренную реанимацию, — приказал он, отворачиваясь.
— Слишком поздно, модерати, — ответил магос органос. Его звали Керхер.
— Начинайте…
— Слишком поздно, — настойчиво повторил магос. — Мы проводили экстренную реанимацию восемь раз и, вдобавок, подстёгивали жизненно важные органы при помощи шунта, имитирующего БМУ. Больше мы сделать ничего не можем.
Керхер. Магоса органос звали Керхер. Тарсес не взял эти данные из ноосферы. Ни одного модерати не модифицировали под интерфейс ноосферы, чтобы не было конфликтов с непосредственным штекерным подключением к Манифольду. Модерати входили в экипажи махин, а все члены экипажа подключаются штекерно.
Магос органос назвал своё имя, когда пришёл к Тарсесу. Керхер. «Моё имя Керхер, — сказал он. — Я из гибернавтики. Мне нужно поговорить с вами. Я принёс ужасную новость».
Выгрузка началась. Крановые суда собрались, словно летающие острова, словно каркас из металлических ферм, вокруг огромных воющих энергоустановок модуля. Восходящий ток воздуха усилился настолько, что края одеяния захлопали, и Тарсес покрепче ухватился рукой за ограждение платформы.
Керхер. Магоса органос звали Керхер. Керхер пришёл пробудить его — и обнаружил его мёртвым.
— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.
— Резкое ухудшение состояния? — наступал он, осознавая, что повышает голос. — Отказ органов? Но органы ведь наверняка можно пересадить? Я не понимаю, что вы мне говорите! Механикус не подвластны обычной смерти! Как он может быть мёртв?
— Он мёртв, — настаивал магос органос Керхер.
— Но…
— Не из-за чего-то конкретного. Весь организм. Ранения, которые он получил на Таре, были критическими. Он…
Я был там — в самом пекле, ты, жалкий человечек. Я был рядом с ним, когда он получил эти ранения, выкрикивал приказы, глядел на счётчик заряжающего автомата, следил за ауспиком, рычал рулевому, чтобы лёг на другой галс. Густые джунгли, вражеская махина, рванувшая прочь, словно белый призрак, сквозь туман и вырванные с корнем деревья. Как быстры эти эльдарские махины, как быстроноги и легки, — словно насмешка над «Виктрикс», насмешка над её непоколебимой поступью. Мы держались, наши пустотные щиты поглощали всё, что танцующий враг извергал в нас. Они были быстрыми, но хрупкими, и нам был нужен всего один точный выстрел, один точный выстрел деструктора. Неотступная «Виктрикс» — медлительная, тяжёлая, но могучая убийца по сравнению с эльдарской машиной. Один выстрел. Один точный выстрел.
Мы были в пикосекунде от поражения цели, когда щит лопнул. Сенсори Нарлер закричал со своего места:
— Щит сбит, щит сбит!
Я помню, как он кричал.
Эльдарский луч трепанировал «Виктрикс». Он вскрыл внешнюю обшивку, промежуточную, внутреннюю подкожную, разбрасывая во все стороны раскалённые добела осколки и крупные капли расплавленного металла. Верхние комплексы фронтальной оптики взорвались густым ливнем искр. Нарлер потерял левую руку от локтя. Гилока, фамулюса, разрезало надвое в поясе. Задние переборки кабины лопнули, когда луч прошёл насквозь и убил техножреца Солиума в его кормовом отсеке. А потом взорвались задние черепные генераторы.
Луч прошёл мимо, но взрывом его достало. Осколки и куски металла из задней части черепа хлестнули, словно бритвенно-острый ураган, разбив заднюю часть его раки, срезав ведущие штекерные жгуты, центральную магистраль БМУ и выбросив фонтан амниотики.
Через связь с БМУ ударила боль. Настолько сильная, что мне пришлось выдернуть штекеры, чтобы она меня не убила.
Я закричал:
— Принцепс! Мой принцепс!
— Я был там, — сказал Тарсес магосу органос. — Я был там, на Таре. Я знаю, какие ранения он получил.
— Тогда вы поймёте, модерати, — ответил Керхер.
Керхер.
— Я не понимаю, — сказал Тарсес. — Он должен быть жив. Вы держали его в анабиозе с полной реанимацией, под наблюдением и со всем необходимым оборудованием. Долгого сна от Белтрана должно было хватить.
— Мы думали так же, но ошиблись, — ответил магос органос. — Как будто там, в стазисе, он потерял желание жить. Ушёл из жизни, не желая больше чувствовать боль смертного существования.
Магоса органос звали Керхер.
Крановые суда доставили «Доминатус Виктрикс» в цилиндрическую фабрикационную башню. Клетка из лесов ждала, чтобы обнять и приковать его титаническую фигуру. Когда он опустился, пневматические амортизаторы натужно выдохнули, и сервиторы принялись карабкаться по его корпусу, отсоединяя грузовые тросы.
Тарсес покинул модуль на челноке один. Челнок пристроился за подмигивающим лоцманским катером и устремился вслед за его сигналом в чёрную бездну, мимо дорожек световых указателей, в недра Антиума.
С ним никто не разговаривал. Орестские магосы, достававшие инструменты из тележек и вызывавшие ноосферные спецификации, чтобы приступить к ремонту, видели выражение его лица. Тарсес взбирался по лестницам, поднимался в клети вдоль лесов, слыша хлопки и шипение работающих механических инструментов, видя вспышки и призрачный свет уже начавшихся сварочных работ.
Добравшись до верха лесов, он перешёл по выдвинутому переходу к заднему черепному люку.
На мостике было невообразимо холодно. Во время перехода «Виктрикс» путешествовала в пустотном трюме. На всех поверхностях таяла изморозь. Тарсес шагнул внутрь.
Весь его мир был сосредоточен в этом месте, избранном им и предназначенным для него: зал с разновозвышенным полом, круговой проход, командные кресла — модерати, рулевого, сенсори — установленные в подбородке, амниотическое гнездо для принцепса на возвышении позади. Оторванные и перебитые кабели свисали до самого пола. Жёсткую обшивку усеивали пятна высохшей крови. На мостик сверху заглядывало фальшивое ночное небо. Тарсес поднял голову. Изогнутый, рваный металл, пропоротый до внутренней обшивки, отгибался наружу. Повсюду виднелись пробоины: в древней богатой красной кожаной обивке командных кресел, в палубе, в крыше, в пультах. Некоторые экраны расколоты, некоторые разбиты.
