Филип Фармер - Личный космос
Он переполз через тело, онемев от потрясения, вызванного внезапным нападением и ожиданием грядущей стрелы. Кикаха юркнул в туннель, казавшийся свободным от врагов. Позади него в темноте послышалось тяжелое дыхание. Анана подала голос, назвавшись. Она не знала, что случилось с другими.
Они ползли и шли утиным Шагом, пока не заболели ноги и спины. Они произвольно сворачивали направо и налево без всякой системы и дважды поднимались по вертикальным шахтам. Настало время, когда они очутились в полной темноте и тишине, за исключением стучавшей в ушах крови.
Кажется, они оторвались от гончих.
Отдохнув, они направились вверх. Было крайне важно выждать, пока ночь не скроет их передвижение на поверхности. И сделать это оказалось трудно. Хотя они и устали и пытались уснуть, они без конца пробуждались, словно прыгая с трамплина бессознательного состояния высоко в воздух открытых глаз, дрыгая ногами и дергая руками. Они знали об этом, но не могли полностью уснуть и забыться и равно не бодрствовать полностью, кроме тех случаев, когда выплывали из кошмаров. В отверстии на конце шахты, выходившей на поверхность горы, появилась уже ночь.
Они полезли вверх и наружу, видя патрули внизу и слыша их наверху.
Подождав, пока не стихнет наверху, они полезли через валы и вверх по следующей стене и тик до следующего уровня улицы. Когда они не могли передвигаться снаружи, они полезли по вентиляционной шахте.
Нижние районы города ярко освещались факелами.
Солдаты и полиция основательно прощупывали нижние уровни. Потом, когда они поднялись выше, кольцо солдат стало плотнеё из-за уменьшения площади.
Повсюду были поисковые партии, осуществляющие проверку на месте.
— Если тебя полагалось взять живым, то почему они стреляли в нас? — спросила Анана. — Они не могли достаточно хорошо видеть нас, чтобы различить цели.
— Они были возбуждены, — ответил Кикаха.
Он устал, проголодался, мучился жаждой и испытывал бешеную ненависть к убийцам Калатол. Печаль придет позже, чувство вины — никогда. Он никогда не страдал от такого чувства, если не имел на то веские причины. У Кикахи имелись некоторые невротические недостатки и невротические достоинства — будучи человеком, их никак не избежать — но неуместного ощущения вины среди них не числилось. Он ни в коем случае не был виновен в её смерти. Она впуталась в это дело по своей собственной воле и знала, что может умереть.
От её смерти можно было даже получить немного радости: вместо нее могли убить его
Кикаха отправился по секции шахт за едой и питьем. Анана не хотела оставаться, поскольку боялась, что он, возможно, не сумеет опять найти ее. Она дошла с ним до трубы, ведущей в потолок дома, где одна семья громко храпела и сильно воняла вином и пивом. Он вернулся с веревкой, хлебом, сыром, фруктами, мясом и двумя бутылками воды.
Они снова ждали, пока ночь не выплыла из-за монолита и не вцепилась мертвой хваткой в город. Тогда они снова направились вверх, когда можно — снаружи, когда нельзя — внутри. Анана спросила его, почему они поднимаются, и он ответил, что поневоле, так как ниже город внутри и снаружи кишмя кишит врагами.
Глава 6
В полночь они выбрались из вентиляционной шахты в другой дом и прошли мимо спящих. Этот дом стоял на улице как раз ниже императорского дворца.
Дальше не будет никаких соединений внутренних шахт. Поскольку все лестницы и спуски охранялись, они могли добраться до своей цели, только поднявшись на некоторое расстояние снаружи. Это будет нелегко. На протяжении сорока футов поверхность горы была преднамеренно оставлена гладкой.
Затем, когда они крались в тени у подножья стены, они наткнулись на обутые в сапоги ноги, торчавшие из темной ниши.
Ноги принадлежали мертвому часовому, рядом с ним лежал еще один мертвец. Один был заколот в горло, а другой удавлен проволокой.
— Здесь побывал Нимстоул! — прошептала Анана. — Его не зря, знаешь, прозвали Петельником.
В трехстах ярдах впереди по улице вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстоула за то, что тот оставил тут тела.
На самом-то деле для патрулей не составляло большой разницы, убиты ли часовые или отсутствуют на своих постах. Тревогу поднимут в любом случае.
Небольшие врата в стене оказались незапертыми. Их можно было запереть только снаружи. Кикаха и Анана, забрав оружие часовых, прошли во врата и взбежали по крутой лестнице меж высоченных гладких стен. К тому времени, когда они добрались до верха, они пыхтели и жадно глотали воздух открытыми ртами.
Снизу послышались крики. В крошечных воротах появились факелы, и солдаты начали взбираться по лестнице. Забили барабаны, затрубили трубы.
Они побежали, но не ко дворцу справа от них, а к крутому лестничному маршу слева. На вершине лестницы поблескивали серебряные крыши и железные решетки, и до них донесся запах животных, соломы, старого мяса и свежего навоза.
— Царский зоопарк, — сказал Кикаха — Я здесь бывал.
На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменными плитами, что-то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи. Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.
— Нимстоул! — воскликнула Анана.
Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил её назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами она резко вырвалась из его рук.
— Ты смеешь прикасаться ко мне, леблаббий?
— В любое время, — отрезал он. — Перво-наперво, не называй меня больше леблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.
— Я завишу от тебя?
— Разумеется, — подтвердил он. — У тебя есть план бегства, который может сработать, даже если он дикий?
Усилие взять себя в руки заставило её содрогнуться. Затем она принужденно улыбнулась. Если бы он не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.
— Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.
— Ты, во всяком случае, реалистка, — заметил он. — Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скореё умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.
Эта же гибкость, однако, делала её и болеё опасной. Он не должен забывать, что она — сестра Вольфа.
Вольф говорил ему, что его сестры Вала и Анана являлись, вероятно, самыми опасными из всех живых людей женского пола. Даже делая скидку на вполне простительную семейную гордость и определенное преувеличение, они, вероятно, были крайне опасными особами.
— Оставайся здесь, — скомандовал он.
Он бесшумно и быстро бросился вслед за Нимстоулом. Он не мог понять, как двое Господов сумели пройти прямо сюда.
Как они узнали о малых тайных вратах в храме? Способ мог быть только один: во время своего краткого пребывания во дворце Вольфа они увидели карту с их местонахождением. Анана не была с ними, когда это случилось, или, если была, то по какой-то личной причине хранила молчание.
Но если про них могли узнать двое Господов, то почему Черные Колокольники не нашли их тоже, ведь времени у них было больше?
Через минуту он нашел ответ. Колокольники знали о вратах и поставили перед ними двух часовых. Но этих двоих убили: одного закололи, а другого удавили.
Угол здания был открыт настежь, из него лился свет. Кикаха осторожно проскользнул через узкое отверстие в небольшое помещение. В камень пола были вделаны четыре серебряных полумесяца, а остальные четыре, висевшие на настенных колышках, исчезли. Двое Господов использовали врата для побега и прихватили с собой остальные полумесяцы, чтобы другие не могли воспользоваться ими.
Разъяренный Кикаха вернулся к Анане и сообщив ей эту новость.
— Этот путь отпадает, но мы еще не повержены, — закончил он.
Кикаха тронулся дальше по изогнутой дорожке из диоритовых камней, инкрустированных по краям небольшими алмазами. Он остановился перед огромной клеткой. В ней стояли бок о бок две птицы и прожигали Кикаху взглядами. Ростом они достигали двух с половиной метров. Головы их были бледно-красными, клювы — бледно-желтыми, а глаза — алыми щитами с черными шишками.
Одна птица заговорила голосом гигантского попугая:
— Кикаха, что ты здесь делаешь, подлый обманщик?
В этой огромной голове находился мозг женщины, похищенной Джадавином три тысячи двести лет назад с берегов Эгейского моря.
Мозг этот был трансплантирован для развлечения Джадавина в созданное в его биолаборатории тело. Эта орлица оставалась одной из немногих, имевших человеческий мозг. Громадные зеленые орлицы, сплошь самки, воспроизводились путем партеногенеза. В живых оставалось еще около сорока из первоначальных пяти тысяч.
