Яцек Дукай - Иные песни
Огонь, огонь, огонь — не следует мне все время о нем думать. Я прекрасная аристократка из свиты Бербелека Победителя, я землянка и огня не знаю. Тьфу!
— …что у него молодая дочка, и…
— О чем ты говорил?
— Но я не замечаю подобия, все-таки морфы разные.
— Ах, нет, Алитея осталась в Александрии.
— Так я и думал. Но ведь он говорил же тебе, что собирается делать, правда? С этой идеей оставить восстановление города — это шутка?
А, вот к чему он ведет: пытается вытащить из меня секреты стратегоса.
— Ведь ты же вавилонянин, эстлос, долго здесь не проживаешь. Что, собственно, ты делаешь в Пергамонской Библиотеке?
Кыкур выполнил сложный жест пальцами, держащими никотиану.
— Меня выслала семья. Династические путаницы при дворе Нового Вавилона, а будучи софистесом в эмиграции, я никому не мешаю. Ты же знаешь, как оно бывает. В Пергамоне мы вели многочисленные дела — и вот теперь я понятия не имею, что делать. Бежать? Чернокнижник обязательно припомнит о своем. Возможно, оно и вправду разумнее…
— Слышал, какие тексты он просил?
— Стратегос? — Кыкур глянул на Аурелию. — Ммм, что ты хочешь этим сказать?
Та пожала плечами.
— Что, газет не читаешь? Или же, под Вдовцом об этом не пишут. Ведь это война не за возвращение земель Селевкидов; это элемент громадной кампании против Чернокнижника; образовался союз кратистосов и королей Европы, Азии и Африки. Беги, эстлос, в Вавилоне, ты должен оказаться в безопасности.
— Но ведь Семипалый…
— Уже нет. — Лунянка положила пырикту на бедро; раскаленные глаза пепельных птиц подмигнули ей среди узорчатых цветов юбки. — Об этом газеты напишут завтра.
— Ага. — Вавилонянин затянулся дымом, глянул на Аурелию повнимательнее. — Интересуешься политикой, эстле?
— То есть чем? — фыркнула та. — Я интересуюсь миром. Политика не интересует только рабов, безумцев и самоубийц — им все равно, как они живут.
— Я хотел сказать… Собственно говоря, откуда ты родом, никак не могу распознать акцент. Если простишь мое любопытство, эстле.
Аурелия поднесла синий палец к нижней губе.
Ну вот, настоящая загадка, догадайся-ка, эстлос.
Тот прищурил левый глаз.
— А что в награду, если угадаю?
— Ха, нет, что для меня, если не угадаешь?
— Никогда красота не действует столь болезненно, как во времена войн и разрушений. Возможно, ты уже посетила Хрустальный Форум, эстле? Я проверял, он остался в целости и сохранности. После заката улетучиваются Туманы Иезавели[26], никогда еще ты не видала чего-либо подобного. Ведь до вечера вы не покинете город?
И тут Аурелию осенило: он пытается ухаживать за ней!
Она ответила смехом.
Никотиана выпала из пальцев Кыкура. Широко раскрытыми глазами он следил за гаснущими на коже Аурелии искрами, на закрывший ее лицо вуалью дым.
Подавляя смех, девушка склонилась к вавилонянину, сжала его предплечье. Тот вздрогнул.
— Прости, мне не следовало бы. Я не аристократка. Аурелия Кржос, Всадник Огня, рытер Иллеи Жестокой. Да, да, Лунной Ведьмы. Ну ладно, извини, извини.
— Да ведь… Кыкур глубоко вздохнул и тоже рассмеялся, — да ведь не за что! С Луны, так? Ты выиграла, я бы и в жизни не отгадал. Хотя, с другой стороны, Элкинг и вправду писал… Ах, но чего ты желала себе в качестве награды, эстле?
— Я же говорю, я не…
— Вот ведь как любопытно, поскольку дал бы голову на отсечение, ммм, ну вот скажи, может ли доулос выдавать себя за свободного человека перед действительно свободными? Он не был бы доулосом. Только я хотел чего-то другого…
Они оглянулись при звуке плевка за спиной. Тремя ступенями выше на пятках присел высокий измаэлит в черном бурнусе, один из тех воинов пустыни, которых Бербелеку привел Марий Селевкид. Его лицо практически полностью было закрыто многократно завернутой, грязной кируффой, в щели поблескивали синие глаза. Черный тюрбан сидел набекрень, из под него выглядывали жирные волосы. На колени измаэлит положил старый кераунет с очень длинным дулом, весь покрытый матовыми инкрустациями, то тут, то там складывающимися в арабские слова. Из-за пазухи выглядывала рукоять канджара. Мужчина совал туда руку, чтобы вынуть и сунуть между складками труффы в рот высушенные листья какого-то растения. Пережевав, он их громко сплевывал. Ладони его были плотно покрыты татуировками; ногти на больших пальцах были переморфированы в роговые когти.
Эстлос Ашамадер молча кивнул Аурелии. Они вновь поднялись по ступеням к Священному Кругу, обходя черного бедуина.
Кыкур взял Аурелию под руку. Та сдержала инстинктивное желание освободиться. У него была такая прохладная кожа… Девушка провела пальцами по его предплечью, нажала на мышцу, чувствуя форму кости под низом — теперь это она вела его, к ее шагу он подстраивал свой. Они были одинакового роста.
— …на улицах все еще небезопасно, но я сам не хожу, забрал сюда людей, чтобы они помогли спасать Библиотеку, и если желаешь — Урч! Забахай! — если не выезжаешь сегодня, эстле, а ведь ты не выезжаешь?…
— Нет, скорее всего — нет, не думаю.
— Ты понятия не имеешь, что здесь творилось во время осады; и мне доставило бы огромное удовольствие твоя компания хотя бы на один этот вечер, вот увидишь, после купания, в чистой одежде я снова буду похож на человека. Ты мне расскажешь все о Луне, и я, возможно, даже поверю, ха-ха!
— Ты не поверишь, но, может, оно и к лучшему.
— Ну и хорошо! Странноприемный Дом Селинуса лежит в развалинах, я проживаю у приятеля, под северными резервуарами. А ты где…
— Во дворце наместника.
— О! Ну да. — Остановившись возле рухнувшего портика Библиотеки, он поднял руку Аурелии к губам. Зазвенели браслеты. Прижимая губы к жаркому запястью, он не спускал взгляда с глаз лунянки. — Ого, как быстро бьется у тебя сердце.
— Не льсти себе, наша кровь всегда кружит быстрее.
— Она будет кружить еще быстрее.
Теперь улыбались уже оба. Чем легче тон, чем более шутливыми становились слова, тем больше правды в улыбке и морфе тела. Теперь решающими становятся короткие мигания, полувздохи, шелест шелка и солнечные лучи, дрожащие на выпуклости ее груди.
— Он не станет ревновать? — шепнул вавилонянин.
— Кто?
— Стратегос.
— Может быть.
— Мне нравится, когда имеются ревнивцы.
— Знаешь что, будет лучше, если сначала ты умоешься.
— Разве что…
Они выскочили из-за развалин, запыхавшись: двое мужчин одинаковой, солдатской морфы, одинаково закопченные, даже в одинаковой степени рваных и загрязненных джибах.
— Ты звал нас, эстлос?
Форма лопнула, словно мыльный пузырь, Кыкур и Аурелия отступили друг от друга, погасили улыбки; Ашамадер отпустил руку лунянки, повернулся к мужчинам.
— Куда вы пропали? — рявкнул он.
— Завалился потолок в…
— Неважно. Возвращаемся в Шигеду. О Мардук, как вы выглядите!
— Эстлос, ты и сам…
Кыкур выругал его взглядом.
— Сейчас трудно поверить, — обратился он к Аурелии, — но еще недавно они служили в Серой Гвардии Семипалого. Они приехали, чтобы лечить приятеля у пергамонских текнитесов. Те многим должны Ашамадерам.
Аурелия постучала пыриктой по свалившейся колонне.
— Но вначале я должна поговорить со стратегосом. Прости, эстлос.
Кыкур глянул из-за кучи мусора на двор Библиотеки и махнул Аурелии. Мужчины поспешили за ним.
Стратегос Бербелек о чем-то спорил с Метоном Меситой. Двое хоррорных сжимали в объятиях связанные веревками толстые пачки книг. Увидав Аурелию и эстлоса Ашамадера, Метон указал их стратегосу.
Бербелек отдал хоррорным краткий приказ и подошел к Аурелии. Та вернула ему пырикту. Бербелек перевел взгляд от лунянки к вавилонянину и обратно. Поднял бровь. Неужто Форма была столь очевидная? Аурелия неуверенно усмехнулась и хлопнула ладонью по бедру.
Кыкур открыл было рот, но, увидав взгляд стратегоса, не сказал и слова. Бербелек стукнул рыктой по голенищу мягкого сапога и ушел. При этом он еще глянул через плечо на запачканных людей Ашамадера: раз, другой и третий.
Кыкур с шумом втянул в себя воздух, затем театральным жестом оттер пот со лба, размазывая при этом по лицу серый пепел.
— Ну, раз это пережили, теперь нам может только везти. Разреши, эстле? — После чего обратился к Урчу и Забахаю. — Но если наших кляч украли, головы вам оторву. В свою очередь, вы обязаны мне рассказать, откуда это наш непреодолимый виктор знает таких гуляк, как вы.
Те, смешавшись, глянули друг на друга.
— Мы никогда его раньше не видели, эстлос. Ведь мы никогда бы такого не забыли.
* * *— Гиакинтос, вьюнош с множеством достоинств и необычной красоты, известен был своими добродетелями во всем Лакадемоне. Горячие чувства он пробуждал как у смертных, так и у бессмертных; не устоял перед его чарами и сам Аполлон. Дружба и любовь между смертным и богом, даже если она и настоящая, никогда не безопасна для смертного. Случилось так, что Гиакинтос с Аполлоном соревновались один перед другим умением в метании диска. Гиакинтос бросил его высоко и далеко, но бог — еще дальше. Юноша, как можно скорее желая повторить попытку и испонировать любовнику, побежал к месту падения диска. Тот же, упав, отбился от земли под таким углом, что ударил Гиакинтоса в висок. Красавец упал с разбитой головой. Брызнувшая из раны кровь оросила лепестки растущих на том месте цветов; керос прогнулся под бременем отчаяния бога, и пятна кровавого багреца постоянно слились с морфой этих растений. Погляди. Потому мы их так и называем.
